Затемонспросил,какмое здоровье вообще, и я
началрассказыватьосвоемздоровье,отчаянно пытаясь предотвратить
любыедальнейшиекомментариипоповодумоеговеса. Но дон Хуан сам
сменил тему.
- Акакпоживают твои странности и причуды? - спросил он вдруг со
смертельной серьезностью.
Чувствуя себя последним идиотом, я ответил, что они поживают хорошо.
"Странностямиипричудами" он именовал мой интерес к собирательству. В
товремяякакразсновым пылом предавался своей старой страсти -
коллекционированиювсего, что только можно коллекционировать. Я собирал
журналы, марки, пластинки, реликвии Второй мировой войны - штыки, каски,
флаги и тому подобное.
- Насчетмоихпричуд,дон Хуан, могу тебе сказать только одно: я
пытаюсь распродать свои коллекции, - сказал я с видом мученика, которого
заставляют сделать что-то совершено невыносимое.
- Быть коллекционером - не такая уж плохая идея, - ответил дон Хуан
стакимвидом,словно действительно так считал. - Все дело в том, что
именноколлекционировать.Тысобираешь всякий мусор, никому не нужные
предметы,которыепорабощаюттебятакже сильно, как и твоя любимая
собака.Тыне можешь просто так взять и уехать по своим нуждам, если у
тебяестьсобака,закоторойтыдолжен ухаживать, или коллекции, о
которых ты будешь постоянно беспокоиться.
- Янасамомделеищупокупателей,дон Хуан, честное слово, -
запротестовал я.
- Нет-нет,недумай, что я тебя в чем-то обвиняю, - ответил он. -
Наоборот,мненравитсятвой дух коллекционера. Мне просто не нравятся
твои коллекции, вот и все. Я бы предложил тебе коллекционировать кое-что
действительно стоящее.
Дон Хуан сделал долгую паузу. Казалось, он то ли ищет нужные слова,
толидраматически разыгрывает хорошо скрываемое сомнение. Он взглянул
на меня глубоким, пронзительным взглядом.
- Каждыйвоиндействительнодолженсобиратьособыйальбом, -
заговорилоннаконец,-альбом, раскрывающий личность воина; альбом,
который фиксирует обстоятельства его жизни.
- Почемутыназываешьэто коллекцией дон Хуан? - заспорил я. - И
этот альбом, зачем он?
- Этоименноколлекция,- отрезал дон Хуан. - И больше всего это
похоженаальбомсфотографиями,сделаннымис памяти, фотографиями
вспоминания памятных событий.
- Эти"памятныесобытия"памятнывкаком-тоособомсмысле?
- спросил я.
- Онипамятны, потому что обладают особым значением в твоей жизни,
- сказалдонХуан. - Я предлагаю тебе собрать такой альбом, поместив в
негополный отчет о различных событиях, которые имели особое значение в
твоей жизни.
- Каждоесобытиев моей жизни имело для меня особое значение, дон
Хуан! - заявил я убежденно и тут же почувствовал неловкость от того, как
высокопарно это прозвучало.
- Каждоесобытиев моей жизни имело для меня особое значение, дон
Хуан! - заявил я убежденно и тут же почувствовал неловкость от того, как
высокопарно это прозвучало.
- Некаждое,-ответилон,улыбаясьиявнонаслаждаясь моей
реакцией.- Далеко не все события в твоей жизни имели для тебя такое уж
большоезначение.Было несколько таких, которые, мне кажется, изменили
кое-что для тебя, осветили твой путь. Обычно события,которыеизменяют
наш путь, являются одновременно и безличными, и глубоко личными.
- Я не стараюсь казаться сложнее, чем я есть, дон Хуан, но,поверь
мне,все,чтосомнойпроисходило, соответствует этим параметрам, -
сказал я, зная, что лгу.
Сразужепослетого,как я сделал это заявление, мне захотелось
извиниться,нодонХуанпросто не обратил на него никакого внимания.
- Неотносиськэтому альбому как к мешанине из банальных переживаний
твоей жизни, - продолжал он как ни в чем не бывало.
Яглубоковздохнул, закрыл глаза и попытался успокоиться. Снова и
сноваясталкивалсясоднойитойженеразрешимой проблемой: мне
совершенно не нравились эти мои визиты к дону Хуану. В его присутствии я
чувствовалсебявопасности.Онпостояннопридиралсякомне и не
оставлялмненикакойвозможностипоказатьмоисильные стороны. Мне
надоелотерятьлицокаждыйраз,какяоткрываюрот;мне надоело
чувствовать себя дураком.
Но где-то внутри меня прозвучал и другой голос, донесшийся из самых
глубин,далекий,почтинеслышный. В пылу своего внутреннего диалога я
услышал,каккто-тосказал,чтомне уже слишком поздно поворачивать
назад.Этобылне мой голос и не мои мысли; кто-то неведомый говорил,
чтоязашелслишкомдалеко в мир дона Хуана и теперь нуждаюсь в доне
Хуане больше, чем в воздухе.
- Говоричтохочешь,-казалось, шептал мне этот голос, - но не
будь ты таким эгоистичным, ты бы так сильно не расстраивался.
- Этоголоствоегодругого сознания, - произнес дон Хуан, словно
читая мои мысли.
Мое тело непроизвольно подпрыгнуло. Мой страх был так велик, что на
глаза навернулись слезы. Я, как на исповеди, рассказал дону Хуану о том,
что меня беспокоило.
- Твой конфликт вполне естествен, - сказал он, - и поверь мне, я не
стараюсьегообострить.Мнеэто не свойственно. Но я могу рассказать
тебенесколькоисторийотом,какмойучитель,нагвальХулиан,
проделывалэтосомной.Яненавидел его всем своим существом. Я был
очень молод, и я видел, как его обожали женщины. Они просто преклонялись
передним,акогдаяпыталсяпростопоздороватьсясними,они
набрасывались на меня, как львицы, готовые загрызть. Меня они смертельно
ненавидели, а его - любили. Каково, по-твоему, было мне?
- Икактысправилсяс этим конфликтом, дон Хуан? - спросил я с
неподдельным интересом.