– Может, понадобится? – говорит он, передавая Знаменскому два листка, – я захватил списки ребят. Это физматовцы… это наши… А сколько машин… – Знаменский берется за авторучку. – Да я вырву, что вам переписывать… Здесь отмечено по дням: двадцать восьмое, двадцать девятое, тридцатое.
– Спасибо, спасибо, Саша. – Знаменский скрепляет листки вместе.
– Это вам что-то дает?
– Да, эти листочки могут сослужить хорошую службу.
– Там что-нибудь серьезное… на базе?
– Просто любопытно или есть причина? – осторожно выясняет Пал Палыч.
– Ну… – Саша колеблется, – в общем, я знаком с Леной Чугунниковой и потому… – неловко замолкает.
У Знаменского на минуту портится настроение: парень ему симпатичен.
– Хорошая девушка? – по-доброму спрашивает он.
– Лучше всех. – Саша за иронией с трудом скрывает беспокойство.
– Да, тесен мир… Но я не вправе рассказывать.
* * *
Саша бегом спускается по экскалатору – спешит на свидание.
Как всякая девушка, которой пришлось ждать, Лена в некоторой досаде:
– Ты так во мне уверен, что уже начинаешь опаздывать?
– Ленуся, разве плохо, что уверен?
– Хорошо, хорошо… только не зазнавайся.
– Никогда! – клятвенно произносит Саша. – Это твоя привилегия на всю жизнь!
Лена смеется.
– Где ты, негодяй, застрял?
– У следователя.
– За тобой водятся преступления?
– Масса, – отзывается Саша легким тоном, но невольно хмурится.
– Рассказывай!
– Не хочется отравлять вечер.
– Но я обожаю страшные истории!
– Ничего страшного… я надеюсь.
– Все равно! Признавайся сейчас же!
– Только ты не расстраивайся… На базе идет какая-то проверка. Помнишь, мы там работали, а теперь нас как свидетелей…
– У мамы?
– Да. Следователь не сказал, в чем дело, но какой-то неприятный осадок…
– Ну-у, за маму можно не беспокоиться! – беспечно говорит Лена. – Больших безобразий не допустит. Не забывай, она все-таки генеральша. Она всех держит вот так! – сжимает кулак. – К ней даже иностранцев возят.
* * *
На пустых ящиках, валяющихся около одноколейной дороги, проходящей по территории четвертого цеха, размещаются Знаменский, Васькин, Малахов и новая фигура – весовщик Лобов. Это молодой человек из «модерновых». Ухоженный, трезвый, спортивный. Одет элегантно, чего не скрывает наброшенный на плечи рабочий халат. Часы у него, конечно, электронные, курит он «Мальборо», бумаги носит в «дипломате».
Кладовщики и Лобов препираются. Знаменский доволен, что удалось их стравить: в споре проскальзывают интересные детали.
– Просто дурная привычка – за все железные дороги ругать! – с апломбом говорит Лобов.
– Железные, выдержат, – примирительно вставляет Малахов.
Но Васькин мрачен.
– Вас не бить – ни вагона не дождешься! – перекрикивает он шум подходящего состава.
– Ну-ну-ну, я попрошу! – надсаживается и Лобов. – Претензии должны быть обоснованы. Если по воде или самолетом, то при грузе обязательно сопровождающий. Кто в воздухе украдет? Смешно! Но положен конвой. Тогда нам на каждый вагон надо по солдату, а разъезды и сортировочные стеной обнести! Дайте охрану – пожалуйста, спрашивайте. А то чуть что – дорога отвечай!
– Давай не будем! – отмахивается Васькин здоровенной своей пятерней. – Вы за груз не отвечаете. Пломба цела – и привет. Скорей подальше, пока мы внутрь не заглянули!
Состав прошел, но Лобов по инерции все еще кричит:
– А ты, Владимир Тарасыч, очень мечтаешь, чтобы товар пришел целенький?
– Чего мелешь? – огрызается тот.
Лобов взглядывает на Знаменского и спохватывается:
– Нет, разумеется, все заинтересованы в сохранности грузов, Горячимся, потому что болеем за общее дело. Хотя я лично – не материально ответственный, поймите меня правильно. Мое дело взвесить. Однако невольно принимаешь к сердцу.
Если глубоко разобраться, Пал Палыч, то корень зла – поставщик.
– Вот это точно! – с воодушевлением подхватывает Васькин.
– Самое удобное – ругать тех, кто отсутствует, – отзывается Пал Палыч.
– Нет, верьте слову, при существующем положении поставщику плевать-расплевать, только бы отгрузить, хоть в поломанный вагон!
– А тара? – гремит Васькин. – Бывает, товар – в одном углу, а доски от ящиков – в другом!
– И вы знаете, почему так?
– Знаю, – кивает Знаменский Лобову. – Убытки оплачивает не отправитель, а получатель.
– Грузит один – платит другой, а дорога, разумеется, виновата, – иронически заканчивает Лобов.
Малахов с искренним сожалением подтверждает:
– Плохо грузят. Сколько влезет. Сколько не жалко. Сколько успели.
– Чаще недогруз или перегруз? – уточняет Знаменский.
– Когда как. Мы держим равнение на середину. Придет, например, вагон по нулям. Значит – килограмм в килограмм. Мы убыль все равно пишем. По норме.
– Все равно пишете? Всегда?
– Да слушайте его! – срывается Васькин. – По нулям! Весы-то не аптечные, железнодорожные весы! Ты скажи, какая у тебя официальная точность? – оборачивается он к Лобову.
– Плюс-минус полтонны на вагон.
– Вот! Стрелки, может, и по нулям, а полтонны нету!
– Ну ладно, кончили общие рассуждения. Вы принесли свою регистрацию грузов, товарищ Лобов?
– Разумеется, – он достает из «дипломата» учетную книгу.
– Откройте двадцать девятое апреля.
Лобов шуршит страницами. Нашел.
– Три вагона, – продолжает Пал Палыч. – Номера триста восемнадцать восемьдесят четырнадцать, триста восемнадцать восемьдесят сорок и триста восемнадцать восемьдесят сорок один.
Лобов просматривает записи.
– Названные вами вагоны не значатся.
– Вернее, у вас не помечены.
– А почему должны быть помечены?
– Потому что двадцать девятого между двенадцатью и часом дня их доставили сюда, на подъездные пути.
Воцаряется неприятная пауза.
– Я попрошу уточнить, откуда сведения.
– От сцепщика, из первых рук. По его, так сказать, наводке я нашел номера в одной из поездных ведомостей.
Еще более неприятная пауза. Малахов растерянно пожимает плечами и что-то бормочет. Лобов начинает усиленно «припоминать».
– А-а… Во-он вы про что… Это знаешь, Владимир Тарасыч, про что – когда дождь шел!
– Ну, допустим, шел, – тянет Васькин, стараясь понять, куда клонит Лобов.
– С утра зарядил, помнишь?
– Ну?
– Этот случай я объясню, Пал Палыч.
– Будет с вашей стороны очень любезно, товарищ Лобов.
– Помнишь, у одного вагона доски немного отошли? – Лобов обращается попеременно то к Васькину, то к Знаменскому. – Я говорю, старый вагон, сыплется уже, а он полез в пузырек – будем, говорит, создавать комиссию, может оказаться недостача.
Васькин сообразил что к чему:
– А-а… Это когда я говорю, вагон дефектный…
– Ну да, я говорю, принимай, а ты говоришь, надо комиссию. – А-а… Ну помню… еще дождь лил…
– С самого утра!
– Очень хорошо, – прерывает их Пал Палыч; на глазах столковались, и ничего не поделаешь. – Кто вошел в комиссию по приемке?
– Да кого я под самый праздник соберу? – бодро отвечает Васькин. – В ливень-то на перроне стоять? Решил, пусть пройдут майские, тогда.
– Так. Груз оставался еще в ведении дороги?
– Нет-нет-нет. Раз мы транспортировали получателю, пломбы целы, претензий к нам нет – уже все. Дальше их забота. – Лобов поводит рукой в сторону Васькина.
– Это ты брось! Я тебе хоть где расписался?!
– Но груз на твоей территории?
– Ничего не значит!
– Нет, Владимир Тарасыч, я попрошу! Очень даже значит!
Между Лобовым и Васькиным опять готова разгореться перепалка, но Знаменский поднимает руку.
– Так или иначе, днем двадцать девятого апреля помидоры существовали.