Он шел слева, а вон от того столба стал наискосок сюда переходить, к витрине. И остановился.
– И долго стоял?
– Нет, только зыркнул – пусто внутри или нет. И входит. Быстрым таким шагом. Воротник поднят, и кепка на лоб. И – уже возле кассы с револьвером, и Женя ему деньги отдает. И, он слышу, говорит: «Всех перестреляю!» С этих слов меня будто кто подбросил – сейчас была за прилавком, а сейчас уже по переулку бегу, себя не помню… Только когда на двух мужчин набежала, очнулась. Зовите, кричу, милицию, магазин грабят! Обратно уже люди довели, ноги не слушались.
– И что вы застали, вернувшись?
– Женя сидит за кассой, как пришитая, и трясется. Даже товар не собирает, который я на пол смахнула.
– Когда прыгали через прилавок? – Знаменский прикидывает, каково было брать такой барьер.
– Ну да. Носки, рубашки, все полетело!
– А где они сейчас? – вмешивается Кибрит.
– Вон отдельно сложены. Упаковка загрязнилась, протереть надо.
Кибрит начинает осторожно перебирать и осматривать указанные продавщицей вещи, упакованные в целлофановые пакеты.
– Не помните, как они валялись, эти пакеты? – спрашивает она продавщицу-кассиршу.
– Да почти по всему полу.
– На бегу от кассы к двери можно было наступить?
– Почему ж нельзя…
– А до возвращения вашей напарницы кто-нибудь в магазин входил?
– Никто.
– У вас какой размер обуви? – обращается Кибрит к Настасье.
– Тридцать седьмой. – Она снимает с ноги тапочек и предъявляет в доказательство.
– Один неполный след есть, Пал Палыч.
Кибрит опыляет след. Входит Томин.
– Скрылся. Никто его и близко не видел!
Кибрит кладет на пол пакет с отпечатком следа, который теперь виден отчетливее, и фотограф щелкает его сверху; Томин вздыхает:
– Эх, от следа до человека…
* * *
А человек преспокойно идет по улице – уже без кепки, плащ на руке. Заворачивает в обувной магазин.
– Обслужите меня, пожалуйста.
– Только если быстро, – предупреждает продавщица. – Закрываем.
– Я все делаю быстро, милая девушка, – и скидывает старые ботинки.
* * *
В милицейском микроавтобусе друзья возвращаются с места происшествия.
– Ты бы все-таки назначил ревизию, Паша, – советует Томин. – Магазины у нас грабят редко.
– Замаскированная недостача? Почему бы тогда не сказать, что выручку отдали?
– По-моему, на инсценировку не похоже, – замечает Кибрит.
В городе уже ночь, по лицам скользят тени и свет.
– Неизвестно, кого искать, – снова нарушает молчание Томин. – То ли дурака, которому повезло, то ли умника, который промахнулся.
– В смысле?
– Сейчас, Зинуля, объясню. Примем для начала вариант дурака. Местный дурак. Шел мимо, учуял, что в галантерее сегодня деньгами пахнет, и думает: где наша не пропадала! Взял какой-нибудь пугач или крашеную болванку и отправился на дело. И случай уберег его от всех напастей. Ухватил дурак сколько успел, забился в свою норку и радуется: я от дедушки ушел, я от бабушки ушел!
– В принципе, возможный вариант, – соглашается Кибрит.
– Разберем противоположную модель. Человек опытный, бывалый. Все взвесил до мелочей. Точно выбрал маленький магазинчик в тихом переулке. Точно знал, какой куш его ждет. Точно рассчитал момент – час до закрытия и по телевидению международный футбол. Кстати, наши выиграли: три – два.
– Ура – ура.
– Мужское население следит за мячом, а наш умник отправляется грабить. И потом мастерски уходит от погони. Но пожилая грузная женщина проявила со страху фантастическую прыть. Теперь он сидит и злится, что не удалось взять всю кассу.
– Опять похоже.
– Вот видишь, Зинуля, это две модели. Не исключены и гибридные. Скажи хоть, сколько у этой модели в холке.
– Сейчас посчитаю, – заглядывает в записную книжку, красновато освещенную проплывающей мимо рекламой, и бормочет. – Ширину каблука множим на три и девять, получаем полную длину следа. Отсюда выводим рост… Сантиметров сто шестьдесят семь. Посмотрю таблицу, завтра скажу точнее.
* * *
Ранним утром следующего дня, когда во дворе лишь воробьи, дворники да владельцы собак, веснушчатый пятнадцатилетний Сенька Гвоздарев помогает матери: они метут, в четыре руки вытряхивают урны; работают слаженно, явно не впервой.
– Ну чисто, сынок, пошли чай пить. – Гвоздарева развязывает низко надвинутую от пыли косынку и сразу молодеет.
– Ага, ты ставь, я сейчас.
– Куда, Сеня?
– Нужно. Минут на пятнадцать.
У Сеньки дело в квартале пустых домов. Подобрал старый стул, заглядывает в окна: «Ага, кресло тоже сгодится!»
Пытается отодрать доску, которой наискось забита дверь, доска не поддается. А кресло дразнит.
Досадливо что-то бормоча, Сенька направляется к сараю, чтобы раздобыть какой-нибудь рычаг. Отыскав ржавую лопату, возвращается к дому и повторяет попытку открыть дверь. Лопата гнется. Сенька снова идет в сарай, видит в дальнем углу лом. Через кучу хлама лезет туда. И вдруг останавливается, ошеломленный, а затем медленно, затаив дыхание, опускается на колени. Среди мусора перед ним лежит большой черный пистолет…
* * *
Тем же утром, но попозже, на бульваре встретились двое. Один – тот, что удирал от милицейских свистков, ограбив кассиршу, Бондарь, старый вор-рецидивист. Другой – Виктор Лабазников, его подручный, парень лет двадцати трех. Тенниска обтягивает налитые мускулы, голова ладно сидит на загорелой шее, лицо почти приятное, если б не уклончивый, рыскающий взгляд.
Разговор между ними вполголоса, но крутой:
– Нету? – шипит Бондарь. – Как нету? Искать надо уметь!
– Каждый сантиметр носом перекопал, маэстро. Клянусь!
– Значит, не в том сарае!
– Строго по вашим координатам: дом с голубятней, скамейка, две липы.
– Сарай к дому дверью? – проверяет Бондарь.
– Нет, боком. Дверь на одной петле.
– Ну там и есть! Неужели самому лезть после вчерашнего?
– Бесполезно, маэстро. Нету, – Виктор сокрушенно вздыхает и повторяет: – Нет.
В расстройстве Бондарь опускается на скамью.
– Влетела мне твоя поганая галантерея… Себе дороже.
– Главное – сами целы! Как за вами рванули на мотоцикле, я думал – конец. И все-таки не пустой ушли.
Бондарь пренебрежительно машет рукой.
– Еще кое-что я наколол, – спешит задобрить Виктор. – Во-первых, кассу взаимопомощи в одной конторе, где я взносы собираю как страховой агент. В получку они все по червонцу складываются и на следующий день решают, кому давать ссуду. А ночь денежки лежат у казначейши в письменном столе…
– Имне ты сватаешь эти паршивые червонцы?! Мне нужен настоящий, жирный кусок! В идеале надо работать полчаса в году. Остальное время путешествовать… на просторах родины чудесной.
– Есть жирный кусок, маэстро. Директор мебельного магазина. Козел в золоте и при нем коза в бриллиантах. Три комнаты битком добра, деньги прямо под ногами шуршат. Насчет имущества мы с ними уже договорчик оформляем. Дальше думают сынка застраховать – от законного брака.
– От чего?
– Это новую штуку придумали: родители страхуют парня или дочку, предположим, на тысячу рублей, платят взносы, а к свадьбе молодым выдается вся сумма на руки. Но после восемнадцати за каждый холостой год полагается надбавка от Госстраха.
– Не бреши.
– Да какой брех! Дотерпел до двадцати пяти – огребаешь четырнадцать процентов чистой прибыли. Для парней прямо клад: чуть какая заикнется про загс, а он ей нашу квитанцию – плюнем, дорогуша, на формальности, не наноси мне материальный ущерб. Мой козел заблеял от удовольствия, как услышал.