Это, конечно, может, и совпадения, я не суеверный, но вдруг – нет? Вдруг они чувствуют? Уже почти смена наша кончилась, зачем нам эта дрянь под самый конец?
- Да уж… Не стоит, наверное… - поддержал его Артём.
- Да ладно, парень, не дрейфь! Прорвёмся! – попытался подбодрить Артёма Андрей, но вышло не очень убедительно.
От одной мысли о чёрных по телу шла неприятная дрожь даже у Андрея, хотя он это и не выдавал. Людей он не боялся никаких, ни бандитов, не анархистов-головорезов, ни бойцов Красной Армии… А вот нежить всякая отвращала его, и не то что бы он её боялся, но думать о ней спокойно, как думал он о любой опасности, связанной с людьми, не мог.
И все умолкли. Тишина обволокла людей, сгрудившихся у костра. Тяжёлая, давящая тишина, и только чуть слышно было, как потрескивают доски в костре. Да издалека, с севера, из туннеля долетали иногда глухие утробные урчания – как будто Московский Метрополитен и впрямь был не метрополитен, а гигантский кишечник неизвестного чудовища… И от этих звуков становилось совсем жутко.
Глава 2
Артёму в голову опять полезла всякая дрянь. Чёрные… Проклятые нелюди, которые, правда, в Артёмовы дежурства попадались только один раз, но напугался он тогда здорово, да и как не напугаться… Вот сидишь ты в дозоре… Греешься у костра. И вдруг слышишь – из туннеля, откуда-то из глубины, раздаётся мерный глухой стук – сначала в отдалении, тихо, а потом всё ближе и громче… И вдруг рвёт слух страшный, кладбищенский вой, совсем уже невдалеке… Переполох! Все вскакивают, мешки с песком, ящики, на которых сидели – наваливают в заграждение, наскоро, чтобы было где укрыться, и старший изо всех сил кричит, не жалея связок: « Тревога! ». Со станции спешит на подмогу резерв, на стопятидесятом метре расчехляют пулемёт, а здесь, где придётся принять на себя основной натиск, люди уже бросаются наземь, за мешки, наводят на жерло туннеля автоматы, целятся, и, наконец, подождав, пока упыри подойдут совсем близко, зажигают прожектор – и странные, бредовые чёрные силуэты становятся видны в его луче. Нагие, с чёрной лоснящейся кожей, с огромными глазами и провалами ртов… Мерно шагающие вперёд, на укрепления, на людей, на смерть, в полный рост, не сгибаясь, всё ближе и ближе… Три… Пять… Восемь тварей… И самый ближний вдруг задирает голову и испускает заупокойный вой… Дрожь по коже, и хочется вскочить и бежать, бросить автомат, бросить товарищей, да всё к чертям бросить и бежать… Направляют прожектор в их морды, чтобы ярким светом хлестнуть их по глазам, и видно, что они даже не жмурятся, не прикрываются руками, а широко открытыми глазами смотрят на прожектор и всё размеренно идут вперёд, вперёд… И тут, наконец, подбегают со стопятидесятого, с пулемётом, залегают рядом, летят команды… Всё готово… Гремит долгожданное «Огонь!» Разом начинают стучать несколько автоматов, и громыхает пулемёт… Но чёрные не останавливаются, не пригибаются, они в полный рост, не сбиваясь с шага, также мерно и спокойно идут вперёд… В свете прожектора видно, как пули терзают лоснящиеся тела, как толкают их назад, они падают, но тут же поднимаются , выпрямляются – и вперёд… И снова, хрипло на этот раз, потому что горло уже пробито, раздаётся жуткий вой. И пройдёт ещё несколько минут, пока стальной шквал угомонит наконец это нечеловеческое бессмысленное упорство. И потом ещё, когда все упыри уже будут валяться, бездыханные ( да и дышат ли они?), недвижимые, разодранные на клочки, издалека, с пяти метров будут ещё их достреливать контрольными в голову. И даже когда всё уже будет кончено, когда трупы их уже скинут в шахту, всё будет стоять перед глазами та самая жуткая картина, - как впиваются в чёрные тела пули, и жжёт широко открытые глаза прожектор, но они всё также мерно идут вперёд…
Артёма передёрнуло при этой мысли.
Да уж, лучше про них не болтать, подумал он. Так, на всякий случай.
- Эй, Андреич! Собирайтесь! Мы идём уже! – закричали им с юга, из темноты. – Ваша смена кончилась!
Люди у костра зашевелились, сбрасывая оцепенение, вставая, потягиваясь, подбирая рюкзаки и оружие, причём Андрей захватил с собой и подобранного щенка. Пётр Андреич и Артём возвращались на станцию, а Андрей со своими людьми, - к себе на трехсот пятидесятый, ждать, пока и их сменят.
Подошли сменщики, обменялись рукопожатиями, выяснили, не было ли чего странного, особенного, пожелали отдохнуть как следует и уселись поближе к огню, продолжая свой разговор, начатый раньше.
Когда все двинулись по туннелю на юг, к станции, Пётр Андреич горячо о чём-то заговорил с Андреем, видно, вернувшись к одному из их вечных споров, а давешний бритый здоровяк, расспрашивавший про рацион чёрных, поотстал от них, поравнявшись с Артёмом и пристроился так, чтобы идти с ним в ногу.
- Так ты что же, Сухого знаешь? – спросил он Артёма глухим своим низким голосом, не глядя ему в глаза.
- Дядю Сашу? Ну да! Он мой отчим. Я и живу с ним вместе, - ответил честно Артём.
- Надо же… Отчим… Ничего не знаю такого… - пробормотал бритый.
- А вас вообще как зовут? – решился Артём, определив, что если человек расспрашивает про родственников, то это вполне даёт и ему право задать ему такой вопрос.
- Меня? Зовут? – удивлённо переспросил бритый. – А тебе зачем?
- Ну я передам дяде Саше… Сухому, что вы про него спрашивали.
- Ах, вот для чего… передавай, что Хантер…Хантер спрашивал. Охотник. Привет передавал.
- Хантер? Это ведь не имя. Это что, фамилия ваша? Или прозвище? – допытывался Артём.
- Фамилия? Хм… - Хантер усмехнулся. – А что? Вполне… Нет, парень, это не фамилия. Это, как тебе сказать… Профессия. А твоё имя как?
- Артём.
- Вот и хорошо. Будем знакомы. Мы наше знакомство, наверное, ещё продолжим. И довольно скоро. Будь здоров! – и, подмигнув Артёму на прощаниe, остался на стопятидесятом метре, вместе с Андреем.
Оставалось уже немного, издалека уже слышался оживлённый шум станции. Пётр Андреич, шедший с Артёмом, вдруг спросил у него озабоченно:
- Слушай, Артём, а что это за мужик вообще? Чего он там тебе говорил?
- Странный какой-то мужик! Про дядю Сашу он спрашивал. Знакомый его, что ли? А вы не знаете его?
- Да вроде и не знаю… Он только на пару дней к нам на станцию, по каким-то делам, вроде бы Андрей его знает, ну вот он и напросился с ним в дозор. Чёрт знает, зачем ему в дозор идти… Какая-то у него физиономия знакомая…
- Да. Такую физиономию забыть нелегко, наверное, - предположил Артём.
- Вот-вот. Где же я его видел? Как его зовут, не знаешь? – поинтересовался Пётр Андреич.
- Хантер. Так и сказал – Хантер. Пойди пойми, что это такое.
- Хантер? Нерусская какая-то фамилия… - нахмурился Пётр Андреич.
Вдали уже показалось красное зарево – на ВДНХ, как и на большинстве станций, обычное освещение не действовало, и вот уже третий десяток лет люди жили в багровом аварийном свете. Только в «личных аппартаментах» – в палатках, комнатах, - изредка светились обычные электролампочки. А настоящий, яркий свет от ртутных ламп озарял лишь несколько самых богатых станций метро. О них складывались легенды, и провинциалы с крайних, забытых богом полустанков, бывало, годами лелеяли мечту добраться и посмотреть на это чудо.
На выходе из туннеля они сдали в караулку оружие, расписались, и Пётр Андреич, пожимая Артёму на прощание руку, сказал:
- Ну, Артём, давай-ка ты на боковую! Я сам еле на ногах, а ты, наверное, вообще стоя спишь. И Сухому – пламенный привет. Пусть в гости заходит.
Артём попрощался и, чувствуя, как навалилась вдруг усталость, побрёл к себе – «на квартиру».
На ВДНХ жило человек двести.