– Ну вот, – развела она руками, – не успели расписаться, а уже детей настрогали… Ну хоть не в подоле принесла… И на том спасибочки!
Она выспросила у дочки, когда срок, и подозрительно прищурила заплывшие глаза с недоверчивой рыжинкой.
– А вы точно расписались?
– Да, – соврала ослабевшая от дурноты Маринка. – На той неделе еще.
– Нет, точно расписались? – не поверила мать.
– Да что тебе, паспорт показать? – чуть ли не впервые в жизни повысила голос дочка.
И поплыли из кухни в комнату роскошные блюда на вытянутых руках – холодец из петуха в оранжевом узорочье моркови (петух все равно был такой старый, что его нужно было прирезать хотя бы из милосердия), окорочка заморские, картошка прошлогодняя с соленым укропом и конечно же водка…
– Садитесь, гости дорогие, садитесь, – приглашала мать. – Будем чествовать молодых!
Игорешу с молодой женой посадили, как и положено, во главе стола.
– Почему ты мне ничего не сказала? – зло прошипел жених, пряча глаза.
– Я сама не знала, – буркнула в ответ Маринка.
Не знала – но догадывалась. Зная мурмышские нравы, можно было предположить, что весь поселок обязательно соберется поглядеть на молодых, хотя бы даже и без приглашения. Так что с приглашением даже лучше, более по-людски.
Невесте не хватало только белой фаты, а жениху – счастливой улыбки, чтобы сойти за новобрачных.
– Горько! – ревели глотки, нетерпеливо сдвигались стаканы.
Любуясь затянувшимся поцелуем, мать встала, пригубила водки, трогательно сморщила лицо и приложила кухонное полотенце поочередно к углам глаз:
– Ну, чисто голубята… Надо же! Сама я еще недавно невестой была, а скоро уж бабушкой стану…
– За детей и внуков! Горько! За родителей!
– Хорошая парочка, петух да ярочка…
Наевшись и напившись, гости отвалились из-за стола, сыто глядя вокруг осоловелыми глазами. А потом, гомоня и балагуря, включили магнитофон, пошли плясать под какую-то новомодную топающую мелодию. Но вскоре кто-то крикнул, что все это дрянь современная, а для души нужна настоящая гармошка.
Дядя Гриша с двоюродной теткой пошли было за гармошкой, да так и пропали. Вернулись они только через два часа пьянее пьяного и без гармошки, но зато с гитарой без струн и стали изображать музыку голосом. Верка первая вышла во двор, встала в круг, принялась петь визгливым деревенским распевом, размахивать полотенцем вместо платка, охать и поводить полными плечами, а дядя Гриша крякал вокруг нее, заходясь вприсядку. И все хохотали и веселились от души. А цыганята прилипли к забору, открыв рты, не оттянуть их за уши.
А Маринке было нехорошо. Игореша мрачно молчал и только шипел сдавленно, как гусак на запруде:
– Я же тебе говорил, что мне в город надо, у меня завтра зачет по сопромату. Майор Зверяев знаешь что мне поставит?
Только поздно вечером молодым удалось улизнуть из родственных объятий Мурмыша.
Они ехали в заплеванной семечками электричке, усталые, разобщенные, молчаливые.
Маринка прислонилась лбом к стеклу и закрыла глаза. От мерных покачиваний ее потянуло в сон, разморило.
Когда она очнулась на конечной станции, Игореши рядом не было.
***
Он как сквозь землю провалился. Маринка не знала, где его искать. Целыми днями она слонялась вокруг бревенчатого дома, места их тайных свиданий, так что на нее даже стали коситься подозрительные соседи.
Девчонкам Маринка неумело врала, что у Игореши сейчас экзамены, ему некогда.
– Ага, экзамены… – скептически фыркнула многоопытная Лика, аккуратно выводя на глазах черные египетские стрелки. Она-то меняла своих поклонников как перчатки, выбирая из массы влюбленных в нее мужчин самых денежных и щедрых. – Как посмотрю я на тебя, Маринка, ничему ты в городе не научилась. Так и помрешь деревенской дурой. Говорила тебе – бросай своего Игорешу. Я б тебя с такими парнями познакомила! По ресторанам бы ходила, как картинка одевалась! Так нет же! – Лика безнадежно махнула рукой.
Теперь Маринка училась неохотно, с натугой, мечтая только дожить как-нибудь до лета, а там видно будет… Она по-прежнему работала уборщицей в магазине, но с каждым днем все тяжелее ей казалась эта работа. Чудилось Маринке, будто затягивает ее в страшную яму, в глубокий омут, откуда не выбраться наружу ни ей, ни ее еще не рожденному ребенку…
Измученная ожиданием, отправилась она в институт, чтобы отыскать там заучившегося Игорешу. Только никакого Игоря Милютина в списках студентов не оказалось, как ни просила она декана, как ни уговаривала сказать.
В июне пришло долгожданное письмо из Саратова. У Маринки от волнения даже потемнело в глазах. Игореша писал, что очень устал от учебы и отправился к родителям отдохнуть. Пусть она не волнуется и не ищет его пока, он сам ее найдет. Когда-нибудь потом.
Письмо заканчивалось клятвенными уверениями в любви и пылкими поцелуями.
«А ведь он не знает!» – поняла Маринка. Ничего не знает! Не знает про ребенка, не понял многозначительных намеков и шуток гостей на свадьбе… Вот только не понял или не захотел понять?
Она наскоро собрала сумку и отправилась вечерним автобусом в Саратов, держа на груди, как величайшую драгоценность, письмо без обратного адреса.
***
Ночевала девушка на неудобной жесткой скамейке яичного цвета в зале ожидания. Утром умылась в туалете, пригладила одуванчиковые волосы, черным подправила ресницы и бровки – чтобы наповал сразить возлюбленного этакой красотой. Увидела в зеркале свое отекшее бледное лицо, горестно всхлипнула.
Что она знала об Игореше? Немного. Только имя и фамилию и то, что папа – военный строитель, мама – домохозяйка. И еще – что живут они в трехкомнатной квартире с видом на Волгу, такой светлой и просторной, что рассветные лучи, вставая с востока, мешают спать ее любимому Игореше. И еще одна важная деталь – номер почтового отделения по штемпелю на конверте.
Но все оказалось совсем не так, как рассказывал Игореша. Жил он совсем не в доме на набережной, а в частном секторе, в хатке под кипенным яблоневым цветом, во дворе – колодец. Что конечно же удобнее, чем колонка на углу, возле которой всегда очередь, летом – грязь, а зимой ноги опасно скользят по обледенелой тропке…
Сильно волнуясь, Маринка толкнула калитку. А что, если она ошиблась в своих вычислениях, а что, если адресный стол дал адрес не того Игоря Милютина? Хотя год рождения совпадает. И день тоже… Если он не врал, конечно!
Между колодцем и яблоней, уже завязавшей зеленые плоды, молодая женщина в ситцевом халатике развешивала на веревке белье. В тени развесистой яблони стояла коляска, в ней белел сверток с ребенком.
«Сестра», – сразу же догадалась Маринка и отчего-то сразу испугалась усталого лица Игорешиной сестры.
– Вам кого? – спросила «сестра», обернувшись.
– Здравствуйте. – Девушка робко застыла посреди двора. – Я к Игореше…
– Нету его. На работе он. – Женщина закинула белый прямоугольник пеленки на веревку и прижала его прищепкой.
– А вы, наверное, его сестра? – не выдержала Маринка.
Женщина повернулась всем телом, так круто, что ожерелье из прищепок глухо брякнуло у нее на груди.
– Вот еще, сестра… Жена я ему! А вон его чадо в коляске сопит. Как детей строгать, так он первый, а как воспитывать их…
«Нет, это не его жена, этого не может быть!» Маринка сделала шаг назад, к калитке. В адресном столе, конечно, ошиблись! Они вечно ошибаются…
За спиной стукнула щеколда калитки. Захрустели по гравию дорожки чьи-то шаги, но вдруг испуганно застыли на полдороге, попятились.
Маринка оглянулась. На нее затравленно блестел глазами Игореша.
Девушка бросилась мимо него к калитке и выбежала на улицу, спотыкаясь на неровном асфальте. Игореша не стал ее догонять.