Входные двери и люки были открыты только в теневой от взрыва стороне, остальные было просто не открыть, они заварились. Выполз из люка ошалевший Коля Долматов со своим неразлучным счетчиком и противный визг сразу обрушился на нас. Теперь Коля с ужасом смотрит на прибор и прыгающими губами говорит.
– Сергей…, это ужас…
На эсминец прыгают матросы с миноносца «Стремительный», Друян дает им команду выносить всех живых из отсеков. И вскоре вся верхняя палуба заполняется ранеными или обоженными людьми. Вынесли Гошу. Он лежит на брезенте и двигает губами, стараясь надышатся прохладным воздухом. Я подхожу к нему.
– Гоша, ты как?
– Слабость какая то. Сейчас отдышусь…
И тут мой товарищ отключился.
– Санитара, – ору я, – врача.
Два моряка подбежали к нам и склонились над телом Гоши.
– Жив, – говорит один. – потерял сознание.
Ко мне подошел Друян.
– Сережа, бери своих людей и уводи на миноносец. Здесь находится опасно. Кроме того, я получил приказ. Нам приказали уничтожить все документы, все самое важное, а эсминец утопить.
– Как утопить?
– Так. Говорят, что наш корабль имеет очень высокий фон радиоактивного заражения и его просто нельзя вести на базу.
– Мне его утопить?
– Нет. Его потопят миноносцы, настоящими торпедами.
– Что делается? А как же ребята? – я показываю на лежащих матросов и офицеров на палубе.
– К нам идет два тральщика и еще несколько вспомогательных судов, их подберут.
Я созываю свою несчастную команду и мы торопливо перебираемся на миноносец. К эсминцу подплывает тральщик и матросы начинают переносить раненых на него. Мы же отходим. Оставшиеся в живых люди, с ужасом смотрят свой неузнаваемый корабль.
На пирсе полно санитарных и грузовых машин. Адмирал Носков хмуро выслушал рапорт командира миноносца, который снял нас с гибнущего корабля, и приказал всю команду эсминца отправить в госпиталь. Нас раскидывают по машинам и везут по городу.
В палате пять человек. Здесь Коля Долматов, мичман Гавриленко и еще два офицера. Пока с нас только снимают анализы, высасывают кровь и дают витаминные таблетки. Буквально на следующий день, после того как нас разместили в госпитале, в палату ворвалась Рита.
– Сережа.
Она прижалась ко мне и заплакала.
– Ты чего?… Все в порядке. Вон посмотри, Коля здесь.
– Я так испугалась… Говорили, что почти все погибли. – Она повернула голову к Долматову. – Здравствуй, Коля… Извини.
На глазах у девушки слезы.
– Все обойдется, Рита, – говорит Долматов. – Я знаю, нам здорово повезло. В машинное отделение через много палуб радиация почти не прошла, она была минимальная.
– Разве только в радиации дело, – это подает голос, подслушивающий нас на соседней койке, мичман Гавриленко, – да нас, помимо этого, чуть не расплющило волной, а еще…, мы едва не сдохли от жары, почти под семьдесят – восемдесят градусов было.
– Вот я и говорю, нам повезло. Вон посмотри на ребят, они были выше нас, – Коля кивает на койки, где неподвижно лежат два офицера.
У Риты опять потекли слезы.
– Как это ужасно, мальчики.
– Не разводи сырость, – прошу я. – Пойдем, я тебя провожу.
– А тебе можно ходить?
– Конечно. Пошли от сюда.
В коридоре мы устроились на скамеечке и потом рассказывали друг другу всякие пришедшие в голову истории из нашей жизни, пока меня не позвали на обед. Рита успокоилась и немного ожила. Мы договорились, что она зайдет в понедельник.
Меня, Колю и мичмана выписали через четыре дня. Прежде чем уйти из госпиталя, я пошел в палату, где лечился Гоша. Мой друг как то высох и неподвижно лежал на спине, сверля взглядом потолок.
– Гоша, привет.
– А, это ты?
– Как дела?
– Хреново, Сережа, аппетита нет, таю на глазах. Больше всего, конечно, Машку жалко. Как она теперь будет без меня?
– Да погоди ты себя хоронить. Еще поправишься. Врачи говорят, что не все потеряно.
– Я тоже так стараюсь думать. Вот здесь лежу и вспоминаю наш разговор с Колей… Прав он, понимаешь. Не к чему нас было бросать в такое пекло. Действительно, напихали бы корабль, идущий на слом, всякими приборами и сунули бы вместо нас.
– Офицеры, которые лежали с нами в палате, сказали, что здесь еще сказалась ошибка пилота самолета, он скинул бомбу почти на две мили ближе к нам.
– Ну вот, там ошибка, здесь ошибка, а страдаем мы.
– Так что же все таки произошло у вас в отсеке?
– Понимаешь, все как то непонятно. Как нам приказали, мы сидели на своих местах в противогазах и касках Сначала мы услыхали гул, потом вдруг все зашипело, стены и потолок начали дымится и неожиданно раскалились до красноты. Вонь краски и жара сразу же обрушились на нас, самопроизвольно загорелось все, что может гореть. Эсминец вдруг как подбросит, то вниз, то вверх и тут же огромная волна накрыла корабль. Стенки и потолок сразу же прекратили светится, а вот пожар… достал. Самое неприятное, отключилась вентиляция, к тому же люки и двери снаружи, от температуры приварились… Противогазы не помогли, все задыхались и некоторые, в том числе и я, сняли их. С трудом затушили пожар, выскочили в центральный коридор, а здесь жара, дыму…, ничего не видно. Часть матросов побежали в слепую все таки к корме. Им повезло, там двери на верхнюю палубу не заварило. Они были защищены тенью от пристроек корабля и поэтому нормально открылись. Я потом только узнал, вернее уже здесь, в госпитале, лучше бы они не выскакивали на верхнюю палубу, все они спаслись от пожаров и дыма, но схватили по такой дозе радиации, что выглядят хуже меня…
– А с тобой то все таки, как вышло?
– Да никак? Я по инструкции должен был проверить все минное хозяйство. Добрался до третьей палубы, жара жуткая, дыма зато поменьше. Вдруг почувствовал себя неважно и понял, что наверх мне не выбраться. А тут вы стали открывать броневые люки и я в надежде, что у вас есть воздух, спустился к вам.
– Мда… Меня выписывают, Гоша.
– Вот здорово. Я рад за тебя Сережа. Навещай моих… Зайди к Машеньке, успокой ее.
– Договорились. А я буду ждать тебя, мне же еще надо сыграть свадьбу, а кто как не ты, должен быть шафером…
– Ты? Свадьбу? Нет, это мир перевернулся точно. Придется мне действительно поправляться. Поздравляю, Сережа. Кстати, кто она, я ее знаю?
– Дочь адмирала Носкова, Рита.
– Далеко пойдешь, старик.
– Постараюсь. Ну, пока.
Рита на своей «Победе» привезла домой и тут же накормила до отвала. Потом мы с ней валялись на кровати и мечтали о будущем.
В штабе флота не до меня. Комиссия из столицы проводит расследование гибели эсминца. Зато меня нечаянно увидел в коридоре Смирницкий и тут же потащил к себе в кабинет.
– Это хорошо, что я вас увидел первым, – сказал каперанг, – расскажите мне все что вы увидели после взрыва бомбы, все что произошло на эсминце.
И я принялся рассказывать. Каперанг не прерывал, слушал внимательно и когда я дошел до госпиталя, только здесь остановил.
– В вашей команде потери есть?
– Почти нет. Есть раненые, угоревшие от жары, но их скоро выпишут…
– Отлично. Все что вы мне рассказали изложите на бумаге. Прямо здесь в кабинете. Вот вам ручка, вот стопка листов.
Смирницкий из выдвижного стола вытаскивает пачку бумаги и кладет передо мной.
Я писал рапорт два часа и когда протянул его Смирницкому, спросил.
– Товарищ капитан первого ранга, а куда теперь меня? Спишут в экипаж?
– Зачем. Командир вашего корабля, капитан второго ранга Ягодин, до операции на море, отправил в штаб ваш рапорт с просьбой направить учиться в академию. По моему командование базы с пониманием отнеслось к вашей просьбе.
– Так меня отправят учиться?
– Я так считаю.