Дело Кирилла Легейдо. Взятие с поличным
Двух часов полностью хватило Ярославу, чтобы съездить домой и вернуться обратно с плотненьким увесистым пакетом, завернутым в полиэтилен. В пакете – нет, не кирпич и не резаный картон, а все-таки деньги... Не вся сумма целиком, но достаточное количество зелененьких бумажек, чтобы хотя бы временно заткнуть Паше его слишком широкий рот. Хотя бы до приезда сотрудников прокуратуры... Ярослав Кутепов действовал с поразительным для него самого хладнокровием, точно все страхи, бессонницы и сомнения остались в прошлом. Все должно получиться. У тебя слишком маленькие глаза, Паша с аэродрома, и слишком большой рот. Ты в упор не видишь, что кусок, который ты откусил, тебе не проглотить. Ты слишком глуп, Паша. В других случаях это может быть достоинством, но сейчас это тебя погубит.
Когда Ярослав, разгоряченный быстрой ходьбой по изнывающим на сковородке летнего асфальта улицам, вступил в затененные пределы двора, Паша сидел все на той же скамейке. Двор уже не так безлюден, как в первый раз: за деревянным столом мужики в майках и свободных брюках старомодно забивают козла, на скамейке рядом с детской горкой два парня в модном прикиде и с модной расслабленностью в движениях слушают магнитолу, которая изрыгает русский рэп. Испытующе скользнув взглядом по этой публике, Ярослав присел возле Паши.
– Принес, – почти беззвучно, на одних губах изобразил Ярослав.
– Все? Как обещал? По двойному тарифу? – оживился заскучавший в ожидании Паша.
– Да не вопи ты, деревня! – шикнул Кутепов, и Паша мигом присмирел, понимая, что выделываться в этот животрепещущий момент – себе дороже.
Кутепов, достав из внутреннего кармана пиджака, сунул Паше тот самый полиэтиленовый пакет. А дальше... Дальше мирный, разморенный зноем двор пережил невероятное превращение. Доминошники и рэперы, точно по мановению волшебной палочки, бросили свои занятия, подскочили к работнику аэродрома, скрутили ему белы руки и не слишком ласково поволокли матерящегося Пашу со двора.
Ярослав удовлетворенно улыбнулся. Он испытывал удовольствие, наблюдая, как получает заслуженное возмездие дурак и хам. Значит, сработало! Значит, он все рассчитал верно...
Но что это? Почему его, Ярослава Кутепова, хватают за руки? Наверное, здесь какая-то ошибка... Все должно разъясниться... Как же так, ведь это он в прокуратуру звонил!
Соседний двор, во всем сходный с тем, в котором происходили вышеописанные события, за минуту перед тем был почти пуст, исключая стоящую возле арки бронированную машину и две легковушки. Возле машин стояли двое мужчин: один молодой, высокий и широкоплечий, похожий на отставного десантника; другой седой, худощавый, с внешностью постаревшего аристократа... Одним словом, то были Плетнев и Меркулов, наблюдавшие за успешным завершением нехитрой комбинации.
Оперативники, переодетые в доминошников и рэперов, протащили мимо них упирающегося парня. На его простоватом лице было написано искреннее недоумение, смешанное со злобой, перекошенный рот плевался грязными ругательствами. Следом еще один «доминошник» подталкивал Ярослава, аккуратно заведя тому руку за спину. В отличие от своего собрата по темным делишкам Ярослав не упирался, но говорил громко и недоуменно:
– Подождите... это ошибка... этот преступник будет оговаривать меня, я вас предупреждал! Я только начал проверку аэродрома, он сразу стал меня шантажировать...
– Ярик, а уровень шума на аэродроме? – бросил ему вслед Антон Плетнев. – А мелкая диверсия, керосин разлить? Нехорошо обманывать прокуратуру, Ярик! У нас чуткие уши...
Разоблаченный Ярослав тут же смолк, втянул голову в плечи и затравленно оглянулся на того, кто, оказывается, знал о нем практически все. Антон и Меркулов не могли не улыбнуться. Среди обывателей бытует мнение, что преступники очень умные; о них говорят с неприязнью, но и с завистью, как будто они могут то, на что другие не способны... Тем, кто видит в людях, живущих неправедными доходами, пример для подражания, не мешало бы сейчас взглянуть на Кутепова, который показал свое истинное лицо. Лицо человека хитрого, но вовсе не блистающего умом.
– По соучастию в убийстве ты, может, и не пойдешь, но по превышению должностных полномочий тебе тоже немало светит, – заверил Плетнев инспектора экологической милиции, раздавленного осознанием того, что кончились его блаженные денечки.
После того как бронированная машина с арестованными и спецназовцами уехала, Меркулов и Плетнев остались возле двух своих автомобилей.
– Как ребята работают хорошо... залюбовался просто! – сделал комплимент Плетнев.
– Ну так!
Однако ответ Меркулова прозвучал вяло. И унылые взгляды, которыми обменялись труженики правосудия, мало подходили для победителей.
– Что-то мне не верится, – первым высказался Плетнев.
– И мне не верится, – вздохнул Меркулов. – Не мог этот сопляк аварию подстроить! По технической экспертизе выходит, что двигатель все-таки был исправен. Эксперты говорят, ошибка пилотирования.
Само собой, Константин Дмитриевич принял во внимание именно тот вывод, который преподнес ему возглавляющий авиакомиссию Петров. Старый, грубоватый, с тяжелым характером, искренний и надежный Виктор Иоганнович Петров. «Особое мнение» относительно летучей примеси в топливе, выдвинутое экспертом Величко, показалось слишком натянутым и ему, и Меркулову. Так что и в этом пункте напрасно Ярослав старался, напрасно деньги Величко заплатил...
– А экспертизу останков уже провели? – из намечающейся задумчивости Меркулова вывел очередной вопрос Плетнева. – Или не из чего проводить? Нашли там хоть кусочек?
– Нашли. Из подходящих – фрагмент костной ткани, пять на семь сантиметров.
– Ну и что?
– Ну и все! – досадливо бросил Меркулов. – Тем утром у Легейдо в квартире домработница убиралась...
– Так, понятно, – оценил ситуацию Плетнев. – Ни волос, ни частиц эпидермиса.... А в раздевалке авиаклуба?
– Нет. У него свой летный костюм был, свой шлем. Он в раздевалку не заходил даже. Никаких материалов для сравнения. И кровных родственников нет.
– Не нравится мне все это, – скривился Антон. Что-то его беспокоило, но он не мог понять что.
– А кому нравится? – поддержал его Меркулов. – Пока стопроцентной экспертизы нет, вроде как не умер. Хотя уже похоронили...
Антон задумчиво поковырял землю носком ботинка. И только тут до него дошло:
– Стой, Костя, погоди! Как это так – кровных родственников нет?
– Да очень просто! Ни братьев, ни дядьев, ни теток, ни родителей. Отец умер, когда Кирилл Легейдо учился в школе, мать погибла в автокатастрофе, когда ему было двадцать пять лет...
– Что ты такое придумываешь? Наш Петька Щеткин с этой самой матерью встречался сразу после гибели Легейдо. Говорит, не такая уж старая женщина. Никак не хотела верить, что ее сын погиб...
– Антон, – в голосе Меркулова прибавилось металла, – по-моему, это ты придумываешь. Я не знаю, может, сотрудники «Глории» умеют мертвых с того света допрашивать, но прокуратура первым делом затребовала все данные на Легейдо и нашла... то, что нашла. То, что я тебе сейчас сказал.
Плетнев и Меркулов удивленно уставились друг на друга. Странные догадки одновременно посетили их... Но ни один, ни другой не успели поделиться своими соображениями, потому что в истомную тишину послеполуденного московского двора врезался простой старомодный звонок: «Дз-зынь, дз-зынь...» Звонил мобильник Меркулова.
– Слушаю! Да... Так... Тааак... Понятно. Материалы – ко мне на стол, через полчаса буду. – Нажав на кнопку разрыва связи, Меркулов обернулся к Антону:
– Поехали со мной в прокуратуру. Бред какой-то... Новый подозреваемый появился!
– Поехали! Только Турецкого наберу...
Меркулов уселся на пассажирское сиденье своего автомобиля, Плетнев – за руль своей машины. Щелкая кнопками мобильника, он вызвал номер Турецкого, однако из трубки донесся приятный девичий голос:
«Абонент временно недоступен или находится вне зоны...»
Плетнев, беззвучно чертыхаясь, завел мотор.
Дело Кирилла Легейдо. Призрачная мать
– Петр, стой!
– Петька!
Петр Щеткин, не ожидавший такого внимания к своей скромной персоне, обернулся в сторону, откуда доносились возгласы. Антон Плетнев и Костя Меркулов, задержавшиеся по дороге в прокуратуру, неслись к нему с такими лицами, словно старый знакомый Щеткин был для них самым важным человеком на земле.
– Слушай, откуда ты взял мать?
– Чего? – не понял Щеткин.
– Мать! Щеткин, мать! Легейдину мать!
– Чего-чего? Вы что, ругаетесь?
– Да тьфу ты! – Плетнева обычно возмущала несообразительность коллег. – Ты единственный, кто разговаривал с матерью покойного Кирилла Легейдо...
– Ну разговаривал, ну и что?
– А то, что старушки уже добрых лет пятнадцать нет в живых! – вмешался Костя. – Докладывай, духовидец новоявленный, как ты с ней общался: на спиритическом сеансе?
Уразумев обстановку, Щеткин тяжело поскреб затылок.
– Ничего не понимаю! Она так подробно о сыне рассказывала... И, главное, она мне дала целую линию расследования, назвала имена друзей Легейдо. Я на основе этих сведений в рекламный мир вошел. Так-кого, извините, навидался! Какие же гады эти рекламщики! Друг другу ножки подставляют, клиентов переманивают, подкладывают муляжи бомб, чтобы конкурент испугался...
– А кто тебя вывел на эту мать?
– Да какой-то тип на аэродроме назвал ее адрес. Ну помните, наверное: вдова в истерике, персонал аэродрома в шоке – короче, ад кромешный. Я так понял, что этот тип Ольгу сопровождал... Но, наверное, неправильно: я теперь вспоминаю, он к Ольге и не приближался. В той суматохе трудно было определить, кто есть кто.
– Документов ты у него, конечно, не спрашивал?
– Мой прокол, – сознался Щеткин.
– А выглядел он как?
– Обыкновенно выглядел. Нормально. Среднего роста, лет что-то около сорока, волосы вроде русые, глаза – как будто бы серые... серо-голубые... а хрен их знает...
– Лицом чист, бороду бреет, – подвел Костя неутешительный итог. – Вылитый Владимир Дубровский. В общем, друзья мои, кто-то нас разыграл. Вопрос: кто? И с какой целью?
Возникновение ложной матери интриговало тем, что служило неким лишним, не вписывающимся ни в одну версию звеном. В сущности, и Щеткин, изучая творческий – то бишь сначала научный, потом бизнесменский – путь Кирилла Легейдо, не узнал ничего, что могло бы пролить свет на загадку его смерти. Узнал, что рекламисты постоянно между собой конкурируют, что Кирилла не слишком любили за его успехи, эксцентричность и прочие неудобные качества... Но никаких практических выходов на конкурентов не открыл.
Неудивительно, что Меркулов и Плетнев предпочли двигаться по горячим следам, оставив на потом разрешение загадки с неизвестно откуда взявшейся матерью. Но Щеткин не был так спокоен. Он направился по тому самому адресу, где проживала мнимая мать и где (если верить той же мнимой матери) провел свое детство Кирюша Легейдо.
По домофону откликнулся незнакомый женский голос – глубокий, музыкальный. Узнав, что в квартиру хотят войти люди из частного охранного предприятия, женщина как будто бы удивилась, но пригласила:
– Поднимайтесь. Последний этаж на лифте и один лестничный пролет...
– Помню, – хмуро бросил в домофон Щеткин. – Я тут был.
Он собирался сказать «Я у вас был», но передумал.
Дверь была все та же – обитая старомодным дерматином. А вот встретившая его на пороге женщина ничуть не походила на покойную Легейдо... тьфу ты, то есть на ту, которая представилась матерью Кирилла Легейдо. Эта была маленькая, очень изящная, в круглых очках, сквозь которые она уставилась на Щеткина подозрительно, приоткрыв дверь на цепочку.
– Простите, пожалуйста, здесь Легейдо проживают?
– Проживали, – уточнила женщина. – Но сейчас здесь живем мы. Мы с мужем купили квартиру, уже больше десяти лет назад... Извините, адреса прежних хозяев у меня нет. Ничем вам помочь не могу.
Она попыталась закрыть дверь. Щеткин со всей возможной деликатностью воспрепятствовал. Глаза за стеклами круглых очков стали настороженными.
– Это вторжение в частное жилище, – твердо сказала женщина. – Я буду кричать! Я вызову милицию!
– Не кричите, пожалуйста! А милицию, пожалуйста, можете вызвать... Вот она, – и он предъявил ей удостоверение.
Лицо женщины – по крайней мере его часть, не прикрытая очками – отразило колебания. На секунду скрывшись за дверью, она вернулась, сжимая газовый баллончик. Щеткину такие баллончики были не в новинку: немецкие, с перцем. Прыснет в глаза – мало не покажется. Но и это он принял смиренно.
– Пожалуйста, – стойко заявил он, – можете обрызгать меня с ног до головы из вашего баллончика, но понимаете, неделю назад я у вас тут был.
– Извините, но... Вы что-то путаете. Неделю назад мы с мужем и дочерью ездили на дачу.
– Не верите? Хотите, опишу обстановку в вашей квартире?
И Щеткин начал описывать то, что уцелело в памяти, а на память он не жаловался.
– Я не маньяк, не бандит, не вор!
– Ну и что же вам нужно? – сдалась владелица квартиры.
– Я хочу все выяснить... Только выяснить!
– Хорошо. Так и быть. Входите...
Щеткин вступил в пределы квартиры, и у него закружилась голова. Все так же, как было! Та же кисейная, надуваемая ветром, точно парус, занавеска, тот же книжный шкаф...
– Майринк! – узнал он корешок знакомой книги. – О Праге писал, ведь так?
– Майринка у меня читает муж, – пожала узкими плечами женщина в очках. – А в чем дело? Это что, криминал? Каждого, у кого дома стоит на полке Майринк, арестовывают?
– Что вы, совсем не в этом дело! А Карлсон? Есть у вас книга о Карлсоне?
– Где-то была, только не припомню, в каком ряду... Дочка из нее уже выросла...
Хозяйка квартиры явно не собиралась перерывать книги в поиске самого популярного в России произведения Астрид Линдгрен. Ей вообще, по-видимому, было неспокойно в присутствии этого сыщика, отличающегося странным поведением... Но Петя был уверен, что если бы «Карлсон» нашелся, это было бы то самое издание, которое ему предъявили как любимую книгу Кирюши... Это было слишком!
Без малейшего усилия воли Щеткин перенесся в недавнее прошлое. Он снова видел перед собою в этом же интерьере немолодую женщину, которая рассказывала о своем Кирюше, о его независимом характере, о том, что он с раннего детства шел по жизни особым путем. Рассказывала о его любви к таинственной готической Праге, описанной мистиком Майринком, о его научной работе, которую он бросил, соблазнившись рекламным бизнесом – о той части сложной натуры Легейдо, которую он постарался прикрыть потешной маской Карлсона. То, что сказала ему «мать», получило подтверждение впоследствии, когда Щеткин встречался с коллегами Легейдо. У покойного Кирилла Легейдо не могло быть матери, и все же она была... она была... она...
И тут произошло то, что Щеткин впоследствии вспоминал как один из самых позорных моментов в своем послужном списке. То ли от жары, то ли от нереальности происходящего, то ли от того и другого вместе, – продуваемая ветром комната на последнем этаже дома на проспекте Мира куда-то поплыла, а во рту стало сладко-сладко...
Когда Щеткин пришел в себя, женщина в очках заботливо склонилась над ним, обмахивая цветастым веером:
– У вас повышенное давление? – заботливо спросила она.
– Есть маленько, – согласился Петя, стесняясь признать, что давление у него – как у космонавта.
– Нет-нет, не двигайтесь! Все, что надо, я принесу...
Маленький казус, продемонстрировавший, что милиционер не так уж страшен, заставил владелицу квартиры подобреть. Но, в общем, если Щеткин рассчитывал, что это посещение что-то прояснит, его надежды не оправдались. Хозяйка показала свой паспорт, копию документов на право владения квартирой, – все чисто, не подкопаешься! Щеткин поедом ел себя за то, что не догадался спросить документы у той, кого принимал за мать Кирилла Легейдо... Но ведь ситуация была уж очень неподходящая! Это невежливо, это не по-человечески, – спрашивать документы у скорбящей матери, переживающей безвременную гибель сына!