Затем, господа, если зверь не задержит нас, пойдем через перевал на юг. Нас ожидают в Сочах, оттуда мы направимся в благостный Боржом, в твое гнездо, старина Ютнер. Вот и все. Считаю совет оконченным. Владимир Алексеевич, распорядись, пожалуйста, ночлегом, а мы поговорим с егерями о завтрашнем маршруте.
Ютнер сделал знак идти за ним. Мы осторожно просунулись в узкую дверь нового домика.
Князь указал Ютнеру на табурет, сел сам. Мы стояли у двери, руки по швам, винтовки отдали у входа, где уже возникли охранители.
— Мне нужен олень, — сказал князь. — Даже два оленя. Как у Шильдера. Или еще лучше. Надеюсь, вы их найдете. Завтра мы подымемся выше, устроимся там, а к вечеру вы вернетесь с разведки и утром поведете меня и Ютнера на наших оленей. Шильдер мне рассказывал, что ты, — он глядел на Телеусова, — большой любитель природы, в некотором роде пантеист. Все мы, если угодно, тоже пантеисты. Но я хочу видеть природную красоту перед глазами чаще, чем бываю здесь. Оленью голову с хорошими рогами на стене своего кабинета. Ты понял? А ты, студент, еще раз докажешь своей меткостью и хваткой, что казак, в тебе выше, чем студент. Тебе придется жить здесь долго, работать в охране. Докажи, что ты готов к этому.
Мы застыли, старались не моргать. Князь устало добавил:
— Маршрут наметите сами. Вам лучше знать, где искать оленей. Все. Я надеюсь на вас. Можете идти.
Мы вышли, взяли у охранников винтовки, молча зашагали к своему костру.
— Так, значит, — Телеусов почесал затылок. — Оленя. Для красоты. Для евонного удовольствия. И какая красота в мертвой голове над столом? Ну ладно, сделаем ему оленя. Собирайся, Андрей.
— Сейчас?
— А коли же еще? До полуночи у скал очутимся. Сверху на заре все увидим, если погода будет. И определимся.
Когда я седлал своего Алана, конь сердито косился на меня: после одного перехода — сразу второй?..
2
В кромешной темноте мы покинули временный лагерь. Лошади шли нехотя, фыркали, боялись темноты, леса. Опять Телеусов достал из седельной сумы пучок знакомых смолистых корней, зажег их. Трепетный свет раздвинул темень. Листва казалась черной, а темнота по сторонам ощущалась как физическая твердь, как стена. И в этой стене изредка что-то светилось, пугая лошадей.
Через два часа, уже близко к полуночи, мы выехали на край березняка, за которым ощущался холодный простор. То были высокогорные луга со скалистыми островами, редкими кустами рододендрона и таинственными высотами по сторонам.
— Поспим, Андрей, без костра. Чтобы не пугать зверя. И лошадей далеко не пустим. Тут, я думаю, не один табунок оленей обретается. Обсмотримся, обвыкнем и скоренько найдем.
Мы спутали расседланных лошадей, потники под себя, укутались и легли близко друг к другу. Заснули мгновенно, так устали.
Разбудил нас близкий рев оленя. Я завозился, хотел вскочить, но Алексей Власович попридержал, сказал хриплым со сна голосом:
— Ти-ха! Лежи. Он саженях в пятидесяти.
Только-только развиднелось, воздух был синий, даль в тумане. И такая тишина, что в ушах звенело. Кони наши стояли рядом, свесив головы. Шерсть на них блестела росным бисером. Нас скрывала трава.
Рогач опять заревел, трубно, басовито, — видать, старый боец. Телеусов уже вытащил свой «инструмент», прицеливался биноклем на рев. Зашевелился желтый лист на березах, кусты раздвинулись. Рогач вышел на луг, такой картинный, большой, что мы прямо вжались в землю, чтобы не почуял и подольше постоял. Он перебирал копытами и разглядывал не нас, а лошадей. Морду вздернул, носом водит, а мы на рога его смотрим, высокие, ветвистые рога. Годятся такие князю?..
Алан фыркнул, встряхнулся, сбивая с себя росу. Рогач догадался, что тут не все чисто, и, осторожно пятясь, скрылся за березами.
Мы молчали и гадали: испугался или нет? Минут через двадцать олень опять затрубил, но уже подальше, за полверсты примерно.
— Ну вот, — Телеусов встал, с хрустом потянулся, — не искали, сам пришел. Он отселева не уйдет. Туточки близко его ланки ходят, останется с ними. Мы мешать не будем, пускай гуляет, а сами подадимся на высотку и осмотримся. Седлаем!
К полному рассвету, отошедши версты на две, Телеусов облюбовал скалистую горку. Оставив лошадей внизу, мы поднялись на скалу.
Вокруг, сизые от росы, лежали холодные луга. На фоне желтого и черного леса едва выделялись три табунка оленей — один близко, два подальше. Рогачей среди них не было. Но в разных местах трубили четыре или пять самцов. Оленухи подымали головы, прислушивались и опять принимались за траву.
— Должны сойтись в этом месте, — высказал предположение егерь. — Так что выбор у нас будет, ежели никто не спугнет. А мы покамест ударимся вон в ту сторону. На-ко, глянь. — И протянул мне бинокль.
За небольшой седловиной скалистого перевала внизу начиналась новая долина, сперва узкая, в охвате крутых склонов, а дальше широкая и лесистая, с большими полянами, над которыми нависал грозный, белый поверху хребет. На приподнятой поляне, чуть заметные, темнели звери.
— То зубры, — подсказал Телеусов. — Стенкой идут, а края загибают, чтоб охватить молодняк полукругом. — Не одно стадо.
— Что за долина? — спросил я, не опуская бинокля.
— Киша. Великий князь в прошлый наезд изволил там охотиться. Удача у него была. Вот он и тянется опять в ту сторону. Помнишь, вчерась что говаривал? Чтоб туда, значит. Ну, наше с тобой дело не допустить охоту в ту сторону, задержать здеся до холодов. Пожертвуем для такого дела парой рогачей, он и удовольствуется. А пойдет в Кишинскую долину, там больше убьет.
— Теперь назад?
— Поедем к своему ночлегу, дадим круг-другой по лесу и на подходе встретим хозяина со всей свитой. Лагерь наметим маленько ниже, чтоб других не допустить сюда.
К середине дня мы услышали впереди шум движения. Звенело железо, раздавались команды, ржали кони. И еще одно явление заинтересовало Телеусова: со стороны хребта Мастакан вдруг дохнуло холодом. По небу с той стороны заскользили длинные, рваные тучи. Они цеплялись за вершины скал, вихрились и, еще более рваные, летели дальше, тогда как внизу движение воздуха почти не ощущалось. Только похолодало.
— Похоже, зима идет, — весело заметил он. — Вот и конец охоте!
Первым к нам подъехал Улагай, приветственно поднял руку:
— Нашли, где располагаться?
— Так точно, господин есаул! — строго по уставу ответил Телеусов. — Пожалуйте левей, на березовую поляну.
— Князю место понравится?
— Самому богу и то понравится, господин есаул!
Поляна в самом деле была очаровательная. Ровная, мелкотравная, с трех сторон закрытая березняком, она обрывалась крутым уступом на юго-восток, и с этого уступа мы видели всю Умпырскую долину, лежавшую глубоко внизу.
Загремели доски, сброшенные с вьюков, казаки начали собирать княжеский шалаш. Улагай распоряжался, показывал, кому где устраиваться.
К нам подошел старый Пачо, стал лицом к обрыву, оперся на свой длинный налыгач, поднял голову к небу.
— Туман идет, Пачо, — с надеждой сказал Алексей Власович. — Откуда ему быть?
Лезгин ответил не сразу. Оглядел небо, горы, подумал.
— Аллах давит пальцем на вершины гор, и облака текут вниз. Скоро зима, Телеус. Готовь лыжи, уводи оленя с лугов.
На поляну въехали охотники во главе с князем. Ютнер направился к нам, спешился.
— Докладывай! — приказал Телеусову.
— На примете три рогача, ваше превосходительство. Отселева верстах в четырех.
— Так близко? Не спугнем своим лагерем?
— Никак нет. Не почуют. Они высоко. — И он показал вверх по горе.
— Добрая весть. Тогда я доложу.