С этим делом, видно, тебе повезло, парень! – рассуждал командир. - Очень оно странно, что это из трубы шло. Пустая труба-то была, говоришь? Шут знает, что там сейчас по этим трубам течёт, - продолжал он, опасливо поглядывая на змеиные переплетения вдоль стен туннеля.
До Рижской уже оставалось совсем недолго: через четверть часа замерцали вдали отсветы костра у заставы, командир замедлил ход и фонарём дал условный знак. Через кордон их пропустили быстро и без проволочек, так что ещё через несколько минут дрезина уже вкатывалась на станцию.
Рижская была в лучшем состоянии, чем Алексеевская. Когда-то давно на поверхности над станцией стоял большой рынок. Среди тех, кто успел тогда добежать до метро и спастись, было немало и торговцев с этого самого рынка. Народ там с тех пор жил предприимчивый, да и близость станции к Проспекту Мира, а значит, и к Ганзе, к главным торговым путям тоже сказывалась на её благополучии. Свет там тоже горел электрический, аварийный, как и на ВДНХ. Патрули были одеты в старый поношенный камуфляж, который всё же смотрелся внушительней, чем размалёванные ватники на Алексеевской.
Гостям выделили отдельную палатку. Раньше собирались возвращаться через сутки, но теперь скорого возвращения не предвиделось, неясно было что за новая опасность кроется в туннеле, как с ней справиться, администрация станции и командир маленького отряда с ВДНХ собирались на совещание, а у остальных было теперь много свободного времени. Артём, уставший и перенервничавший, сразу упал на свою лежанку лицом вниз и так и остался. Спать не хотелось, но сил не было совершенно. Через пару часов для гостей обещали устроить торжественный ужин, по многозначительным подмигиваниям и перешёптываниям хозяев можно было даже надеяться на мясо. Пока можно было просто лежать и ни о чём не думать.
За стенками палатки поднимался шум. Пир устраивали прямо посреди платформы, где на Рижской горел главный костёр. Артём, не утерпев, выглянул наружу. Несколько человек чистили пол и расстилали брезент, неподалёку на путях разделывали свиную тушу, резали клещами на куски моток стальной проволоки, что предвещало шашлыки. Стены здесь были необычными – не мраморные, как на ВДНХ и Алексеевской, а выложенные жёлтой и красной плиткой. Вместе это когда-то смотрелось довольно весело. Теперь, правда, всё это покрывал слой копоти и жира, но всё равно чуть-чуть прежнего уюта сохранилось. Но самое главное – на другом пути стоял, наполовину погруженный в туннель, настоящий поезд, правда, с выбитыми окнами и раскрытыми дверями.
Поезда встречались далеко не в каждом перегоне и не на каждой станции. За два десятилетия многие из них – особенно те, что застряли в туннелях и для жизни пригодны не были – люди постепенно растащили по частям, приспосабливая колёса, стёкла и обшивку под какие-то надобности – на каждой станции свои. Отчим говорил Артёму, что на Ганзе один из путей даже специально очистили от поездов, чтобы товарные и пассажирские дрезины могли беспрепятственно двигаться между пунктами следования. Так же, по слухам, поступили и на Красной Линии. Не оставалось ни одного вагона в туннеле, по которому они шли от ВДНХ до Проспекта Мира – но это-то как раз, скорее всего, вышло случайно.
Стали понемногу собираться местные, из палатки вылез заспанный Женька, через полчаса подошло и здешнее начальство с командиром их отряда, и первые куски мяса легли на угли. Командир их и руководство станции много улыбались и всё шутили, наверное, довольные результатами переговоров. Принесли бутыль с какой-то туземной бодягой, пошли тосты, все совсем уже развеселились.
Артём, грызя свой шашлык, слизывая текущий по рукам горячий жир, молча смотрел на на тлеющие угли, от которых шёл такой жар и необъяснимое ощущения уюта и спокойствия.
- Это ты их из ловушки вытащил? – обратился к нему незнакомый человек, сидевший рядом и последние несколько минут внимательно разглядывавший Артёма.
Артём встрепенулся. Этого человека он до сих пор не замечал, полностью погрузившись в свои мысли и созерцание багровеющих головней в костре.
- Кто это вам сказал? – вопросом на вопрос ответил Артём, всматриваясь в незнакомца. Тот был коротко стрижен, небрит, из-под грубой, но крепкой с виду кожаной куртки виднелась тёплая тельняшка. Ничего особенно подозрительного Артёму углядеть в нём не удалось: по виду его собеседник походил на обычного челнока, которых на Рижской было хоть пруд пруди.
- Кто? Да этот вот ваш бригадир и рассказывал, - кивнул тот на сидевшего поодаль и оживлённо обсуждавшего что-то командира.
- Ну я, - неохотно признался Артём. Несмотря на то, что совсем недавно он планировал завести пару полезных знакомств на Рижской, теперь, когда представилась отличная возможность, ему отчего-то вдруг стало не по себе.
- Я – Бурбон. Зовут меня так. А тебя как звать? – продолжал интересоваться мужик.
- Бурбон? Почему это? Это не король такой был? – удивился Артём.
- Нет, пацан. Это был такой типа спирт. Огненная, понимаешь, вода. Очень настроение поднимало, говорят. Так как тебя там?.. – не поясняя загадочного происхождения своего имени переспросил тот.
- Артём.
- Слушай, Артём, это самое, а когда вы обратно возвращаетесь? – дознавался Бурбон, заставляя Артёма всё больше сомневаться в его благонадёжности.
- Не знаю я. Теперь вам никто точно не скажет, когда мы обратно пойдём. Если вы слышали, что с нами произошло, должны сами понимать, - недружелюбно ответил Артём.
- Слушай, зови меня на ты, я не настолько тебя старше, чтобы ты тут это... Короче, чего я тебя спрашиваю-то... Дело у меня есть к тебе, пацан. Не ко всем вашим, а вот именно к тебе, типа, лично. Только если ты без брехни. Мне, это самое, помощь твоя нужна. Понял? Ненадолго...
Артём ничего не понял. Говорил мужик сбивчиво, и что-то в том, как он выговаривал слова, заставляло Артёма внутренне сжиматься, он слышал, как учащается стук сердца, как выступает на лбу холодная испарина. Меньше всего на свете ему сейчас хотелось продолжать этот непонятно куда ведущий разговор.
- Слышь, пацан, ты это, не напрягайся, - словно почувствовав Артёмовы сомнения поспешил рассеять их Бурбон. – Ничего стрёмного, всё чисто... Ну, почти всё. Короче, дело такое: позавчера тут наши пошли до Сухаревки, ну ты знаешь, прямо по линии, да не дошли. Одиг только обратно вернулся. Ни хрена не помнит, прибежал на Проспект весь в соплях, ну, типа, ревел, как этот ваш, о котором бригадир ваш рассказывал. Остальные обратно не появились. Может, они потом к Сухаревке вышли... А может, никуда больше и не вышли, потому что уже третий день как на Проспект никто оттуда не приходил, и с Проспекта никто туда уже идти не хочет. Западло им туда идти почему-то. Короче, думаю, что там та же байда, что и у вас было. Я как вашего бригадира послушал, так сразу и это... Типа, понял. Ну линия ведь та же. И трубы те же, - тут Бурбон резко обернулся через плечо, проверяя наверное, не подслушивает ли кто.
- А тебя эта байда не берёт, – продолжил он тихо. – Понял?
- Начинаю, - неуверенно ответил Артём.
- Короче, мне сейчас туда надо. Очень надо, понял? Очень. Я себя не знаю. Но все шансы, что у меня там крыша съедет, как и у всех наших пацанов, наверное, как у всей вашей бригады. Кроме тебя.
- Ты...- неуверенно, словно пробуя на вкус это слово, чувствуя, как неудобно и непривычно ему обращаться к такому типу «на ты», проговорил Артём, - ты хочешь, чтобы я тебя провёл через этот туннель? Что бы я тебя вывел к Сухаревской?
- Типа того, - с облегчением кивнул Бурбон.