От него спозаранку даже ружье спрятали, богатое, судачат, ружье, в каменьях-золоте. И зачем ружью украшения, ума не приложу!
Раздалась команда трогаться. Мы ехали недалеко от управляющего охотой, видели, как впереди около Сан-Донато юлой юлил Семен Чебурнов. Он и попонку графскую поправлял, и коня под узду вел на спусках, и все чего-то рассказывал, руки по сторонам раскидывал.
— Деньгу чует, — усмехнулся Телеусов. — Наизнанку готов вывернуться, собачий сын…
Пропустив почетных гостей, к нам неожиданно подъехал казенный лесничий. Мы поклонились друг другу. Телеусов отстал.
— Как себя чувствуете? — спросил Улагай.
Я сдержанно ответил, добавив «господин есаул».
— Вы можете меня называть проще: Керим, — разрешил он. — Мы оба молоды и можем позволить себе… К тому же родственные по профессии люди — лесники.
Он был красив, этот офицер. Сухолицый, спортивно-подтянутый, по-мужски строгий, чистый всем обликом своим, с гордым взглядом темных глаз под тонкими девичьими бровями. На коне сидел ловко, с горской небрежностью закинув назад бурку. Казачий чекмень подчеркивая тонкий стан. И лошадь у него выглядела отлично, призовой скакун. Рядом с ним мне было неловко за свой помятый охотничий костюм, за широкое, простецкое лицо, на котором в любую минуту мог вспыхнуть стыдливый румянец — моя беда.
— О вас хорошо отзывается Ютнер, друг мой, — покровительственно продолжал он. — Хвалит за ловкость, сметливость, за любовь к природе и зверю. Все это, как я понимаю, правда. Раз вы в Лесном институте, значит, пошли туда по призванию. Разве не так? Кстати, вы намерены заканчивать курс?
Я не знал, что ответить. Сказал первое, что подумал:
— Не волен распоряжаться своей судьбой, Керим. Как закружило меня с первого дня в охоте по воле великого князя, так до сих пор не знаю, что станет завтра. Хотел бы закончить учение.
— Верное суждение. При случае я подскажу эту мысль Ютнеру. Если, конечно, позволите.
— Я хотел сам просить его.
— Только перед окончанием охоты. Сейчас нельзя. У вас тут свое место, свои обязанности. Охотников прибыло. Вот изволил явиться, как снег на голову, граф Сан-Донато. Его сиятельство прямо из Италии.
В голосе Улагая звучала небрежная издевка. Я рискнул спросить:
— Кто он такой? На должности или так?
Улагай коротко засмеялся. Приблизив лошадь, доверительно сказал:
— Нувориш, понимаете? Он — нынешний отпрыск известных при Петре Великом и Екатерине Второй горнозаводчиков Демидовых, правнук или прапра… Графский титул жалован еще первому Демидову за развитие железоделательных заводов на Урале. Один из Демидовых организовал Зоологический музей в Москве. А что касается самого Сан-Донато… Он приказал именовать себя так, когда купил в Италии местечко с таким именем и построил замок. Звучит, не правда ли: граф Сан-Донато! Бретер, искатель удовольствий, денежный туз. Волка от лисицы не отличит. Никак не проживет дедовские миллионы. Мне он неприятен. Великий князь относится к нему со снисходительной усмешкой. Терпит. — И, презрительно поджав губы, умолк.
Сам Керим Улагай происходил, как я узнал позже, из древней княжеской семьи, известной в истории черкесов. Родился он в ауле на левом берегу Кубани, недалеко от Крымской.
После недолгого молчания он вдруг спросил:
— Я буду очень доволен, Зарецкий, если вы после института согласитесь работать со мной в казенных лесах Кавказа.
— А как же Охота?
— Охота вскоре прикажет долго жить. Станичные юрты настойчиво требуют арендованные князем леса и горы назад. Или другие, не менее богатые земли взамен этих. Наказной атаман таких земель не имеет, поддерживает станичников. Так что… Давление казачества великий князь долго не выдержит. Отдаст Охоту.
— Что-то тогда станет с диким зверем? — Я только представил себе заповедные леса во власти казаков, каждый из которых владеет винтовкой и считает за великое удовольствие пострелять по зверю, будь то медведь или барсук, зубр или горная индейка.
— Не знаю, не знаю. Но представляю себе… Так что вы подумайте о моем предложении. Мне нужны образованные и деловые лесничие. Я на вас, честно говоря, рассчитываю.
Он приложил руку в перчатке к своей щегольской синей кубанке и тронул повод. Конь вынес всадника далеко вперед.
Я очень расстроился. Неужели Охота с ее строгой охраной скоро перестанет существовать? Тогда, без сомнения, будут убиты последние зубры. От истребления не уйдут и олени. Разве в России не найдется силы, которая могла бы защитить последних диких зубров Кавказа? Это одно из немногих мест, где фауна по-первобытному разнообразна и многочисленна. И как на эту угрозу посмотрит научный мир Петербурга, наконец, сам атаман Войска Кубанского свитский генерал Бабыч?
— Чего голову повесил, Андрей? — Телеусов подъехал справа и пристроился голова к голове. — Аль невеселые новости поведал тебе казенный лесничий? По правде сказать, недолюбливаю я этого есаула. Гордыни в ём через край. Уж не обидел ли тебя?
— Новости впрямь не из веселых. — И я рассказал Алексею Власовичу о возможном закрытии Охоты.
К моему удивлению, Телеусов не помрачнел.
— Ты не больно грусти, парень, — сказал он. — Один хозяин уйдет, другой найдется. Ты майкопского лесничего не знаешь? Шапошников по фамилии. Так вот он, сказывают, уже питерским ученым отписывал насчет заповедника, и там теперь думают, как сделать, чтобы охранить зверя и дальше. Этакую красоту под топор и на разгульную стрельбу не отдадут. Да и сами мы… Ну, ежели война или какая беда — тогда другое дело. Тогда свои головы охраняют, а не зубриные. И лес могёт под пожар пойти, неприятеля чтоб выкурить. А в мирное-то время… Не-е, не верю я в улагаевские сказки. И ты не вешай головы. Давай загадаем, к какому охотнику нас с тобой подкинут.
Все заметили, что хозяин охоты спешит, чтобы добраться до Умпыря за один переход. Возле Малых Балкан сделали только короткую остановку. И часу не прошло, как снова раздалась команда: «По коням!» Опять вытянулись по знакомой тропе, но на подъеме застопорилось. Впереди упала вьючная лошадь, казаки сбежались. Со смехом, с незлобивой руганью подняли бедолагу, щелкнула нагайка, зачиркали по камням подковы. Подымались не в седлах, шагали позади лошадей, держась за хвосты.
День прошел — и не заметили. В сумерках спустились в знакомую долину и поскакали через лес к тому самому месту, где река Ачипста впадала в Малую Лабу. Там все еще стучали топоры: плотники ставили последний венец в уже поднятый сруб, ладили стропила, чтобы поскорее укрыть их брезентом.
Вдоль берега запылали костры. От князя явилось распоряжение: только ночлег, а потом все разойдутся по высотам над долиной, где охотники намерены пробыть два-три дня.
Поздно вечером нас потребовали к великому князю.
Возле свежесрубленного домика с уже вставленными окнами и навешенной дверью горел большой костер, а на бревнах вокруг костра сидели охотники. Князь вел большой совет. Тащили жребий, кому и куда идти. Распределяли егерей.
Как и следовало ожидать, Демидов — Сан-Донато выпросил себе егеря Чебурнова с помощником. Они уходили в сторону Алоуса.
— А при мне, — капризно сказал уставший с дороги князь, — будешь ты, Ютнер, и — где он? — вот тот молодец в усах вместе со студентом.
Палочкой, которой помешивал жаркие угли в костре, князь ткнул в Телеусова и в меня. Мы шагнули вперед.
— Идем в сторону Мастакана, потом вернемся через реку и подымемся на высоты, чтобы глянуть на милую моему сердцу Кишу, не обидевшую нас на прошлой охоте.