– Думаю, у них есть безумная мечта, – продолжала Барни. – Они только и ждут, что ты рухнешь, сраженная обаянием такого количества мяса. Помчишься с таким неотразимым типом в отель или в мотель и прыгнешь прямо в койку. Можете себе представить?
Пусс слегка поежилась:
– Господи, дорогие мои, вы лучше представьте себе, будто мы девушки по вызову и обязаны спать с таким обормотом!
– Б-р-р! – передернув плечиками, высказалась Мэрили. Бастер-Бадди-Санни встал, и три красотки ласково посмотрели на него снизу вверх.
– Кофе, чай, молоко? – спросила Барни.
– Ах ты, вшивая сучка! – буркнул он. Пусс расхохоталась:
– Видали? Точь-в-точь как ты говорила, дорогая. Типичная реакция. Смотрите, какая у него морда красная. Так-так, погодите-ка, дайте сообразить. Он облысеет через пять лет.
– Через четыре, – твердо поправила Мэрили.
– Ему уже нужны очки, но он их не носит, – заметила Барни.
– У него будет жуткое пузо, – добавила Пусс.
– В сорок пять свалится замертво от обширного инфаркта.
– А когда свалится, обожжется сигарой и обольется бурбоном.
– И несколько огорчит бедную женщину, которая вышла за него замуж.
Барни покачала головой:
– Ни одна девушка, хоть сколько-нибудь поработавшая стюардессой, никогда за такого не выйдет. Посмотрите на его рот! Жутко подумать, что нечто подобное придется поцеловать, да еще изображать удовольствие!
– Вы поглядите на его грязные ногти! В следующий момент Бастер-Бадди-Санни испарился. Он удалялся скорым шагом и не размахивал руками.
– Девочки, вам надо прополоскать джином рты, – предложил Мик. – Кучу гадостей наговорили человеку.
– Небольшая дружеская кастрация никому еще не повредила, – усмехнулась Мэрили.
– Кроме того, – сказала Пусс, – мы не коснулись по-настоящему грязной привычки. Дай ему хоть полшанса, знаете, что мог бы натворить этот мерзкий ублюдок?
Мэрили с пошловатой ухмылкой придвинулась к Пусс и что-то прошептала.
– Поздравляю, милочка, – кивнула Пусс. – Кажется, ты живешь полной жизнью. Но я имею в виду нечто гораздо худшее.
– А именно? – полюбопытствовала Барни.
– Если бы ты когда-нибудь по глупости подпустила его чуть дальше первой отметки, этот жалкий трус, глядя прямо в глаза, икнул бы и, смахивая на побитую собаку, вымолвил дрожащим голосом: “Милая, я тебя люблю”.
– Точно! Точно! – воскликнула Мэрили. – Дальше некуда. Именно тот тип! Настоящий подонок, пробу негде ставить!
Мейер очнулся от долгих мрачно-сосредоточенных размышлений, сгорбился, как волосатый Будда, протянул длинную обезьянью руку, взял ферзевого слона и переставил на идиотское на первый взгляд место – рядом с моей центральной пешкой. Маленькая кругленькая леди, сопровождавшая его на этой неделе, просияла, захлопала в ладоши и разразилась длинным комментарием по-немецки.
– Она говорит, что теперь тебе конец, – перевел Мейер.
– Никогда! – заявил я и принялся анализировать, анализировать, анализировать. Наконец дал щелчок своему королю, сшиб беднягу и спросил:
– Хочет кто-нибудь прошвырнуться по пляжу?
Но прежде чем мы с Пусс ушли, я еще раз попробовал дозвониться Ташу Бэннону на лодочную станцию. И снова не получил ответа. Ощутил раздражение, огорчение и, пожалуй, первый легкий укол тревоги.
Глава 3
В понедельник утром я проснулся в половине седьмого, думая про Таща и его проблемы. Не проснись я с этой мыслью, мог бы заснуть снова. Но, увы, сон ко мне больше не пришел. Даже в огромной, изготовленной на заказ кровати, оставленной на борту “Флеша”, когда я его выиграл в Палм-Бич, Пусс Киллиан оттеснила меня к самому краю. Она свернулась в клубочек спиной ко мне, и я всю ночь чувствовал у своего бедра тепло округлой попки.
Она спала, медленно и глубоко вдыхая и звучно выдыхая воздух.
Я сдался, встал, принял душ, вернулся, стараясь как можно тише натянуть белую спортивную рубашку и слаксы цвета хаки. Но, просовывая руку в рукав при слабом свете, сшиб с полки стаканчик с заготовленной на ночь выпивкой, он упал и разбился.
Пусс перевернулась, медленно приподнялась, негодующе глянула на меня и опять провалилась в сон, угнездившись на другом боку. Спутанная прядь рыжих волос, упавшая на щеку и губы, трепетала при каждом дыхании.
Я услышал, как кто-то украдкой шебаршит на камбузе, и обнаружил Барни Бейкер в желтом платье длиной до бедер, которая, забрав волосы под косынку, колдовала над яичницей. Заметив меня, высоко вздернула брови и прошептала:
– И ты? У тебя-то какая причина? Не отвечай. Вопрос риторический. Разговаривать по утрам преступно. Я нашла вот эту симпатичную икру, вот эти симпатичные яйца и, судя по запаху, деревенский сыр “Херкимер”. Если хочешь, чтобы я удвоила порцию, просто кивни.
Я кивнул. Налил нам обоим сока. Она разбавила его водой. Я засыпал колумбийский кофе мелкого помола в бумажный фильтр “Бенц” и сунул его в кофеварку. Барни внимательно наблюдала за мной, пока я пробовал яичное изобретение. Светлые бровки приподнялись в знак вопроса. В ответ я сомкнул в кружок большой и указательный пальцы. Она принялась было наводить порядок, но я велел отложить это дело на потом, принес кофе в белом фарфоровом кувшине с крышкой, а Барни подала чашки.
Утро было почти холодное. Я вытащил для Барни из переднего шкафчика одеяло – прикрыть голые коленки, а сам накинул старую серую шерстяную кофту без ворота, которую берегу семьсот лет. Ее уже можно отнести к тому классу пожертвований, от которых отказываются даже миссионеры.
– Полагаю, вполне можно было бы поупражняться на барабане и на трубе, ничуть не потревожив нашу парочку, – заметил я.
– Мику надо подольше поспать. Мы должны выехать не позже десяти, чтобы успеть на рейс. А в Испании его нагрузят работой по горло. Съемки вышли из графика.
– А тебе когда на работу?
– Во вторник к полудню.
– Тогда возвращайся.
– Спасибо, но вряд ли. Пожалуй, верну машину, забьюсь куда-нибудь и попробую поразмышлять. У тебя чертовски хороший кофе, Трев. А как твой совет, не хуже? Скажем, при безнадежной любви?
– Лучше всех. Только моим советам никто никогда не следовал.
– Ну, вот тебе гипотетический случай о двух одиночках – во-первых, о маленькой глупышке, которая служит стюардессой в авиакомпании и которой чересчур скоро стукнет двадцать семь. Она очень уж любит быть в гуще событий, но уже задается вопросом, не делаются ли события чересчур похожими? Во-вторых, имеется совершенно особенный и талантливый парень, киношник, полный скептик в свои тридцать два года, который боится унылого брака больше, чем пули в лоб, и настолько зациклился на работе, что практически не в состоянии вспомнить, как зовут стюардессу. Вместе они бывают раз пять в году, каждый раз дней по пять, и всегда все хорошо – лучше не придумаешь. Неимоверно удачно, хоть они и твердят себе и друг другу, что теперь все может кончиться в любую минуту. И вот в прошлый раз оператор выражает желание жениться на девушке из авиакомпании, а она говорит: “Нет, черт возьми!”, хорошенько думает и соглашается: “Ладно”. Однако он, оскорбленный ее предыдущим отказом, говорит: “Нет, черт возьми!” Могут ли два таких козлика обрести счастье, Макги?
– Ты выйдешь замуж, когда не останется больше никакой возможности, крошка Барни. Вы поженитесь, потому что обречены друг на друга.
– В самом деле?
– Не обмирай. Не хочу погубить твой роман. Он либо станет необратимым, либо нет. Не зависнет на данной стадии. Либо разрастется, либо усохнет, и в любом случае правильно сделает. Не торопи события.