Я прекрасно знал, кто был ее чудовищем.
– Мы к нему не относимся. Просто хотим поговорить с вами о Бетти Шорт.
Салли осторожно спросила:
– А он не узнает?
Расс одарил ее своей улыбкой священника и солгал:
– Нет, это строго между нами.
Салли отошла в сторону. Расс и я зашли в типичную комнату для свиданий – дешевая мебель, голые стены, стоящие наготове чемоданы, чтобы можно было в любой момент смыться. Салли закрыла дверь на замок. Я спросил:
– А кто тот парень, о котором мы говорим, мисс Стинсон?
Расс поправил узел на галстуке, я замолк. Салли показала пальцем на кровать.
– Давайте только по‑быстрому. Ворошить старые неприятности – против моих принципов.
Я сел, в нескольких дюймах от меня выскочила пружина матраса. Расс устроился в кресле и вытащил блокнот; Салли присела на краешек чемодана, спиной к стене, лицом к двери, словно готовая в любой момент сорваться с места (как бывалая беглянка). Она начала с самой повторяемой во время допроса по этому делу первой фразы:
– Я не знаю, кто ее убил.
– Ну что ж, хорошо, но давайте начнем с самого начала. Когда вы познакомились с Лиз Шорт? – спросил Расс.
Салли почесала прыщик на груди.
– Прошлым летом. Может быть, в июне.
– Где?
– В баре «Йоркшир Хауз Грилл», в центре. Я уже собиралась уходить, но ждала... Чарли. Лиз в это время охмуряла какого‑то богатенького старикашку. Она прямо наседала на него. Своим напором его и спугнула. Затем у нас завязался разговор, и вскоре подошел Чарли.
Я спросил:
– И что потом?
– Потом мы обнаружили, что у нас много общего. Лиз сказала, что она на мели и Чарли предложил ей заработать двадцатку, она согласилась. Он послал нас поработать на пару в гостиницу «Мэйфлауэр», где проходил съезд торговцев текстилем.
– И?
– И Лиз была бесподобна. Хотите подробности, дождитесь моих мемуаров. Скажу лишь одно: уж насколько я мастер притворяться, но Лиз меня и в этом переплюнула. У нее был, правда, свой бзик – любила делать это в чулках. Но делала она это просто виртуозно – хоть вручай премию киноакадемии.
Мне вспомнился порнофильм и странный надрез на правом бедре Бетти.
– Вы не знаете, снималась ли Лиз в каких‑нибудь порнофильмах?
Салли покачала головой.
– Нет, но если бы снималась – ей бы не было равных.
– Вы знаете человека по имени Валтер Дюк Веллингтон?
– Нет.
– Линда Мартин?
– Аналогично.
В разговор вступил Расе:
– Вы еще работали с Лиз?
Салли ответила:
– Четыре или пять раз, прошлым летом. В гостиницах. На разных съездах.
– Помните какие‑нибудь имена? Организации?
Она засмеялась и снова почесала ложбинку на груди.
– Мистер полицейский, моя первая заповедь – закрой глаза и попытайся все забыть. Я ее исправно соблюдаю.
– Не была ли одной из гостиниц «Билтмор»?
– Нет. «Мэйфлауэр», «Хациенда Хауз». Возможно, «Рексфорд».
– Были у Лиз какие‑нибудь клиенты со странностями? Которые обходились с ней грубо?
Салли присвистнула:
– Они все просто тащились, потому что она все так натурально изображала.
Мне не терпелось перейти в Фогелю, и я сменил тему.
– Расскажите о ваших отношениях с Чарли Айсслером. Вы знаете, что он сознался в убийстве Орхидеи?
– Сначала не знала. Потом... в общем, я не удивилась, когда услышала об этом. У Чарли есть своего рода мания сознаваться в том, чего он не совершал.
Если, допустим, убили проститутку и об этом написали в газетах, можно на какое‑то время попрощаться с Чарли и готовить йод к его возвращению, потому что он очень старался сделать так, чтобы в участке его как следует отдубасили.
Расс спросил:
– Как вы думаете, почему он так поступает?
– Как насчет угрызений совести?
– А как насчет этого: сначала вы расскажете о том, где были с десятого по пятнадцатое января, а потом о том человеке, которого мы все не любим.
– Как будто у меня есть выбор.
– Есть. Или вы расскажете все нам, или надзирательнице в камере.
Расс резко поправил свой галстук.
– Помните, где вы были в те дни, мисс Стинсон?
Салли, достав из кармана сигареты и спички, закурила.
– Все, кто знал Лиз, помнят, где они были в те дни. Это как в то время, когда умер Рузвельт. Жалеешь, что не можешь вернуться назад и все изменить.
Я хотел было извиниться за свою нетактичность, но Расс меня опередил:
– Мой напарник не хотел вас обидеть, просто это для него больная тема.
Его замечание сработало. Салли Стинсон бросила сигарету на пол и, затушив ее голой ногой, погладила стоявшие рядом чемоданы.
– Вы за порог – и я следом. Хорошо, так и быть, расскажу только вам, но никому больше – ни прокурорам, ни присяжным, ни другим полицейским. Вы – за порог, и Салли туда же.
Расс кивнул:
– Договорились.
На ее лице появился румянец, который вместе со злым блеском в глазах делал ее моложе лет на десять.
– Десятого, в пятницу, мне в гостиницу позвонили. Какой‑то парень, представившийся другом Чарли, сказал, что хочет снять меня для своего дружка‑девственника. На два дня в «Билтморе» за сто пятьдесят. Я ему сказала, что уже давно не видела Чарли и что, вообще, откуда у него мой номер? Он сказал, что это не мое дело и что я должна встретиться с ним и его дружком на следующий день в полдень возле «Билтмора».
У меня тогда не было бабок, и я согласилась. Два похожих как две капли толстяка, как я поняла, папаша и сынок, полицейские. Деньги переходят из рук в руки. У сынка дурно пахнет изо рта, но мне попадались фрукты и похуже. Он называет фамилию своего отца, я немного пугаюсь, но папаша быстро смывается, а сынок такой рохля, справиться с которым не составит труда.
Она снова закурила. Расс передал мне фотографии Фогелей, сделанные для отдела кадров, я показал их Салли.
– Они самые, – сказала она, ткнув в их лица своей сигаретой, затем продолжила: – Фогель снял номер люкс. Мы с сынком перепихнулись, а потом он стал меня упрашивать поиграть с этими его противными секс‑игрушками, которые он принес. Я наотрез отказалась. Он пообещал заплатить еще двадцатку, если я соглашусь, чтобы он меня слегка похлестал. Я сказала, что от меня он этого не дождется. Потом...
Я прервал ее:
– Он говорил что‑нибудь о порнофильмах? Фильмах с участием лесбиянок?
Салли фыркнула:
– Он говорил о бейсболе и о своем пенисе. Он называл его Большой Шницель. Правда, был у него скорее маленький.
– Продолжайте, мисс Стенсон.
– Мы трахались до вечера, и я до посинения слушала эту его дурацкую болтовню про «Бруклин Доджерс» и Большой Шницель. Потом мне надоело, и я предложила ему поужинать и подышать свежим воздухом, и мы пошли в холл.
А там сидит Лиз. Совсем одна. Она мне говорит, что ей нужны деньги, и, так как я вижу, что сынок положил на нее глаз, я устраиваю им свидание. Мы возвращаемся в люкс, и, пока я курю, они занимаются этим в спальне. Она выскакивает оттуда где‑то в двенадцать тридцать и шепчет: «Маленький Шницель», после чего убегает. Следующий раз я увидела ее уже на фото во всех газетах.
Я посмотрел на Расса.