– Да, это я, – сказал он тихо в трубку красного телефона, – а это, должно быть, судя по голосу, ты. Как дела?
– Пока он говорил, его свободная рука медленно поднималась над головой, вытягиваясь по направлению к небу. Все было прощено. Бог есть на небесах. Джонатан вызывал своего верховного при помощи волшебного ящичка.
* * *
– Они меня не примут, – с удовлетворением сказал Пэлфрей Гудхью. Они ехали в такси мимо Баттерси. Гудхью заехал за ним в Фестивал-холл. «Надо действовать быстро», – сказал Пэлфрей.
– Кто они?
– Новый комитет Даркера. Они придумали для себя закодированное название «Флагманский корабль». Надо быть в списке, чтобы быть допущенным на борт.
– А кто входит в список?
– Не знаю. У них цветной код.
– То есть?
– В пропуска вмонтирована электронная лента. Они вкладывают карточки в машину, и двери открываются. Потом за каждым закрываются. У них там читальный зал. Они сидят, читают, совещаются. Потом двери открываются, и они выходят.
– Что они читают?
– Разработки. План операции.
– Где этот читальный зал?
– Подальше от глаз. Они снимают помещение и платят наличными. Никаких квитанций. Вероятно, в верхнем этаже банка. Даркер обожает банки. – Он торопился побыстрее все рассказать и выйти. – Если вы входите в команду «Флагманского корабля», вас называют «моряком». У них свой внутренний язык, основанный на морских терминах. Если требуется что-то скрыть, они мгновенно начинают пользоваться морскими словечками, например, этот мальчик – водник, а тот – нет, это слишком «навигационно» для неморяков и т. д. Окружили себя непробиваемой стеной из всяких кодовых названий.
– Эти «моряки» принадлежат все к Ривер-Хауз?
– Там есть резиденты, банкиры, чиновники, парочка членов парламента, пара производителей.
– Производителей?
– Промышленников. Производителей оружия. Ради Христа, Рекс!
– Это английские производители?
– Вроде того.
– Они американцы? Среди «моряков» есть американцы, Гарри? В Америке тоже есть «Флагманский корабль?»
– Я пас.
– Ты можешь назвать мне хоть одно имя, Гарри? Дать хоть одну ниточку?
Но Пэлфрей был слишком поглощен своими мыслями, слишком подавлен и слишком сильно опаздывал. Он спрыгнул на тротуар, потом опять просунулся в машину за своим зонтиком.
– Спросите своего шефа, – прошептал он. Но так тихо, что Гудхью со своей глухотой не был вполне уверен, что расслышал верно.
17
Остров состоял из двух частей – собственно Кристалла и Города. Их разделяло не более полумили, если следовать маршрутом птицы-фрегата, но это были по сути два разных острова, потому что между ними возвышался холм, гордо именуемый гора Мисс Мейбл, самая высокая точка окрестного архипелага. Легкая дымка, подобно белому фартуку, охватывала стан Мисс Мейбл, у ее ног теснились заброшенные лачуги, заселенные в прошлом рабами. Солнечные лучи падали на поросшие лесом склоны, подобно дневному свету, пробирающемуся в дом сквозь ветхую крышу.
Со стороны Кристалла остров напоминал Англию: зеленые луга, купы раскидистых деревьев, казавшихся на расстоянии дубами, английские загоны для скота и сады с низкими загородками, округлые верхушки холмов, срезанные по английскому вкусу Роупера, между которыми то тут, то там виднелось море.
Городская половина своей суровостью и ветрами больше напоминала Шотландию: включенные огни, тощие пастбища на склонах, оловянные разработки, красная пыль крикетного поля с металлическим павильоном, преобладающий восточный ветер, гонящий воду в залив.
А вокруг залива в окрашенных в пастельные тона домиках, каждый со своим палисадником и спуском к пляжу, Роупер разместил белую прислугу. Без сомнения, самым удачным среди них мог считаться коттедж Вуди благодаря причудливо вырезанному балкону и прекрасному виду на остров Мисс Мейбл посреди залива.
Бог знает кем была эта мисс Мейбл, давшая свое имя холму-выскочке, необитаемому острову, разрушенной пасеке, заброшенной хлопковой фабрике и фасону кружевных накидушек, которые уже никто не умел плести. «Какая-то добрая дама еще рабовладельческих времен, – говорили местные жители и, потупясь, добавляли: – Лучше не тревожить ее память».
Зато все знали, кто такой Вуди. Его звали мистер Вудмен, он был англичанин, предшественник Коркорана, и приехал сюда с первой волной людей Роупера, когда тот приобрел остров, симпатичный, дружелюбный человек, прекрасно ладящий с туземцами. Так было, впрочем, до того дня, пока шеф не приказал запереть Вуди в доме, и охрана задавала ему разные вопросы, а специально прибывшие бухгалтеры из Нассау изучали документацию в целях выяснения деталей махинаций. Остров затаил дыхание, потому что, так или иначе, все принимали участие в делах Вудмена. Потом, примерно через неделю, двое охранников повезли Вуди вверх на гору Мисс Мейбл к аэродрому. Вуди, безусловно, нуждался в помощи каждого из них, потому что не мог передвигаться самостоятельно. Если быть более точным, его собственная мать, столкнувшись с ним на улице, вряд ли бы узнала своего маленького сыночка из Англии. И с тех пор дом Вуди, с его резным балконом и чудным видом на залив, стоял пустым. Он служил напоминанием о том, что щедрый шеф, добрый хозяин и землевладелец, настоящий христианин по отношению к достойным, спонсор и пожизненный председатель местного крикетного клуба, юношеского клуба и местного оркестра, может из любого вытрясти душу и смешать с дерьмом, если обнаружит, что его пытаются надуть.
* * *
Непростая роль спасителя сына, беглого убийцы, поправляющего здоровье гостя, мстителя за Софи и агента Берра вряд ли удалась бы актеру с апломбом, но Джонатан с его необыкновенной приспособляемостью играл ее без явного напряжения.
«У тебя вид человека, который кого-то ищет, – говорила Софи. – Но я думаю, что потерял ты себя самого».
Каждое утро после ранней пробежки и плавания он надевал слаксы, тенниску и кроссовки, чтобы, как всегда, в десять часов оказаться во владениях Роупера. Дорога занимала у него примерно десять минут, но всякий раз он успевал перевоплотиться из Джонатана в Томаса. Маршрут пролегал по одной из полудюжины верховых троп, прорубленных Роупером в лесу, которая шла по нижнему склону Мисс Мейбл. Правда, большую часть года она скорее напоминала туннель из-за нависающих над головой деревьев. Одного ливня бывало достаточно, чтобы потом несколько дней сверху капало.
Иногда, следуя интуиции, Джонатан так подгадывал, что встречал Джед на арабской кобыле Саре, возвращающуюся домой в обществе Дэниэла и конюха-поляка Клода, а также парочки гостей. Вначале до него сверху доносились стук копыт и голоса. Затаив дыхание, он прислушивался к тому, как кавалькада приближается по зигзагообразной тропе, пока наконец не въезжает в туннель. Чувствуя близость дома, лошади переходили на аллюр, всадница скакала впереди, а Клод замыкал процессию. Развевающиеся волосы Джед отливали на солнце красным и золотым, необычайно красиво контрастируя с белой гривой Сары.
– Черт возьми, Томас, не правда ли, великолепно? – Джонатан соглашался. – О, Томас, Дэн все спрашивает, возьмете ли вы его сегодня походить на яхте – он такой избалованный... Возьмете, в самом деле? – Она говорила почти трагически. – Но вы и так потратили вчера целый день, обучая его рисовать красками! Вы – прелесть. Я ему скажу – в три часа, ладно?
«Сбавь немного тон, – хотелось ему сказать ей. – Тебе дали роль, так перестань переигрывать, будь естественней». Но в то же время, как выражалась на сей счет Софи, он таял под ее взглядом.
* * *
В другие дни, если Джонатан совершал очень раннюю пробежку вдоль берега, он порой встречал Роупера. В шортах, босиком на мокром песке, Роупер иногда бегал, иногда гулял, иногда, встав лицом к солнцу, разминался. Но что бы он ни делал, во всем чувствовался хозяин: это была его вода, его остров, его песок, это был он сам.
– Доброе утро! Чудесный день, – кричал он, если был в игривом расположении духа. – Пробежечка? Заплыв? А ну-ка, давайте! Это вам полезно.
Они бегали и плавали вместе, перекидываясь обрывочными фразами. Вдруг Роупер, ни слова не говоря, поворачивал к берегу и, забрав полотенце, не оборачиваясь, уходил в сторону Кристалла.
* * *
– Можно смело есть фрукты с любого дерева, – говорил Коркоран Джонатану, когда они сидели в садике у дома Вуди, наблюдая, как остров Мисс Мейбл погружается во тьму. – Служанки, горничные, поварихи, машинистки, массажистки, девушка, которая стрижет когти попугаю, даже кое-кто из гостей – со всеми можешь, коли есть охота, порезвиться. Но если только осмелишься взглянуть в сторону нашей госпожи Кристалла, он тебя убьет. И я тоже. Это на всякий случай, мой милый. Не обижайся.
– Спасибо, Корки, – отвечал Джонатан, обращая все в шутку. – Спасибо. Если уж вы с Роупером хотите пустить мне кровь, то я, пожалуй, воздержусь. Скажите, по крайней мере, где он ее нашел? – спросил он, прихлебывая вино.
– Говорят, во Франции, на лошадиных торгах.
«Вот как это делается, – подумал Джонатан. – Едешь во Францию, покупаешь лошадь и возвращаешься с воспитанницей монастыря по имени Джед. Все просто».
– А до этого кто у него был? – спросил он.
Но взгляд Коркорана устремился вдаль, на бледнеющий горизонт.
– Знаешь, – пожаловался он с некоторым удивлением и даже разочарованием, – мы выудили капитана «Звезды Вифлеема», и даже он, черт тебя дери, не подтвердил, что ты лжешь!
* * *
Предупреждение Коркорана – дым, и только. Перед ней профессиональный наблюдатель беззащитен. Она стоит перед его мысленным взором, когда он закрывает глаза. Он видит ее отражение в поблескивающем при свете свечей углублении серебряной ложечки работы Булгари, или в серебряных подсвечниках работы Поля де Ламари, которые появляются на обеденном столе Роупера, когда он возвращается после продажи своих ферм, или в золоченых зеркалах своего собственного воображения. Презирая себя, Джонатан денно и нощно искал подтверждения ее порочности. Она отталкивала и притягивала его одновременно. Он злился на нее за ту власть, которую она над ним обрела, и злился на себя, что позволил ей это. «Гостиничная девка, – упрекал ее Джонатан. – Люди покупают тебя, платят тебе, и тю-тю!» Но он был полностью поглощен ею, одна тень заставляла его вздрагивать, когда она, полуобнаженная, проскальзывала по мраморным полам Кристалла к воде, собираясь поплавать, а потом лежала на солнце, беззаботно втирая в кожу масло для загара, переворачиваясь с одного бока на другой, со спины на живот, болтая с приехавшей погостить Кэролайн Лэнгборн или жадно глотая современные евангелия: «Вог», «Татлер», «Мари-Клэр» или «Дейли экспресс» трехдневной давности. А ее шут Коркоран в своей вечной панаме и закатанных брюках сидел чуть поодаль, потягивая пиво.
– Почему Роупер больше не берет тебя с собой, Коркс? – не отрываясь от журнала, лениво спросила она. За один только голос Джонатан готов был ее прикончить. – Раньше всегда брал. – Она перевернула страницу. – Каро, ты можешь представить себе что-нибудь более омерзительное, чем быть любовницей министра-тори?
– Наверно, быть любовницей министра-лейбориста, – предположила Кэролайн, которая была некрасива и слишком умна для того, чтобы просто бездельничать.
Джед рассмеялась, закрыв глаза, на лице застыла проказливая гримаска. Похоже, смех душил ее, рвался из нее на волю даже тогда, когда она старательно изображала из себя светскую даму.
«Софи тоже была грешница, – уныло подумал он, – но она хотя бы осознавала это».
* * *
Он наблюдал, как она ополаскивала ноги под краном с электронным устройством: сначала отступая назад, потом поднимая одну ногу и поднося к крану наманикюренный палец, чтобы полилась вода, потом переступая на другую ногу и напрягая другое точеное бедро. Затем, ни на кого не глядя, она подходила к кромке бассейна и прыгала в воду. Он смотрел, как она ныряет снова и снова. Во сне ему грезилось, что ее тело будто в сеансе левитации безо всякого усилия отрывается от земли и в том же положении погружается в воду. Всплеск воды при этом был не громче вздоха.
– О, иди сюда, Каро. Здесь божественно.
Он наблюдал ее в самом разнообразном настроении и ролях: Джед-клоун, немного неуклюжая и голенастая, хохочущая на лужайке для крокета; Джед – ослепительная хозяйка острова, развлекающая за столом трех толстощеких банкиров из Сити, изливающая на них поток очаровательных штампов.
– Я хочу сказать,
* * *
Был абсолютно семейный вечер на Кристалле. Роупер любил камин. Как и шесть коккер-спаниелей, устроившихся уютной кучкой подле него. Дэнби и Макартур прилетели из Нассау, чтобы провести деловой разговор и отбыть завтра на рассвете. Джед устроилась на стульчике у ног Роупера, вооружившись бумагой, ручкой и очками в золотой оправе, которые, Джонатан готов был поклясться, ей были ни к чему.
– Дорогой, у нас опять будет этот худосочный грек со своей чернявой мышкой? – спрашивала она, возражая против включения доктора Пауля Апостола и его дамы в список гостей, приглашенных на зимний круиз яхты «Железный паша».
– Апостол? Эль Аппетито? – переспросил Роупер с недоумением. – Разумеется. Апо – деловой человек.
– Они ведь даже не греки, вы знаете, Томас? Вовсе не греки. А выскочки турки и арабы. Все настоящие греки вымерли давным-давно. Им вполне подойдет «персиковая каюта» с душем.
Но Роупер не согласился.
– Нет, они получат «голубую каюту» с ванной, иначе Апо будет дуться. Он любит ее намыливать.
– Он может ее намыливать под душем, – заявила Джед, решив посопротивляться для виду.
– Нет, он не достанет – слишком мал ростом. – И все дружно посмеялись над шуткой шефа.
– Разве старина Апо еще не оставил свои проделки? Я думал, он утихомирился после того, как его дочь покончила с собой, – сказал Коркоран, выглядывая из-за массивного стакана с виски.
– Он просто говел, – сказала Джед.
Ее вольные шуточки действовали гипнотически. Было что-то необыкновенно смешное для всех и для нее самой в том, что она с отличной английской дикцией вдруг произносит вульгарные словечки.
– Милый, а как нам быть с Донахью? Дженни, как только ступила в тот раз на палубу, вся уписалась, а Арчи изговнялся.
Джонатан поймал ее взгляд и изобразил полное безразличие. Джед вздернула брови и посмотрела на него, как бы вопрошая, а кто, собственно, ты такой? Но Джонатан вернул ей этот вопрос с удвоенной силой, отвечая глазами: «Интересно, кем ты сегодня себя воображаешь? Я Томас. А ты, черт побери, кто?»
* * *
Он видел отдельные фрагменты ее тела. Кроме обнаженной груди, которую ему посчастливилось созерцать в Цюрихе, он как-то схватил ее нагое по пояс отражение в зеркале, когда она переодевалась в своей комнате после верховой езды. Руки подняты, ладони сложены на шее для выполнения каких-то диковинных упражнений, о которых она, должно быть, прочитала в своих журналах. Что касается Джонатана, то он, кажется, сделал все возможное, чтобы вовсе не смотреть в этом направлении. Но она занималась гимнастикой каждый день, и потому разок-другой взглянуть было простительно.