Он здесь всего три месяца и за это время разбил почти все безделушки — правда, для искусства потеря невелика.
За месяц, за два до моего приезда он стащил скатерть со стола у служащих, пока девушка, которая должна была смотреть за детьми, звонила в коридоре к обеду. Суп уже подали. Можешь себе представить, что творилось! Миссис Липпет чуть не убила мальчика, но это не умягчило его нрава, все перешло ко мне в нетронутом виде.
Отец его был итальянцем, а мать ирландкой. У него рыжие волосы и веснушки — от Ирландии и самые красивые карие глаза, какие выходили из Неаполя. Когда отца закололи в драке, а мать умерла от пьянства, бедный малыш каким-то образом попал к нам. Я подозреваю, что он — от католической миссии. Что до манер — Господи, Господи! Он брыкается, кусается и ругается. Я прозвала его Петрушкой.
Вчера его притащили ко мне в канцелярию, обвиняя в том, что он опрокинул девочку и забрал у нее куклу. Он извивался и орал. Мисс Снейс бухнула его на стул позади меня и оставила, чтобы он успокоился, а я невозмутимо продолжала писать. Вдруг за моей спиной раздался страшный треск. Это он столкнул с подоконника зеленую вазу. Я вскочила так внезапно, что опрокинула чернильницу; когда Петрушка увидел вторую катастрофу, он перестал вопить, запрокинул голову и зашелся от хохота. Нет, настоящий чертенок!
Я решила попробовать новый метод, который вряд ли кто-нибудь применял в его бесприютной маленькой жизни — похвалу, одобрение и ласку. Вместо того чтобы бранить его за вазу, я сделала вид, что это — несчастный случай, поцеловала его и сказала, чтобы он не огорчался, мне ничуть не жалко. Он так удивился, что сразу замолчал, и пока я вытирала его слезы и чернильную лужу, таращился на меня затаив дыхание. Сейчас этот ребенок — самая большая наша проблема. Он нуждается в терпеливом, любящем, индивидуальном уходе, в настоящих отце и матери, а еще — в братьях, сестрах и бабушке. Но я не могу поместить его в приличную семью, пока не переделаю его лексикон и не искореню разрушительные наклонности. Я отделила его от других детей и продержала все утро в своей комнате, а Джейн убрала бьющиеся безделушки. К счастью, он любит рисовать, и два часа сидел на ковре, возясь с цветными карандашами. Его так удивило, что я заинтересовалась красно-зеленым паромом с желтым флагом на мачте, что он стал настоящим джентльменом. До тех пор мне не удавалось извлечь из него ни единого слова.
После обеда зашел доктор Мак-Рэй и стал восхищаться паромом. Петрушка сиял от творческой гордости. Потом, в награду за то, что он целых два часа был хорошим мальчиком, доктор взял его с собой к пациенту, и они поехали на машине в какое-то имение.
В пять часов разочарованный и поумневший доктор доставил Петрушку обратно. В степенном имении он бросал камни в кур, разбил стекла оранжереи и, схватив за хвост любимую ангорскую кошку, стал вертеть ею в воздухе. А когда милая старая дама попыталась внушить ему сострадание к несчастной, он послал ее к черту.
Жутко подумать, чего только не пришлось видеть и испытать некоторым из наших детей! Нужны целые годы солнца, счастья и любви, чтобы стереть ужасные воспоминания, запрятанные в маленьких головках. А детей такая масса, и нас так мало, что мы не можем обнимать их и сажать на колени, сколько нужно, у нас просто не хватит рук и колен.
Mais parlons d'autres choses! [13] Ужасные проблемы наследственности и дурной среды, над которыми бьется доктор, проникают и в мою кровь. Это скверная привычка. Если хочешь приносить пользу на таком посту, как мой, нужно смотреть на все сквозь розовые очки. Оптимизм — необходимый щит для общественного работника.
«Уж полночь бьет на замковых часах».
Помнишь, откуда это? «Кристабель» [14] , Господи, как я ненавидела уроки литературы! Ты, акула словесности, любила их, а я ни слова не понимала. Однако эта фраза правдива, на часах — полночь, так что желаю тебе спокойной ночи.
Салли.
Вторник.
Мой милый недруг!
Вы обошли весь дом и гордо прошли мимо моего кабинета. А я ждала Вас с целым блюдом шотландского печенья, заказанного специально, чтобы задобрить Вас.
Если Вы действительно обижены, я прочту книгу о Калликаках; но Вы вгоните меня в могилу непосильным трудом. Почти вся моя энергия уходит на то, чтобы быть дельной заведующей, а этот дополнительный курс, который Вы со мной проходите, окончательно изведет меня. Помните, как Вы были возмущены на прошлой неделе, когда я призналась Вам, что накануне сидела до часу ночи? Так знайте же, мой дорогой: если бы я читала все, что Вы требуете, мне пришлось бы просиживать до утра.
Как бы там ни было, принесите книгу. Обыкновенно мне удается выкроить полчаса отдыха после обеда, и хотя очень хочется взглянуть на последний роман Уэллса, я готова вместо него утешаться Вашей слабоумной семьей. Тяжело жить на свете!
Ваша покорная
С. Мак-Б.
Приют Джона Грайера.
17-е апреля.
Милый Гордон!
Спасибо за тюльпаны и ландыши. Они очень идут к синим персидским вазам.
Слыхали ли Вы о Калликаках? Непременно достаньте книгу о них и прочтите. Это — семья, родом, кажется, из Нью-Джерси, хотя, впрочем, их настоящая фамилия и происхождение искусно скрыты. Шесть поколений тому назад человек, названный для удобства Мартином Калликаком, в одну прекрасную ночь напился и удрал со слабоумной кельнершей, основав таким образом длинную линию слабоумных Калликаков — пьяниц, шулеров, конокрадов, проституток — сущее наказание для Нью-Джерси и соседних штатов.
Впоследствии Мартин исправился, женился на нормальной женщине и положил начало второй линии. Это — судьи, врачи, фермеры, ученые, политические деятели, словом — гордость страны. Обе линии существуют и процветают рядышком. Сами видите, каким счастьем было бы для Нью-Джерси, если бы слабоумная кельнерша отправилась на тот свет в раннем детстве.
Оказывается, слабоумие — очень наследственное качество (если это вообще качество), и наука против него бессильна. Пока еще не изобрели операции, которая вводила бы мозги в голову ребенка, вступившего в жизнь без них. И вот, ребенок вырастает, скажем, в тридцатилетнего человека с десятилетним мозгом и становится легкой добычей для любого преступника. Наши тюрьмы на треть наполнены слабоумными. Общество должно бы удалить их на особые фермы — отдельно мужские, отдельно женские, — где они зарабатывали бы хлеб мирным ручным трудом, но не могли бы иметь детей. Тогда, через одно или два поколения, мы, может быть, избавились бы от них.
Знали Вы все это? А это очень важно, совершенно необходимо для политического деятеля. Обязательно достаньте книгу и прочтите. Я послала бы Вам свою, но мне самой ее одолжили. Для меня эти сведения тоже очень важны. У нас тут одиннадцать цыплят внушают мне подозрения, а уж о Лоретте Хиггинс и говорить нечего. Целый месяц я старалась вбить ей в голову хоть два основных понятия, а теперь, наконец, догадалась, в чем дело: голова эта наполнена чем-то мягким, вроде творога.
Я приехала сюда, чтобы ввести такие мелочи, как свежий воздух, еда, одежда, солнечный свет, а вместо этого. Вы видите, какие передо мной встают проблемы! Придется сперва переделать общество, чтобы оно не присылало мне ненормальных детей. Простите меня за все эти тирады, но я впервые столкнулась с проблемой слабоумия, и она поразила меня. Зато как интересно! Вы, законодатель, должны издать такие законы, которые убрали бы его из мира. Пожалуйста, займитесь этим немедленно.
И Вы весьма обяжете
С. Мак-Брайд, Зав. П.Д.Г.
Пятница.
Мой дорогой ученый!
Вы не пришли.