В подлиннике даже не person, просто one. И куда вернее, естественней по-русски: Есть одначистая душа – добрая, преданная…
«Седая, исхудавшая, беспомощнаяфигура » – сказано о старике, и хочется эту «фигуру» расшифровать, обратить некий икс в конкретный образ. Допустим, нельзя просто «старик» – рядом «состариться» (впрочем, можно заменить: одряхлеть, прожить свой век). Но в полном согласии со стилем автора можно найти иную замену, пусть даже «тень», только бы не переносить из чужого языка бесцветное, обобщенное figure.
Или: « Фигура женщины поместилась в карету» – право же, лучше бы сама эта женщина уселась в карету. Без словесной алгебры стало бы живее, зримее.
А сколько этихфигур , уже не навязанных иноязычным подлинником, наши авторы пускают разгуливать по страницам отечественной прозы!
Еще один распространенный алгебраический значок, обычный штамп и живучий паразит нашей речи – расхожее словечковещь . «Я тебе скажу одну вещь» – а верней бы:вот что я тебе скажу (если за этим следует что-то конкретное), либо, напротив: я тебекое-что скажу. В перевод этивещи попадают еще и по милости французского chose, английского thing. А куда как лучше получается без этой пустопорожней скорлупки.
«Страннаявещь , до чего она меняется…» – так в хорошем переводе думает о женщине герой одного хорошего романа.
Не лучше ли:Странно(или –как странно, вот странно ), до чего она меняется…
А в плохом переводе встретишь и такое: «Похороны на морене входят в число радующих звероловавещей ».
Или человек кричит со сна. «С ним и после бывали такиевещи ». А почему не:бывало такое, так бывало .
Старик думает о смерти: « Одна вещь печалила его в предчувствии конца». А по-человечески было бы:Только одно его печалило.
Даже когда «вещи» употреблены в не столь отвлеченном и обобщенном смысле, они отнюдь не украшают художественную прозу и лучше обойтись без них.
Героиня одного романа, как уверяет переводчик, « пела восторженные дифирамбы » другой, которая «была так очаровательна итак превосходно умела носить вещи ». А здесь по смыслу, по интонации верней бы: перваявосхищалась второй,превозносилаее (хвалы эти произносятся не в лицо, а за глаза) – она…так хорошо одевалась !
Французское qualite, английское quality часто переводят первым по словарю значением –качество , а оно гораздо чаще означаетдостоинство . Мать мечтает, чтобы сынишка «унаследовалвсе качества отца,не будучи …» – она не договорила, отец малыша погиб слишком недавно, она еще не смеет вслух заговорить о егослабостях , но видеть в сыне хочет явно невсеотцовскиекачества , а именнодостоинства .
«Я слыл человеком щедрым и действительно был таковым». А надо бы: так оно и было, и это была правда, и в самом деле скуп не был.
Или: «В этой сфере (герой) хочет быть единственным, и он им остается». А по-русски естественней: и ему это удается (либо – и добивается своего).
– Непременно пойди навести мать.
– Да, я это сделаю.
Опять ответ буквальный, дословный.
Англичанин не повторит один и тот же глагол дважды, а на второй раз заменит его универсальным to do. Но по-русски говорят: Да, япойду , а лучше –да, конечно (непременно) . И однако опять и опять, даже в очень современной прозе, где нужна особенно свободная, непринужденная интонация, читаешь все то же:
«Возьми (пленника) себе. Храни его хорошенько». И в ответ буквальное, скучное, вымученное: « Я это сделаю ». А в согласии со всем тоном рассказа, с нравом говорящего надо куда непринужденнее: а как же! (или –еще бы !).
Словесная алгебра присуща отнюдь не только переводу, она тоже признак канцелярита, ее сколько угодно и в наших журналах, газетах, книгах. И она всегда портит, сушит, обесцвечивает любой разговор и любую повесть.
А если без них?
Влюбленные повздорили. После размолвки, оставшись один, влюбленный юноша старается понять: как это случилось? Думает он об этом так: «Мы совершили ошибку, и вот ее неизбежныйрезультат ».
А дело-то происходит в середине XVIII века, и герой романа – хоть и грамотный, но простодушный юнец, притом недавно из деревни. Отчего же он так странно выражается?
Да оттого, что у автора-англичанина есть слово result. И переводчик, возможно, рассудил: зачем это слово переводить, существует же оно и в русском обиходе. А возможно, и не рассуждал, а попросту механически перенес этот самыйрезультат в русский текст.
Арезультат ни ко времени, когда развертывается действие романа, ни к обстоятельствам (ссора влюбленных!), ни к характеру героя никак не подходит. Куда правдоподобней в устах этого героя прозвучало бы: и вот к чему она (ошибка) привела, ивот что из этого вышло .
Тот же юноша (весь роман написан от его лица) говорит: «Я долго бродил в одиночестве и читал сам себенотации ».Пожалуй, он еще мог бы читать себенравоучения , а в согласии с его характером и с эпохой вернее:сам себе выговаривал, осыпал себя упреками .
А вот другая книга, где тоже рассказ идет от первого лица, то есть требует особенно естественной, непринужденной интонации, да и герой-рассказчик еще моложе – совсем мальчишка, ему всего 14 лет, и время еще более раннее – XVI век… И однако в переводе он изъясняется то как современный архитектор, то как музыкальный критик: « Планировка города» – там, где можно хотя бы:расположение улиц . «Я хорошо помнил…модуляции ее голоса», а можно:переливыили –как звучал ее голос.
«Я…провожу рекогносцировку » – говорит не военный, а одна женщина другой о своих попыткахнащупать почву, разузнать , как бы той помочь.
В романе о жизни венгерской деревни, притом деревни не современной, а XVII века, герой выражается так: «Перед лицомкомпетентных судей… я изложу оправдывающие менямоменты ».
«Ситуация развивалась по инерции» – и это о любви…
Читаешь такое – и уже не веришь ни авторам, ни героям, ни их чувствам. Потому что слышишь не крестьян Средневековья, не романтических юнцов – современников Шекспира или Наполеона, не живых мальчишек и девчонок, а заседание вполне современного месткома. Ведь все это чистейший, классический канцелярит. И обилие чужеродных иностранных слов – быть может, самая верная его примета, поистине самый « характерный симптом ».
Не собираюсь, подобно ретроградам начала прошлого века, объявлять гоненье на все иностранное и вступаться за «мокроступы». Со школьной скамьи нам памятны строки из «Евгения Онегина»:
Она казалась верный снимок
Du comme il faut … (Шишков, прости:
Не знаю, как перевести.)
И еще:
…Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический словарь.
Мораль, как говорится, ясна: иноплеменные слова и речения не грех вводить даже в самую высокую поэзию. Но – с тактом и с умом, ко времени и к месту, соблюдая меру. Ведь и сегодня многое, очень многое прекрасно можно выразить по-русски.
Общеизвестно: когда-то иностранные слова, особенно с латинскими корнями, приходили в нашу страну вместе с новыми философскими, научными, техническими понятиями и явлениями, для которых в русском языке еще не было своих слов. Многие прижились и давно уже не воспринимаются как чужие. Но еще Петр I, который так рьяно заставлял домостроевскую Русь догонять Европу во всех областях, от кораблей до ассамблей, вынужден был запрещать чрезмерное увлечение иностранными словами.