Седьмой «А» напек «лебедей», «Б» – морского царя в окружении морских звезд. Пирог родного «В» изображал почему-то «Фудзияму».
– Наши – во! – толкнул Годунов Агея.
Заиграли невидимые гусли, мгновение тишины, всего мгновение, и ребята дружно, не жалея голосов, грянули «Славу».
Потом каждый класс выступил со своим номером.
«Тру-лю-лю!» седьмого «В», их черные костюмы, их розы очень всем понравились.
Цветы мальчики подарили девочкам и учителям.
У Агея сердце дрогнуло, когда он подошел к столу своих семиклассниц. Он хотел положить цветы перед Крамарь, но увидал, что у нее в руках уже целая охапка. Он подарил букет Чхеидзе.
– А теперь пошли мой цветок дарить, – сказал Годунов, в руках у него была коробка.
– Екатерина Васильевна!
Она обернулась.
– С праздником, мальчики.
– Это вам, – сказал Годунов.
– Мне?! – Екатерина Васильевна вспыхнула, и ее белые волосы стали еще белее, нежнее. – Что здесь?
– Я прямо с горшком, – сказал Годунов, поднимая крышку.
– Орхидея! – ахнула Екатерина Васильевна. – Годунов, милый, да откуда же у тебя такое чудо?
– Саженец брат привез, а я вырастил.
– Какие же вы удивительные у нас! Как мало мы вас знаем! – ахала Екатерина Васильевна.
– Бежим! Пировать пора! – шепнул Годунов Агею.
Пир был на весь мир. На пиру вдруг объявился Вячеслав Николаевич.
– Что-то вас не видно было? – удивилась Валентина Валентиновна.
– Я прямо с поезда… Ну, как мои?
– Седьмой «В» – это седьмой «В». Между прочим, Снежный Человек сдал историю и аттестован по зоологии. Что-то я этого в ум не возьму. Его надо вроде бы в восьмой переводить, а он и в десятом будет на своем месте.
– С Агеем все в порядке, – улыбнулся Вячеслав Николаевич и похлопал себя по нагрудному карману. – Я привез ему вызов в математическую школу.
– Да-а, – сказала Валентина Валентиновна не очень-то радостно. – Я вижу, вы довольны.
– Ну конечно, доволен. Агей – прирожденный математик.
– Хотите ложку дегтя?
– Дегтя? Валентина Валентиновна – праздник!
– Да я не для того, чтоб испортить… Радость ведь и задумчивая может быть… Агей не один сдал историю.
– С Ульяной?
– Не угадаете, Вячеслав Николаевич.
– Я?! Огнев?
– Прянишников.
– Камчадал?!
– А у Годунова по английскому пять.
– Да… – Теперь уже Вячеслав Николаевич задумался.
Агей, путешествуя от стола к столу, наконец-то разглядел кулинарное произведение пятиклассников. Это тоже был пирог. С одной стороны солнце, с другой месяц, посредине русский терем с маковками, с золотым петушком на спице.
Здесь же с пятиклассницами стояла их классный руководитель – географичка.
– Лидия Ивановна! – не сдержал восторга Агей. – Какое чудо у вас! Вот оно, ваше призвание!
О, язык! Друг наш и погубитель! Расцветшее было лицо Лидии Ивановны стало острым, носик вытянулся, в глазах заблестели слезы…
Все отправились в спортивный зал, на дискотеку. Агей же поднялся по лестнице на второй этаж, но никуда не пошел, остался на площадке. Ему было горько: хотел доброе слово сказать – и обидел.
– Ах, вот он где, наш одинокий гений! – По лестнице поднимались Лидия Ивановна и Вера Ивановна, историчка, она-то и приметила Агея. – Как я рада, Богатов, что наша милая школа избавилась наконец от тебя.
Агей ничего не понимал, он только видел, что учительница сердита. Они прошли мимо него, и Вера Ивановна сказала, для него сказала:
– Лидочка, на всякую грубость реагировать никаких сил не хватит. Они, наши мучители, приходят и уходят, а мы остаемся.
И вдруг Лидия Ивановна ответила:
– Но он – прав! Он прав, а жизнь моя все равно погублена. Мне из школы сразу надо было бежать, а я толклась в ней, толкусь и до самой пенсии буду тянуть лямку.
Агей кинулся вниз по лестнице и столкнулся с Аллой Харитоновной и Вячеславом Николаевичем.
– Агей! Поздравляю! – расцвела англичанка.
– Тебя приняли в математическую школу! – обнял его за плечи Вячеслав Николаевич. – Ты не рад, что ли? Я по министерствам гонял, по академиям!
Агей поднял на учителя глаза.
– Мне сказали, что школа счастлива от меня избавиться.
– Кто?! – У Вячеслава Николаевича опустились руки. Покачал головой сокрушенно и сердито. – Кто? Агей, кому-кому, а мне так горько с тобой расстаться. Горько. Только математика превыше наших чувств.
– Я к ребятам привык, – сказал Агей, опуская голову.
– А ты на каникулы приезжай. В наш трудовой лагерь.
– Правильно! – просияла Алла Харитоновна.
– Агей, куда ты пропал?! На катание опаздываем! – Годунов, Курочка Ряба, Прянишников, взмыленные после танцев, махали ему снизу.
– Он вас догонит, – сказал Вячеслав Николаевич. – Ну, так что – рад? Математиком будешь!
– Рад, – сказал Агей.
– Руку, коллега! – Пожал, как мальчишка, – крепко, до боли.
Разговор у кромки моря
В День пирога катание по морю было подарком города школьникам.
Агею пришлось догонять, и он обрадовался, что не один в отставших. Крамарь, убиравшая столы, тоже подзадержалась. Побежали вместе, и когда уже были на пристани, Крамарь вдруг сказала:
– Ой! – и принялась шарить руками по земле.
– Что ты потеряла?
– Браслет расстегнулся.
Минуты бежали, а часы не находились. Корабль отчалил.
– Не ищи, – сказала Надя.
– Но ведь жалко.
– Я не теряла часов. Ты сердишься?
– Нет, – сказал он.
– А почему ты мне цветов не подарил? Ты хотел, я видела.
– У тебя уже много было.
– Пошли на ступенях посидим. Ступени были теплые, вода черная.
– Я знаю, – сказала Надя, – мы еще дети, но только я никогда не забуду, как ты читал стихи, там, у лунного моря… А ты меня?
– Почему я тебя должен забыть? Ты – вот она, а я – вот он.
– Но ты скоро уедешь. Ты рад, что уедешь?
– Я о седьмом «В» буду тосковать так же, как по Памиру.
– Агей! Я выбросила все цветы, какие мне сегодня подарили! Я выбросила все письма, какие мне присылали… Я знаю, ты будешь жить для науки, а я даже и не думала еще о профессии. Но я тебе обещаю: я вырасту – красавицей. Не для того чтобы все на меня пялились. Я хочу вырасти красавицей для тебя!
Они смотрели в черное, в непроницаемое море, и сердца у них были горячие, и они чувствовали это.
– Знаешь, – сказал Агей, – когда я думаю о будущем, то во мне что-то бьется, словно ищет выхода. И тогда я сажусь читать, решать, чтобы поскорее пришел тот день, когда это неизвестное станет мыслью, явится в словах или в формулах… Я даже дедушке об этом не говорил.
– Ты сделаешь открытие. Обязательно! – сказала Надя. – Я говорила тебе о капитане, чтоб поддразнить… Я тогда еще ничего не знала про тебя, но мне хотелось тебя дразнить, потому что ты не видел, что я – красивая.
– Я – видел.
– Подожди. Я |еще скажу. Я придумала. Мы должны затаиться, будто ты ничего не знаешь обо мне, а я о тебе. А потом мы встретимся. – Она вскочила на ноги. – Прощай, Агей!
И только шорох кроссовок по асфальту.
Агей прислушался к морю, не к тому, что пришлепывало тихими волнами у самых ног, а к тому, что в просторе. Там было величаво, громадно…