Но почему бомба не взорвалась? Может быть, она снабжена механизмом замедленного действия? Первое свое предположение, что бомба дефектная, он решительно откинул.
Отведя фонарь в сторону, Суровцев вплотную подошел к бомбе, затаив дыхание приложил ухо к ее корпусу. И, вздрогнув, отшатнулся. Ему показалось, что он слышит частое тиканье часового механизма. "Все! подумал он. - Это конец..."
Снова прижал ухо к металлу и снова услышал едва различимое тиканье...
Переводя дыхание, Суровцев чуть отклонился от бомбы. Но в ушах его все еще раздавалось это чуть слышное постукивание. "Неужели механизм стал работать громче? - подумал он. - Или мне померещилось?" Нет, удары часового маятника звучали по-прежнему...
Догадка пришла внезапно: это же метроном! Обвал каким-то чудом не повредил проводов, тянувшихся сверху к репродуктору, установленному в убежище где-то под потолком. И метроном продолжал стучать. До сих пор его заглушал гул канонады, да и вся обстановка в подвале после того, как произошел обвал, была не такой, чтобы к нему прислушиваться.
Но теперь, в наступившей тишине, весь превратившись в слух, Суровцев понял: это стучит метроном.
"Значит, часового механизма в бомбе нет", - с облегчением подумал он и посмотрел на нее даже с каким-то чувством благодарности.
Но мысль о том, что взрыватели в бомбе все же есть, обязательно есть, снова вернула Суровцева к реальности. Но какие они, какого типа? Механические? Или электрохимические? В последнем случае где-то в корпусе бомбы запрятана стеклянная ампула с серной кислотой...
"Нет, - сказал себе Суровцев, - ампула не выдержала бы сотрясения, разбилась, и бомба уже взорвалась бы. Должны быть взрыватели, но где же они?"
Параграфы инструкций и даже макет немецкой бомбы отчетливо встали перед его глазами. Он вспомнил, что механические взрыватели имеют форму стакана и что на внешней стороне каждого из них должна быть красная стрелка, которая автоматически переводится в боевое положение при отделении бомбы от самолета. "Но, может быть, бомба не взорвалась потому, что не сработал механизм перевода?!" - с новой надеждой подумал Суровцев.
Он опять поднес фонарь к самой бомбе и стал внимательно исследовать ее поверхность.
Первый взрыватель, боковой, погруженный в тело бомбы, отыскал быстро. При дрожащем свете фонаря он рассмотрел его круглую, блестящую, отполированную поверхность с поперечным углублением, как на головке шурупа, окрашенным в красный цвет. Углубление заканчивалось стрелкой, направленной на латинскую букву "F". Это была первая буква немецкого слова "Feuer" - огонь. Взрыватель стоял в боевой позиции.
"Должен быть еще один взрыватель, а может быть, и два", - размышлял Суровцев. Он пригнулся, шагнул прямо под бомбу и поднес фонарь к ее тупому рылу. Все правильно. Второй взрыватель, также стоящий в положении "F", находился возле глубокой вмятины на самом носу бомбы. Третий мог быть только в верхней ее части. Суровцев высоко поднял фонарь, привстал на цыпочки и обошел вокруг бомбы. Третьего взрывателя он не обнаружил.
"Будем считать, что их два, - сказал себе Суровцев. - Задача заключается в том, чтобы эти взрыватели обезвредить..." Он был спокоен и сосредоточен.
И вдруг за его спиной раздался неистовый женский крик:
- Бомба! Бомба!.. Сейчас взорвется!
В подвале разом возник шум, люди заметались...
Суровцев выскочил из провала и что было сил крикнул:
- Молчать! Никому не подходить! Савельев, принять на себя командование! Всем отойти к дальней стене и лечь там! Ясно?
И, переведя дыхание, продолжал уже иным, нарочито спокойным голосом:
- Товарищи! Бомба совершенно безвредная, я сапер и знаю, что говорю. Никакой опасности. Только пару винтиков отвинтить надо... Все должны подчиняться младшему лейтенанту Савельеву. Савельев, приказ понятен?
- Так точно, товарищ капитан! - откликнулся из темноты Савельев.
Суровцев вернулся к бомбе.
Но теперь ему трудно было сосредоточиться. Он знал, что к провалу в стене обращены сейчас десятки глаз, знал, что вряд ли кто-нибудь поверил его успокоительным словам и что люди уверены лишь в одном: их жизнь зависит от его действий.
"Забыть, забыть обо всем! - мысленно внушал себе Суровцев. - Никого вокруг нет. Только я и бомба. Больше сейчас ничего не существует. Я и бомба, которую надо обезвредить..."
Он поднес фонарь к боковому взрывателю. Поблескивающая красным лаком продольная выемка-стрелка упиралась своим острым концом в букву "F", тупым - в "S".
Суровцев не помнил, какое немецкое слово начинается с буквы "S", но знал точно, что повернуть стрелку острием к этой букве значит перевести взрыватель из боевого положения в нейтральное.
Но, может быть, взрыватель установлен на неизвлекаемость? Тогда бомба взорвется при любом изменении его положения!
- Монетка у кого-нибудь есть? - крикнул Суровцев, обернувшись, и тут же вспомнил, что у него была мелочь. - Не надо! - сказал он, поставил фонарь и нащупал в кармане шинели монету...
Где-то наверху раздался глухой взрыв. Суровцев почувствовал, как сюда, вниз, снова докатилась воздушная волна. И в то же мгновение погас фонарь.
Суровцев стоял в темноте. За его спиной замерли люди. Ему казалось, что он слышит их тяжелое дыхание.
Кто-то сзади чиркнул спичкой. Суровцев обернулся и увидел Савельева. Стоя на корточках, тот подносил спичку к фитилю фонаря. Через мгновение вспыхнуло неровное, трепещущее пламя.
- Молодец, - сказал Суровцев, - давай фонарь и отойди.
Савельев не уходил. Он не отрываясь смотрел на бомбу.
- Вот это да-а... - произнес он полушепотом, и трудно было понять, чего больше в его голосе - страха или удивления.
- Тебе сказано - иди назад и ложись у стены. Как все. Ясно? - резко сказал Суровцев.
Он повернулся к бомбе и опять попытался сосредоточиться. И вдруг понял элементарную вещь: он же не может одной рукой держать фонарь и поворачивать монеткой стрелку. Его охватила злоба. Злоба на самого себя, на свою больную руку...
По-прежнему держа фонарь правой рукой, попробовал медленно согнуть и разогнуть левую. Ее пронизала боль от кончиков пальцев до плеча, однако боль эта была ничто по сравнению с радостью от сознания, что кое-как он может действовать а больной рукой.
Он переложил ручку фонаря в левую и, превозмогая боль, снова согнул ее. Теперь фонарь находился на уровне груди, и красная стрелка, стоящая на смертоносном "F", была прекрасно видна.
Сдерживая дыхание, Суровцев поднес монету к продольному углублению на дне взрывателя.
- Капитан, дай я фонарь буду держать! - услышал он за собой голос Савельева.
- Кому было сказано уйти! - не оборачиваясь, сказал Суровцев.
- Никуда я не уйду, - раздалось в ответ. - Дай фонарь, говорю!
По его тону Суровцев понял: Андрей действительно никуда не уйдет.
- Хрен с тобой, держи, если жизнь надоела! - с отчаянием проговорил он, чувствуя, что сейчас выронит фонарь из онемевших пальцев.
Савельев взял фонарь и поднес его к взрывателю.
Суровцев молча вложил в выемку ребро монеты.
Надо было повернуть монету против часовой стрелки, но Суровцев почувствовал, что у него не хватает решимости сделать это движение, которое может оказаться роковым. Он впервые вдруг подумал, что, если произойдет взрыв, все кончено: ему никогда больше не увидеть ни фронта, ни своих бойцов, ни солнца, ни неба, и все те люди, которые находятся позади него, будут вместе с ним погребены в каменной могиле. Погребены только потому, что у него, капитана Суровцева, не хватило опыта, умения, решимости их спасти...
"Действуй же, сволочь!" - зло сказал он себе и, на мгновение зажмурив глаза, плавно повернул монету. Стрелка сделала полукруг и уперлась в букву "S".