п.На Западе отсылки к Оруэллу
стали дежурными, когда предпринималась очередная попыткаскомпрометировать
идеиреволюцииипереустройствамира на социалистических началах. Мифы,
искажающие наследие Оруэлла донеузнаваемости,рослиипоту, и по эту
сторону идеологических рубежей.Пробитьсячерезэтимифыкистинеоб
Оруэлле непросто.
Носделатьэтонеобходимо--не только ради запоздалого торжества
истины,арадинепредвзятогообсужденияволновавшихОруэллапроблем,
которые по-прежнему актуальны донельзя. Иначатьнадо с того, что вопреки
кризису, многое переменившему во взглядах Оруэлла к концу30-хгодов,он
представлялсобойудивительноцельную личность. Над ним никогда не имела
властиполитическаяконъюнктура,онбылнеизтех,ктосовершает
замысловатые идейные маршруты, отдавшись переменчивым общественным ветрам.
Существовали слова, обладавшиедлянегосмысломбезусловнымине
подверженнымникакимкорректировкам, -- слово "справедливость", например,
или слово "социализм". Можно спорить с тем, как он толковал эти понятия, но
не было случая, чтобы Оруэлл бестрепетно сжег то, чему вчера поклонялся, да
еще,какводится,сталподыскиватьсебеоправданиявссылкахна
изменившуюся ситуацию, на относительность любых концепций, на невозможность
абсолютов. Подобный релятивизм и Оруэлл -- планеты несовместные.
Знавших его всегда поражала твердая последовательность мысли Оруэлла и
присущее ему органическое неприятие недоговорок. В свое времяиз-заэтого
неумения прилаживаться ему пришлось оставить должность чиновника английской
колониальнойадминистрациивБирме.Онуехалв колонии, едва закончив
образование,и,посвидетельстваммемуаристов,явновыделялсясреди
сослуживцев в лучшую сторону. Но, исповедуя социалистическуюидею,нельзя
былозаниматьпоствколониальной полиции. Так он чувствовал. И оставил
должность, смутно представляя, что его ждет впереди.
В Париже, апотомвЛондонеоннищенствовал, перебивался случайно
подвернувшейся работой продавца в книжной лавке, школьного учителя. Меж тем
в кармане у него лежал дипломИтона,одногоизсамыхпривилегированных
колледжей, открывавшего своим питомцам заманчивые перспективы.
Онтакиосталсянеуживчивым,нев меру щепетильным человеком до
самого конца. После Испании Оруэллпорвалс издателем, печатавшим все его
прежние книги. Издатель, державшийся левыхвзглядов,требовалубратьиз
фронтовыхдневниковОруэллазаписи о беззакониях, происходивших в лагере
Республики: зачемэтогокасаться,когданапорогерешающаясхватка с
фашизмом? Однако напрасно было говорить Оруэллу, будто дело, за котороеон
дралсяподБарселоной,выиграетот умолчаний и насилий над истиной. Эту
логику он не признавал изначально, как бы искусно ее ни обосновывали.
Испанская война стала для Оруэлла, каки для всех прошедших через это
испытание, кульминацией жизни и проверкой идей.
Испанская война стала для Оруэлла, каки для всех прошедших через это
испытание, кульминацией жизни и проверкой идей. Не каждый выдерживалтакую
проверку:некоторыесломались, как Джон Дос Пассос, принявшийся каяться в
былом радикализме, другие предпочли вспоминать те непростые годы выборочно,
чтобы не пострадал окружавший их романтический ореол. С Оруэллом получилось
по-другому.ВИспаниюонотправился,потомучтостоялнапозициях
демократического социализма. Как солдат он честно выполнил свой долг, ни на
минуту не усомнившись в том,чторешениесражатьсязаРеспубликубыло
единственноправильным.Однакореальность,представшая ему на испанских
фронтах, была травмирующей. След этой травмы протянется через все, что было
написано Оруэллом после Испании.
Из воевавших за Республикуписателейонпервым сказал об этой войне
горькую правду. Он былубежден,чтоРеспубликапотерпелапоражениене
толькоиз-завоенного превосходства франкистов, поддерживаемых Гитлером и
Муссолини, -- идейная нетерпимость, чистки и расправы над теми сторонниками
Республики, кто имелсмелостьотстаивать независимые политические мнения,
нанесли великому делу непоправимый урон. С этими мыслями Оруэлла невозможно
спорить. За ними стоит опыт слишком реальный и жестокий.
Другоедело,чтоформулировалисьэтимысличеловеком,который
находилсявсостоянии,близкомкшоку.Иоттоговнихестьсвоя
тенденциозность. Оначувствуетсяужевтом,чтовысшийсмысл войны в
Испании, ставшей прологом мировой антифашистской войны,уОруэллакак-то
теряется,отходитнавторойплан,оказываетсязаслоненнымгорькими
фронтовыми буднями --бессмысленнойгибельютысяч солдат, которым давали
заведомо невыполнимые задания, маниакальнойподозрительностью,самосудами
илирасстреламибезсуда.ОтойжепристрастностиОруэлла говорит и
собственная егоподозрительностьотносительнороли,которую в испанских
событиях играл Советский Союз, будто бы старавшийся недопуститьподлинно
народнойреволюции,сдержатьиобуздатьслишкомвысоковзметнувшуюся
демократическуюволну.Бесконечно далекий от троцкистов, Оруэлл здесь, по
сути, повторял их утверждения, странно звучащие в его устах.
В частностяхон,очевидно,несправедлив,инетнужды всерьез его
опровергать.Асамитогиспанскойглавыегобиографиипоучителени
по-своемузакономерен.ОруэллотправилсявИспаниюкакубежденный
социалист,невнявпредостережениямтех,ктонаподобиеамериканского
писателяГенриМиллерасоветовалему остаться в стороне и не подвергать
себя риску слишком болезненного разочарования.Когда через полтора года, в
июне 1937-го, он, сумев избежатьболеечемвероятногоареста,вернулся
домойдолечивать горловое ранение, позиции его остались прежними.