Смотрю я на его начальника, и прямо камень с сердца – Пашка Федотов, одноклассник мой, мы с ним ещё после школы сколько дружили, а потом вот потеряли друг друга…
- Твою мать! Напугал как! А я то уже думал что всё, убили тебя…- ехидно вставил Андрей и все люди, сбившиеся у костра на двухсот пятидесятом метре, дружно загоготали.
Даже сам Пётр Андреич, сначала сердито взглянув на Андрея, а потом не выдержав, засмеялся. Смех раскатился по туннелю, рождая где-то в его глубинах искажённое эхо, непохожее ни на что жутковатое уханье… И прислушиваясь к нему, все понемногу затихли.
И тут из глубины туннеля, с севера, довольно отчётливо послышалось те самые подозрительные звуки – шорохи, и лёгкие дробные шаги.
Андрей, конечно, был первым, кто всё это расслышал. Мгновенно замолчав и дав остальным знак молчать тоже, он поднял с земли автомат и вскочил со своего места. Медленно отведя затвор и дослав патрон, он бесшумно, прижимаясь к стене, двинулся от костра – в глубь туннеля. Артём тоже поднялся, очень любопытно посмотреть было, кого он упустил в прошлый раз, но Андрей обернулся и шикнул на него сердито, и он послушно опустился на место.
Приложив автомат прикладом к плечу, Андрей остановился на том месте, где тьма начинала сгущаться, а свет от костра совсем уже слабел, лёг плашмя, и крикнул: «Дайте света!»
Один из его людей, державший на готове мощный аккумуляторный фонарь, собранный местными умельцами из старой автомобильной фары, включил его, и луч света, яркий до белизны, вспорол темноту. Выхваченный из мрака, появился на секунду в их поле зрения неясный силуэт – что-то совсем небольшое, нестрашное вроде, которое тут же стремглав бросилось назад, на север. Артём, не выдержав, заорал что было сил: « Да стреляй же! Уйдёт ведь!»
Но Андрей отчего-то не стрелял. Пётр Андреич поднялся тоже, держа автомат наготове и крикнул: «Андрюха! Ты живой там?» Сидящие у костра обеспокоенно зашептались, и послышалось лязганье затворов. Но тут он наконец показался в свете фонаря, вставая с земли, отряхивая свою куртку и смеясь.
- Да живой я, живой! – выдавил он сквозь смех.
- Что тут смешного-то? – настороженно спросил Пётр Андреич.
- Три ноги! И две головы! Мутанты! Чёрные лезут! Всех вырежут! Стреляй, а то уйдёт! Шуму-то сколько понаделали! Это надо же, а! – продолжал смеяться Андрей.
- Что же ты стрелять не стал? Ладно, ещё парень мой – он молодой, не сообразил… А ты как проворонил? Ты ведь не мальчик … Знаешь, что с Полежаевской случилось? – спросил сердито Пётр Андреич, когда Андрей вернулся к костру.
- Да слышал я про вашу Полежаевскую уже раз десять! – отмахнулся Андрей. – Собака это была! Щенок даже, а не собака… Она тут у вас уже второй раз к огню подбирается, к теплу и к свету. А вы её чуть было не пришибли, и теперь ещё меня спрашиваете – почему это я с ней церемонюсь? Живодёры!
- Откуда же мне знать, что это собака? - обиделся Артём. - Она тут такие звуки издавала… И потом, тут, говорят, неделю назад крысу со свинью размером видели…- его передёрнуло. - Пол-обоймы в неё выпустили, а она – хоть бы хны…
- А ты и верь всем сказкам. Вот погоди… Сейчас я тебе твою крысу принесу! - сказал Андрей, перекинул автомат через плечо, отошёл от костра и растворился во тьме.
Через минуту из темноты послышался его тонкий свист. А потом и голос его раздался тихо, ласковый и зовущий: « Ну иди сюда… Иди сюда, маленький, не бойся!» Он уговаривал кого-то довольно долго, минут десять, и подзывая, и свистя, и вот, наконец, его фигура снова замаячила в полумраке. Он вернулся к костру, присел и, торжествующе улыбаясь, распахнул куртку. Оттуда вывалился на землю щенок, дрожащий, жалкий, мокрый, невыносимо грязный, со свалявшейся шерстью непонятного и неразличимого цвета, с чёрными глазами, наполненных ужасом и прижатыми маленькими ушами. Очутившись на земле, он немедленно попытался удрать, но был схвачен за шкирку твёрдой Андреевой рукой и водворён на место., Гладя его по голове, Андрей снял с себя куртку и накрыл его.
- Пусть цуцик погреется.
Что-то он совсем замёрзший… - объяснил он.
- Да брось ты, Андрюха, он ведь блохастый наверняка! – пытался урезонить его Пётр Андреич. – А может, и глисты у него есть… И вообще – подцепишь заразу какую-нибудь, занесёшь на станцию…
- Да ладно тебе, Андреич! Кончай нудить. Вот, посмотри на него! – и, отвернув полог куртки, он продемонстрировал Петру Андреичу довольно симпатичную мордочку щенка, всё ещё дрожавшего, то ли от страха, то ли никак не могшего согреться. – В глаза ему смотри, Андреич! Эти глаза не могут врать!
Пётр Андреич скептически посмотрел на щенка. Глаза его были хоть и напуганными, но несомненно честными. И Пётр Андреич оттаял.
- Ладно… Натуралист юный… Подожди, я ему что-нибудь пожевать поищу, - пробурчал он и запустил руку в свой рюкзак.
- Ищи-ищи. Может, из него ещё что-нибудь полезное вырастет. Немецкая овчарка, например, - объявил Андрей и придвинул куртку со щенком поближе к огню.
- А откуда здесь щенку взяться? У нас с той стороны людей нету… Чёрные только… Чёрные разве собак держат? – подозрительно глядя на задремавшего в тепле щенка, спросил один из Андреевых людей, заморенный худой мужчина со всклокоченными чёрными волосами, до тех пор молчаливо слушавший других.
- Ты, Кирилл, прав, конечно, - серьёзно ответил Андрей. - Чёрные животных вообще не держат, насколько я знаю.
- А как же они живут? Едят они там что? – глухо спросил второй пришедший с ними, с лёгким электрическим потрескиванием скребя ногтями свою небритую челюсть.
Это был высокий, плечистый и плотный дядя с выбритой наголо головой и густыми бровями, одетый в длинный и хорошо пошитый кожаный плащ, большая редкость в эти дни, и имел внешность видавшего виды человека.
- Едят что? Говорят, дрянь всякую едят. Падаль едят. Крыс едят. Людей едят. Непривередливые они, знаешь… - кривя лицом от отвращения, ответил Андрей.
- Каннибалы? – спросил бритый без тени удивления в голосе, и чувствовалось, что ему и с людоедством приходилось раньше сталкиваться.
- Каннибалы… Нелюди они. Нежить. Чёрт их знает, что они вообще такое. Хорошо, у них оружия нет, и мы отбиваемся. Пока что. Пётр! Помнишь, полгода назад удалось нашим одного живым в плен взять?
- Помню… Две недели просидел у нас в карцере, воды нашей не пил, к еде не притрагивался, да так и сдох, - отозвался Пётр Андреич.
- Не допрашивали? – спросил бритый.
- Он ни слова по-нашему не понимал. С ним русским языком говорят, а он молчит. И вообще всё это время молчал. Как в рот воды набрал. Его и били – он молчал. И жрать давали – он молчал. Рычал только иногда. И выл ещё перед смертью так, что вся станция проснулась.
- Так собака-то откуда здесь взялась? – напомнил всклокоченный Кирилл.
- А шут её знает, откуда она здесь… Может, от них сбежала. Может, они и её сожрать хотели. Здесь ведь всего-то пару километров. Могла же собака пробежать пару километров. А может, это чья-нибудь. Шёл кто-то с севера, шёл, и на чёрных напоролся. А собачонка успела вовремя сделать ноги. Да неважно, откуда она тут. Ты сам на неё посмотри – похожа она на чудовище? На мутанта? Так, цуцик и цуцик, ничего особенного. И к людям тянется. Головой подумай - приучена, значит. С чего ей тут у костра третий час околачиваться?
Кирилл замолчал, обдумывая аргументы. Пётр Андреич долил чайник из канистры и спросил:
- Чай ещё будет кто-нибудь? Давайте по последней, нам сменяться уже скоро.
- Чай – это дело. Давай, - сказал Андрей, и послышались ещё голоса в одобрение предложения.
… Чайник закипел. Пётр Андреич налил желающим ещё по одной, и попросил:
- Вы это… Не надо о чёрных. В прошлый раз вот так сидели, говорили о них – и они приползли. И ребята мне рассказывали – у них так же выходило.