– Ответ отличный, – согласился директор и спросил семиклассников: – А может, у вас еще есть такие же смельчаки?
Воцарилось молчание. И вдруг – рука.
– Камчадал? – сорвалось с языка у Веры Ивановны. – Простите, я уж и фамилии ваши забывать стала. Прянишников, ты что же, тоже готов держать экзамен?
– Готов, – сказал Прянишников. – Агей меня проверял.
– Ну, коли так, иди сюда! – согласилась Вера Ивановна. – Садитесь, Богатов.
И новое диво – Прянишников не споткнулся ни на одном вопросе.
– Виват седьмому «В»! – сказал директор.
Все улыбались, и Вера Ивановна тоже.
Урок
На следующий день Валентина Валентиновна на перемене остановила Агея.
– Итак, – сказала она, – географию, историю вы уже сдали, английский и математику вам и сдавать не надо. Программа седьмого тает на глазах. Полагаю, мой предмет у вас на очереди.
– Нет, – сказал Агей, – по литературе прочитать надо много. На очереди зоология.
– Торопитесь, Екатерина Васильевна уходит от нас.
– Как уходит?
– В санаторную школу.
* * *
Екатерина Васильевна начала урок с опроса, и Агей поднял руку.
Учительница видела, что он держит руку, но сначала спросила Юру Огнева, потом Чхеидзе, Прянишникова.
– Богатов, у вас стоит оценка.
– Я хочу спросить.
– Сегодня моя очередь спрашивать.
– Но мне надо! – Агей почти крикнул это, и все посмотрели на него.
– Слушаю вас, – разрешила Екатерина Васильевна.
– Это верно, что вы бросаете нас?
Екатерина Васильевна смутилась.
– Я перехожу.
– В санаторий?
– Да, в санаторий.
– Потому что денег там больше платят, потому что там уроков меньше, потому что там никакой ответственности!
– Что с вами, Богатов? Почему вы кричите на меня?
– А вот потому!.. – Губы у Агея покривились, задрожали. – Это же… нехорошо. Так только лягушка может, у которой кровь холодная.
– Выйдите, Богатов, умойтесь… и возвращайтесь. Я подожду вас.
Она села за стол, захлопнула журнал.
Агей, волоча ноги, вышел из класса, постоял в коридоре, пошел в уборную мимо картины и дежурного. Умылся. Вытер лицо и руки платком. Постоял у картины, разглядывая нарядные группы в национальных костюмах.
Дежурил пятиклассник. На знаменитого школьного силача он взирал с восхищением и опаской.
– А почему надо дежурить? – спросил Агей пятиклассника.
– В пятнадцатой школе картину чернилами залили, пришлось закрасить.
Агей вошел в класс.
– Вы не хотели бы извиниться?
– За то, что говорил грубо, – да, но не за смысл.
– За лягушку извинись! – сказал Годунов. – В нашей школе закон: мы учителям кличек не даем.
– Извините, Екатерина Васильевна. Я не называл вас лягушкой.
– Да, вы о крови говорили. Я поняла. Садитесь.
Екатерина Васильевна поднялась:
– Я поняла Богатова. И я ему благодарна. Он воспринял мой уход как предательство. Да так оно и есть. Я предаю саму себя. Место учителя в нормальной школе. Но вы не правы, Богатов. Дело не в надбавке. В санатории мне через год дадут квартиру. У меня нет квартиры, но есть старая мать и двое детей… Я обещаю вам, Богатов, по возможности скорее вернуться в нашу школу… Позвольте же попрощаться с вами.
Класс встал.
– Садитесь, а я, пожалуй, пойду.
В дверях Екатерина Васильевна остановилась:
– Сочинение, которое вы писали о пресмыкающихся, я проверила. Тетради вам передаст Вячеслав Николаевич. А ваше сочинение, Богатов, – настоящий реферат. Я знаю – вы сдаете экзамены. Так вот, на основании этого реферата я ставлю вам пять за год.
* * *
Агей вернулся из школы задумчивый.
– Что, соколик мой, не весел? – спросила Мария Семеновна.
– Урок мне сегодня хороший дали.
– Поколотили, что ли?
– Нет, не поколотили. Я сегодня очень хотел обидеть учительницу зоологии, она из школы нашей ушла.
И оттого, что обидел, сумел, хуже всего мне самому.
Рассказал без утайки о происшествии.
– Это жизнь, Агеюшка, – повздыхала Мария Семеновна. – Уж то хорошо, что тебе больно от чужой боли. Вроде бы ты и прав, а у Екатерины-то Васильевны безвыходное положение. Вот все твои злые слова к тебе и вернулись.
Взъерошила Агею волосы.
– Погрустили – довольно. Есть-то хочешь?
– Хочу, – сказал мрачно Агей. – Когда домой шел, грозил сам себя три дня голодом морить. А улица так вкусно пахнет, что даже в животе запищало.
– Никогда не давай зароков. Почему – долго объяснять, да я и не сумею объяснить. Запомни просто: тетка Мария не велела зароков давать, а она знала, что говорит.
И такая тень легла у Марии Семеновны под глазами, что Агею зябко стало, а она уже улыбалась.
– Улица, говоришь, вкусно пахнет? Так ведь завтра День пирога.
– День пирога?
И календарях такого праздника нет. Это праздник нашей Приморской улицы. Завтра увидишь. Я тебе и цветы приготовила.
– Какие цветы?
– Так промеж нами положено: женщины пироги пекут, а мужчины цветы несут.
День пирога
Утром на улице было как на праздничной кухне: запахи уж и не питали, а ходили хороводами. Встречные люди хитро поглядывали друг на друга и улыбались. Ведь в каждом доме у каждого очага совершалось вкусное таинство.
Из громкоговорителей ясно, чисто, до мурашек, пропела вдруг волшебная труба и пролилась, как золотой дождь, «Песнь петушка», залетевшая на берега Черного моря из-за океанских далей.
В школе тоже что-то было не так. Агей сначала не понял, а вошел в класс – наполовину пуст. Ни одной девочки.
– Ребята! – ахнул Вова с первой парты. – А ведь Вячеслава-то Николаевича нет… Что будем делать?
– А что мы должны делать? – спросил Агей Огнева.
– Петь и дарить цветы.
Перед классом вышел Борис Годунов.
– Братцы! Новую песенку слыхал. Песенка тихая, но главное, припев у нее простой: «Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю!» Чтоб у каждого была гитара и – тру-лю-лю! Остальное беру на себя. Прорепетируем. – И, отбивая пальцами ритм по учительскому столу, он негромко запел:
Пробудилась лягушечка к жизни –
Изумруд среди черной воды.
У лягушечки нет укоризны
На морозы, на ветры, на льды.
Взмахнул руками, и ребята нежданно стройно подхватили:
Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю!
– Хорошо, – похвалил Годунов. —
Голосок немудрен после стужи,
Чуть урчит. Но добреет душа.
И дрожат засиневшие лужи,
И травинка на радость взошла.
– Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! Тру-лю-лю! – Агей грянул вместе со всеми.
– Тихо-о-о! – Годунов махнул перед грудью руками. – Теперь о форме одежды. Верх и низ – черный, на груди у каждого алая живая роза. Розы в честь праздника бабки будут продавать по рублю, но уж… разоримся.
– Не учимся, что ли, сегодня? – спросил Агей.
– Чудак! – засмеялись ребята. – Сегодня День пирога.
Годунов скомандовал:
– Ребята, по домам! В одиннадцать пятьдесят пять каждому быть за своей партой, без портфеля, но в полном параде.
В двенадцать ноль-ноль дверь класса отворилась и три грации с золотыми коронами на головах: Крамарь, Чудик, Ульяна – вошли с подносом, на котором весело громоздились совсем крошечные пирожки.
– Отведайте.
Откуда только степенность взялась в семиклассниках?! Не через голову друг друга, не гурьбой, без гогота, без воплей, выходили, брали двумя пальчиками, отведывали.
– А теперь пожалуйте!
Пожаловали. Встали рядком и пошли за девочками в зал.
– Вкусно, – шепнул Агей Годунову.
– Это же наши девочки! – В голосе Годунова звучала «собственная» гордость.
В зале по стенам стояли столы, а на столах!!! Пирог шестиклассниц был в виде толстой румяной свиньи, окруженной множеством румяных поросяток.
Семиклассницы ударились в лирику.