Но я ведь не для себя украл… а для общества… о-хоб… ще-хест… ва-ха…
Он тоже начал всхлипывать.
— Не плачь, — сказал господин Рац.
Вейс, теребя полу своего пиджачка, в замешательстве заметил:
— Чуть что — сейчас в рев…
Но Колнаи заплакал навзрыд. Вейс сердитым шепотом сказал ему:
— Не реви!
Но тут же сам разревелся. Этот дружный рев тронул господина Рада. Он несколько раз глубоко затянулся сигарой. И тут Челе, элегантный Челе, с гордым видом выступил вперед, решив, что пришло время и ему показать достойную римлянина твердость характера, которую накануне на пустыре проявил Бока.
— Простите, господин учитель, — решительным тоном объявил он, глядя ему прямо в глаза, — но я тоже достал для общества замазку.
— Откуда ты ее взял? — спросил господин Рац.
— Я разбил дома ванночку для купания птиц, мама ее замазала, а я выковырял замазку. Канарейка стала купаться, и вся вода вытекла на ковер. Ну зачем такой пичуге купаться? Вот воробьи — грязные, а никогда не купаются.
Господин Рац наклонился вперед и пригрозил:
— Что-то ты, Челе, развеселился некстати! Смотри у меня! Колнаи, продолжай.
Колнаи сопел и всхлипывал.
— О чем продолжать? — спросил он, утирая нос.
— Где вы взяли остальное?
— Челе ведь сказал… И еще мне общество выдало шестьдесят крайцаров на замазку.
Это господину Рацу не понравилось.
— Значит, вы и за деньги покупали?.
— Нет, не покупали, — возразил Колнаи. — Просто мой папа доктор и по утрам объезжает больных на извозчике, и один раз он взял меня с собой, а я соскреб замазку с окошка — хорошая, мягкая была замазка, и тогда общество выдало мне шестьдесят крайцаров, чтобы я нанял ту самую карету; я и нанял и проехал в ней до самого Поселка чиновников и всю замазку выковырял, изо всех четырех окошек, а домой вернулся пешком.
Учитель что-то вспомнил:
— Так это тебя я встретил тогда возле Академии Людовики?
— Да.
— И окликнул… а ты мне не ответил…
Колнаи, опустив голову, уныло объяснил:
— Потому что у меня была полна пасть замазки…
И тут повторилось все сначала: Колнаи опять залился слезами, Вейс опять заволновался, начал теребить полу своего пиджачка и сказал в смущении:
— Чуть что — сейчас в рев…
И, глядя на него, сам заревел. Господин Рац встал и начал ходить взад и вперед по комнате.
— Хорошенькое общество, нечего сказать! — промолвил он, покачав головой. — И кто же был председателем?
Тут Вейс мгновенно позабыл все свои горести и, перестав плакать, с гордостью заявил:
— Я.
— А казначеем?
— Колнаи.
— Давай-ка сюда оставшиеся деньги.
— Пожалуйста.
Колнаи полез в карман. Карман и у него был не меньше, чем у Чонакоша. Порывшись там, он принялся по порядку выкладывать содержимое на стол. Сначала извлек форинт и сорок четыре крайцара; потом две пятикрайцаровые почтовые марки; письмо-секретку; две гербовые марки стоимостью в крону каждая; восемь новеньких перышек и наконец цветной стеклянный шарик. Учитель, сосчитав деньги, нахмурился:
— А деньги у вас откуда?
— Это членские взносы. Каждый платил по десять крайцаров в неделю.
— Но для чего вам деньги?
— Просто чтобы взносы платить. Вейс от своего председательского жалованья отказался.
— Сколько ж оно составляло?
— Пять крайцаров в неделю. Почтовые марки принес я, секретку — Барабаш, а гербовые марки — Рихтер. У него отец… он у отца…
— Украл?… Да?… — перебил учитель. — Рихтер!
Рихтер, потупившись, сделал шаг вперед.
— Украл?
Рихтер молча кивнул.
— Какая испорченность! — покачал головой господин Рац. — Кто твой отец?
— Доктор Эрне Рихтер, адвокат по уголовным, гражданским и финансово-правовым делам. Но только общество вместо этой подложило другую марку.
— Как это — подложило?
— Да так.
Я очень испугался, когда стащил марку, и общество выдало мне одну крону, я купил на нее новую марку и тихонько подложил ее папе на письменный стол, а он застал меня — не когда я стащил, а когда подкладывал, — и накостылял… то есть побил меня, — поправился он, поймав строгий взгляд учителя, — да еще оплеух надавал за то, что я подложил марку, и спросил, где я ее украл, а я не хотел говорить, а то он еще надавал бы мне по щекам, и сказал: «У Колнаи взял», а он говорит: «Сейчас же отнеси назад, потому что твой Колнаи наверняка ее где-нибудь украл», я и отнес; вот и получилось, что у общества теперь две марки. Учитель задумался.
— Но зачем же вы покупали новую марку? Ведь можно было вернуть старую.
— Нет, нельзя, — ответил за Рихтера Колнаи:- у той на обороте поставлена печать общества.
— Так у вас и печать есть? Где она?
— Хранитель печати — Барабаш.
Дошла очередь и до Барабаша. Он выступил вперед, метнув убийственный взгляд на этого Колнаи, который вечно с ним вздорит. Спор из-за шляпы был еще свеж у него в памяти… Но делать нечего. Без дальних слов выложил он на зеленый стол самодельную резиновую печать вместе с чернильной подушечкой в жестяной коробке. Учитель осмотрел печать. На ней была вырезана надпись: «Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889». Господин Рац, подавив улыбку, снова покачал головой. Тут Барабаш, ощутив прилив смелости, протянул было руку, чтобы взять печать обратно. Но учитель прикрыл ее рукой:
— Ты что?
— Извините, — выпалил Барабаш, — но я поклялся, что скорее жизнью пожертвую, чем отдам печать.
Учитель положил печать в карман.
— Успокойся! — сказал он.
Но Барабаш не мог успокоиться.
— Тогда, — заявил он, — тогда и знамя у Челе отберите.
— Ах, так у вас и знамя есть? Давай его сюда, — обернулся учитель к Челе.
Тот, запустив руку в карман, вытащил крохотное знамя на проволочном древке. Это знамя, как и знамя Пустыря, тоже сшила его сестра. Вообще все дела такого рода, требовавшие умения обращаться с иголкой и ниткой, выполняла сестра Челе. Но это знамя было уже ало-бело-зеленое, [6] и на нем красовалась надпись:
«Общество собирателей замазки. Будапешт, 1889. Поклянемся навсегда — никода не быть рабами, никода». [7]
— Гм! — произнес учитель. — Это что же за удалец изобразил тут «никогда» без «г»? Кто это писал? Все молчали.
— Кто это писал?! — загремел господин Рац.
Тут у Челе мелькнула мысль: зачем всех впутывать в беду?… «Никогда» без «г» написал Барабаш, но зачем страдать Барабашу? И он скромно ответил:
— Это сестра моя написала, господин учитель.
И судорожно глотнул. Конечно, лгать нехорошо, но зато он товарища выручил… Учитель промолчал. А мальчики вдруг заговорили все сразу.
— Как хотите, но только не очень-то красиво выдавать, что у нас есть знамя, — свирепо заметил Колнаи.
— Чего он ко мне пристает? — оправдывался Барабаш. — Раз печать отобрали, обществу все равно крышка.
— Тише! — оборвал прения господин Рац. — Я вот вам задам! Объявляю общество распущенным, и чтоб больше я не слышал о таких вещах! Всем вам будет снижен балл по поведению, особенно Вейсу — за председательство.
— Pardon! [8]- робко возразил Вейс — Но я последний день председатель: нынче как раз должно состояться собрание, и на следующий месяц уже выдвинули другую кандидатуру!
— Колнаи выдвинули, — осклабился Барабаш.
— Это не важно, — сказал учитель. — Завтра после уроков все останетесь здесь до двух часов. Вы у меня будете знать!.. А теперь можете идти.
До свидания, — прозвучало хором, и все двинулись к выходу. Вейс, думая воспользоваться этим минутным замешательством, протянул было руку к замазке, Но учитель предупредил его движение:
— Оставь ее в покое!
Вейс состроил смиренную рожицу:
— А разве нам не вернут замазку?
— Нет.