Растянувшийся на абрикосового цвета софе возле камина Циммер одобрительно прищелкнул языком.
– Это уже третье подношение за неделю. Теперь у тебя полный комплект – подарок, сделанный мадам Помпадур к ее тридцатилетию и проданный на аукционе в Монте-Карло месяц назад. Трудно упрекнуть Спироса в том, что он не старается.
– Заткнись, дорогой. – Лили послала щуплому маленькому человеку воздушный поцелуй и положила алую коробочку на кофейный столик. – Ты же знаешь, Спирос Старкос добивается меня только потому, что я была любовницей его брата. Я – еще одна часть старой империи, которую необходимо аннексировать. – Лили туже затянула белый кушак на талии. – И учти, Циммер, я не позволю тебе втянуть меня в очень престижный, но крайне неприятный для меня роман только для того, чтобы сделать твою будущую картину чуть более прибыльной.
– Однако немногие женщины могли бы отказать человеку, столь богатому и могущественному, как Спирос Старкос.
– Меня не волнует могущество и богатство. После Симона я хочу тишины и покоя. Я хочу, чтобы меня оставили одну. Неужели ты не понимаешь? – Лили присела на краешек софы и стала расчесывать непросохшие еще волосы. – Старкос – это всего лишь еще один мужчина, преследующий меня в угоду каким-то причудам собственного воображения. Для меня все равно – быть ли объектом преследований Старкоса, или какого-нибудь фотографа, или тех сумасшедших, которые пишут мне непристойные письма. Для них я не человек, а сказочная богиня секса. И важны только их собственные переживания по моему поводу. То, что чувствую я, никого не волнует.
– Спирос сразу узнал об отъезде Симона в Париж и начал атаки, чтобы кто-нибудь до него не захватил позиции.
– Именно так, Циммер. – Лили запустила пальцы в его светлые кудрявые волосы. – Я – заяц, которого травят. Я – добыча. Это кошмар моей жизни, расплата за успех.
– Но в общем и целом это очень лестно, Лили. – Циммер шутливо простер к ней руки в мольбе о благоразумии. – Ты тоскуешь по любви, Лили, в этом была и остается твоя проблема. Но ты не выносишь, когда в тебя «влюбляются» просто потому, что интеллектуально и духовно ты стоишь на несколько ином уровне, чем другие «богини секса». Ты не хочешь гипнотизировать мужчин и стремишься к нормальным человеческим отношениям вместо похоти, тебе необходимо душевное тепло, а не жар страсти.
– Вот именно. – Она откинула назад волосы. – Моя сексапильность, или как там это называется, не приносит самой мне ничего, кроме зла.
– Ну, зато со мной ты можешь не думать об этом, дорогая.
– Да, но даже ты не способен вообразить, насколько все это меня угнетает. Ты думаешь, я преувеличиваю, а я действительно иногда всерьез задумываюсь, сможет ли кто-нибудь когда-нибудь полюбить просто меня саму, как любила Анжелина, а не околачиваться возле меня, загипнотизированным славой или в надежде извлечь из наших отношений какую-то выгоду. На свете так много любителей звезд, Циммер, которым важно затащить меня в постель, чтобы потом рассказывать направо и налево, как он переспал с Лили. Или таких, которые моим именем надеются сделать свои дела. Вот почему для меня так важно, чтобы у нас с матерью сложились нормальные отношения.
Заглянув в глубокие, темные глаза актрисы, Циммер подумал, что он бы, пожалуй, не бросил камень в того, кто не может устоять перед ее красотой.
– И именно поэтому ты отказываешься от нового фильма? Поэтому, вместо того чтобы заниматься карьерой, ты без дела шатаешься по Нью-Йорку, отвергая все роли, которые Свифти и я тебе предлагаем?
– Да. Именно поэтому.
– Я не хочу давить на тебя, Лили, но прошу – подумай еще раз. Мистингетт – исключительная роль. Это Мэрилин Монро двадцатых годов, весь Париж был влюблен в нее, а ее ноги стали предметом многих тостов, произносимых в Европе.
«И у тебя, Лили, едва ли не лучшие в мире ноги», – подумал Циммер, но вслух предпочел этого не говорить.
– «Лучшие ноги в шоу-бизнесе» станет самым грандиозным мюзиклом года. Шик! Блеск! Кордебалет! Девочки в перьях! И, по всей видимости, Ричард Джиэр даст согласие сыграть молодого Мориса Шевалье.
– Ты еще не начал снимать, а мне уже ясно, что в смету вы не уложитесь. – Она бросила бриллиантовые серьги обратно в коробочку и швырнула ее Циммеру.
– Куда их деть, в сейф? – поймав подарок Старкоса одной рукой, кротко спросил он.
– Да. Если у нас уже полный комплект, то я верну драгоценности Спиросу сегодня вечером.
– Боже! Если бы ты знала, как я ненавижу женщин, которые слишком горды, чтобы принимать драгоценности. И зачем, скажи на милость, ты собираешься вечером встречаться со Старкосом, если намерена ему отказать?
– Я хочу сказать «нет» вежливо.
Лили и Старкос сидели в отдельной ложе, почти не разговаривая друг с другом и время от времени поглядывая на сцену, где принц Альбрехт вел пластический диалог с мстительными духами дев.
– Почему вы решили поговорить со мной именно здесь? – мрачно усмехнулся Старкос.
– Потому что я не хочу говорить на публике.
На самом же деле Лили казалось, что здесь она будет чувствовать себя более уверенно, чем, скажем, на яхте Старкоса или в его личном самолете, мчащем их на принадлежащий ему остров, где бы Спирос в течение нескольких дней подряд пытался ее «урезонить».
– Спирос, я очень польщена вашим вниманием, но мой ответ – «нет». – Голос Лили звучал в меру взволнованно. – Вы очень добры, но я не могу принять от вас эти драгоценности.
Внизу танцовщицы в белых балетных пачках неумолимо надвигались на принца, едва касаясь ногами сцены, изображавшей заброшенное кладбище.
– Только не благодарите меня, Лили. Я хотел бы дать вам все, что вы пожелаете. – Он притронулся к ее нежной руке своими костлявыми пальцами, и Лили подумала, что вряд ли кому-нибудь сможет доставить удовольствие прикосновение такой клешни.
Пепел с сигареты Старкоса упал на темно-красный ковер.
– Я осторожный человек, Лили. И я взвешиваю все свои решения. Что вы хотите от меня взамен на ваше согласие?
Лили посчитала, что этой сцене пора уже и закончиться.
– Сколько раз можно повторять вам одно и то же, Спирос? – раздраженно прошептала она. – Единственное, чего я хочу от вас, это чтобы меня оставили в покое. Пока я завишу от какого-либо мужчины, я не научусь справляться с жизненными проблемами сама.
– Извините меня, но это чушь. Если вы не хотите меня видеть, значит, у вас есть кто-то другой.
Лили сокрушенно покачала головой, и ее жемчужные серьги блеснули в свете софитов.
– Вы, мужчины, никак не хотите поверить, что, если женщина говорит «нет», это означает «нет». – Она наклонилась вперед. – Единственный «другой» в данном случае – я сама. Неужели вы не чувствуете, что я просто растеряна. Я не знаю сейчас, кто я, откуда, куда иду. Что я хочу и что мне надо сделать… Я нашла свою мать, и это начало моего собственного становления. А теперь я хочу, чтобы меня оставили одну и я смогла бы его продолжить. Вот и все. Поэтому я и не желаю никого видеть рядом с собой.
– Хотите побыть одна? Ну, в течение суток, возможно. – Раздраженно он затушил сигару о белую хризантему, украшавшую частную ложу.
«Старкос – старая отвратительная рептилия, – размышляла Лили, сидя в белом „роллс-ройсе“ судовладельца. – И как только два брата могут быть столь похожи и в то же время, кажется, не иметь друг с другом ничего общего.» И у Джо, и у Спироса были выразительные темно-карие глаза и жесткая деловая хватка. Но Спирос не обладал и сотой долей присущих брату жизненной энергии и обаяния.