Что же дальше? Их смыло дождем?
– Дальше моя смена кончилась, – говорит Васькин и, не глядя на Малахова, спрашивает: – Вань, ты эти вагоны не комиссовал?
Малахов ошарашен.
– Котя! Мне ж никто ничего! Маневровый, наверно. Подцепил и увез.
– Пустые или полные, Малахов?
Тот в растерянности хлопает глазами.
– Не подходил даже. Не знаю. Другие принимал. Вагонов полно было. А с обеда отпускал. С той стороны. Где автомобильный подъезд.
– Простите, пожалуйста, я, вероятно, уже ничем не могу помочь… В институте сегодня семинар. – Для Лобова настал удобный момент улизнуть, он прощается и спешит прочь.
– Запросто могли груженые увезти, – заявляет между тем Васькин. – Под праздники тут Содом и Гоморра.
– Под праздники – жуть! – поддерживает Малахов.
– А в следующую свою смену вы поинтересовались судьбой вагонов?
– Да ведь это уже после праздников было! – восклицает Васькин. – Голова-то с похмелья… Чего уж там! – Ему ответ кажется вполне исчерпывающим, а разговор законченным.
Знаменский улыбается, вдруг развеселившись.
– Значит, не найти мне тех помидоров? Потерялись, замотались. А?
Кладовщики выжидательно молчат.
– Все-таки попробую. С двадцать восьмого по тридцатое у вас работали студенты. Припоминаете?
– Работали, – согласно кивает Малахов. – Наши грузчики – в складу. Те – снаружи, на погрузке машин.
– Вот и договорились: на погрузке машин.
– Ну и что? – осведомляется Васькин.
– Да ребятам скучно было, решили для развлечения соревноваться – факультет на факультет. Для подведения итогов записывали количество машин. И, представьте себе, их оказалось здорово больше, чем у вас по накладным! Выходит, был лишний «левак».
На скулах у Васькина набухают желваки.
– Такие записи – не документ!
– Небось набавили! Для игры!
– Не похоже, Малахов. Ребята серьезные, математики. Даже номера машин называют. Профессиональная память на числа.
– Да не принимали же. Те вагоны. Не принимали мы их.
– Официально не принимали. А по-тихому, я думаю, разгрузили.
Малахов засматривает в лицо Васькину и упавшим голосом спрашивает:
– Коть?..
– Вранье!
* * *
Томин и Кибрит разговаривают, шагая по коридорам Петровки, 38.
– Тебя оставили в покое, Шурик?
– Со вторника хвоста нет.
– И неясно, что это было?
– Одну даму на выбор проверил – ни в какую версию не влезла.
– Всего одну даму! Не слишком ли беспечно?
– Но криминала же нет. Ходить за мной – не преступление. – Томин прислушивается. – Извини, Зинуля.
В его служебном кабинете надрывается телефон.
– Да?.. – снимает Томин трубку. – Понял, выезжаю. – Он убирает бумага в сейф, опечатывает его. Хватает плащ, пистолет, собирается уходить.
Новый телефонный звонок возвращает его к столу.
– Да?.. Да, майор Томин… В триста шестую? Сейчас не могу, ждет машина на происшествие…
На том конце провода говорят нечто такое, от чего брови его ползут вверх.
– Вы отменили? – недоумевающе спрашивает он. – Да, есть явиться в инспекцию по личному составу.
– Интересно… что же я натворил такого… антислужебного, – бормочет Томин, вешая на место плащ и убирая пистолет обратно в сейф.
…Томина ждет подполковник Саковин. Держится суховато, любезность его лишена теплоты. Томина он встречает, не вставая из-за стола.
– Здравия желаю, товарищ подполковник.
– Зачем же так официально. Садись. Сколько лет, сколько зим.
– Да, давненько… – Томин садится, и некоторое время они молча рассматривают друг друга.
– Значит, ты в инспекции? – спрашивает Томин.
– Как видишь… Насколько помню, в институте мы ни врагами, ни друзьями не были, а позже вообще не сталкивались. Так что нет препятствий для проведения служебной проверки… Как будем разговаривать? Перейдем на «вы» или?..
– О, мои дела так плохи?
– Твои дела… твои дела… твои дела… – Саковин достает папку. – Чего уж тут хорошего.
– Звучит неприятно. Но интересно.
Саковин бросает испытующий взгляд, однако на лице Томина действительно только интерес.
– Пойми правильно, Саша. Как бы руководство ни было уверено в тебе или Знаменском…
– Еще и Знаменский?!
– Проверка сигнала такого рода должна быть строгой и тщательной, – привычно не замечает, что его прервали, Саковин.
– Сигнала какого рода?
Саковин снова не реагирует на реплику.
– Хуже всего, что сигнал объективно кое-чем подкреплен. Речь идет о твоем посредничестве в получении Знаменским взятки.
– Если б ты не по службе, Саковин… – Томин не договаривает, но смысл ясен.
– Этак мы действительно перейдем на «вы», – осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: – Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.
– И с кого же мы с Пашей содрали взятку?
– С работника овощной базы.
– И богато взяли?
– Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ – нет или да?
– Нет!
– Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.
– Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…
– То похоже, что ему действительно уплачено, – договаривает Саковин.
– Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!
– Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.
– Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!
Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как маленькому:
– Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи злоупотреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!
– Согласен, наивно, – признает Томин, остывая. – Но когда речь о Паше…
– Оставим его, поговорим о тебе. – Саковин достает из папки фотографию. – Кто этот человек? Что вас связывает?
На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.
* * *
Знаменский входит в кабинет Чугунниковой.
– Антонина Михайловна, к вам за помощью.
– Понадобилась-таки директорша?
– Понадобилась, – в тон ей говорит Знаменский. – Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.
– А что вас интересует?
– Вот такая справка в четыре колонки, – он кладет перед ней образец. – По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.
Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.
– Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.
Знаменский – само простодушие:
– В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно – тогда вся картина будет как на ладони.
– Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, – она испытующе смотрит на Знаменского.
– Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.
Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.
– Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но плодотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.
– Я с вами не согласен.
– А я с вами не согласна! – с силой в голосе говорит Чугунникова. – Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики.