И летать, и приземляться –
В небе не за что хвататься!
Вы летайте, мне ж судьбой
Предназначено ходить,
Пробираться сквозь чащобу,
Кур таскать да нору рыть.
Очень дорого достался
Мне злосчастный тот полет.
Дух мой страшно искалечен.
И как вспомню – дрожь берет!
Нет уж, лучше без полетов
Перебьюсь я как‑нибудь…
Лучше вспомним‑ка про вас.
Ведь настанет день и час,
Повстречаете вы снова
Страшный череп. Что тогда?
Вот тогда‑то и начнется
Настоящая беда!
Кто летает, не летает –
Позабудете вы враз!
Только б смыться да укрыться,
Хоть сквозь землю провалиться,
Лишь об этом думать…
– Хватит! Помолчи‑ка ты сейчас!
Мы согласны, мы готовы!
Говори свое ты слово,
Что хотела? Говори!
Только лишку не проси!
«Другой разговор!» – удовлетворенно подумала лиса.
– Дел всего‑то ничего.
Там на дереве одном
Я большой орех видала.
Вы собьете мне его.
Налетите стаей дружно,
Вам! – и только и всего!
Я ж за это покажу,
Где укрылся «черепушник».
Ну, так как? Идет?
– Годится!
Мы покажем глупой птице,
Ишь, пугать нас захотела!
– Вот и ладно, и отлично.
А теперь, друзья, за дело!
Лиса подробно растолковала воробьям, что и как им делать, после чего отправилась за главным, за тем, без чего операция теряла смысл, – за курами. Череда удач привела ее в приподнятое настроение, она бьша уверена, что все у нее получится, она утащит столько кур, сколько нужно, и не попадется ни собакам, ни петуху. Представив себе, как удивится волк, когда она выложит свой неожиданный контраргумент, лиса чуть не подавилась от хохота.
Вот умора!
* * *
Деревня показалась из‑за холма, людей почему‑то не было видно, лиса походила туда‑сюда, собираясь с духом (ведь напасть на курятник среди бела дня дело нешуточное), и бросилась вперед. Полное безлюдье наводило на неясные тревожные мысли, однако лисе сейчас было не до этого.
Большинство кур бродили по огороду, петух был среди них. Лиса сделала большой крюк и проникла в курятник с противоположной стороны. С непостижимой в прежние времена легкостью загнав сжавшихся от ужаса птиц в мешок, она приготовилась незаметно выбежать из курятника, но в этот момент туда зашел обеспокоенный внезапным шумом, а потом затишьем петух.
– Чтоб тебе неладно было! – проворчала лиса, замирая. Увидев среди бела дня ночную воровку, петух принял боевую стойку, взъерошил перья, распрямил гребешок и угрожающе прокукарекал. Лиса попятилась, не зная, чего ожидать в следующий момент. И скорее от испуга, чем в здравом уме, неожиданно даже для себя она выплюнула зажатый в зубах край мешка, прыгнула на петуха и придавила его передними лапами. Петух попытался вырваться, но только перышки помял. Лиса, краешком сознания понимая, что делает что‑то уж совсем непотребное, заехала ему лапой, поцарапав гребешок и выдернув из хвоста два пера, и пулей выскочила вон, не забыв прихватить мешок. Куры во дворе разбежались по углам, посылая куриное «SOS» на всю округу, в соседних дворах радостно залаяли скучавшие до того собаки.
Спрятав кур в тайник, лиса закрыла вход в него ветками и отправилась к Задире проводить душеспасительную беседу.
Дерево миролюбиво раскинуло могучие ветви, и никто не догадывался, что в дупле прячется опасный смутьян и баламут, пугатель и скандалист, злодей и хитрец, наглец и кошмар воробьиного рода Задира.
«Хорошо, что он не слышит, как его именуют, а то бы возгордился неимоверно!» – подумалось лисе.
«Хорошо, что он не слышит, как его именуют, а то бы возгордился неимоверно!» – подумалось лисе. Она подошла к дереву:
– Задира! Ты спишь?
Выходи, поболтаем!
Я, между прочим,
По делу пришла
И принесла тебе
Грустную весть.
Слыхала я, птицы
Хотят тебя съесть!
– Кто кричит, меня зовет?
– Задира ошалело выскочил из дупла.
– Ты меня не узнаешь?
– Ой, лиса!! Откуда? Згинь!
Померещилось! Ой, худо!
– Замолчи, пока и вправду
Тебе худо не пришлось.
Повторяю – дело есть!
– Что, решила меня съесть?
– Воробьями не питаюсь,
Больше кур предпочитаю.
Но ты прав в одном – бывает,
Мне мясца и не хватает.
– Так ты, может быть, решила,
Что сгожусь я на обед?
Да на мне и мяса нет!
Глянь – костяшки, пух да перья!
Смысла нет, уж ты поверь мне!
Неужели ж помирать?
– Прекрати зря глотку драть!
Дай хоть слово мне сказать!
Ну зачем ты всех пугал,
С черепушкою мотался?
Вот теперь и доигрался –
Расклюют тебя, съедят,
И следочка не оставят!
– Ужас, ужас, что же делать?
– Можно все еще поправить.
Предложенье есть одно.
Вырви‑ка ты мне перо.
Я его им покажу:
Мол, я вовсе не хотела,
Да случайно тебя съела.
Но за эту за услугу
Ты поможешь мне как другу.
Как, согласен ты?
– Идет!
Ну а вдруг поймет народ,
Что ты врешь? Тебе, сестрица,
Туговатенько придется!
– Не боись, все обойдется!
Дел я хитрых мастерица.
Провести сумею всех.
Во спасенье ложь не грех.
Ну а ты, как кончишь дело,
Улетай, да побыстрее,
Да подальше, в те края,
Где и слыхом не слыхали
Про Задиру‑воробья.
И не пробуй отвертеться
От того, что обещаешь!
От меня тебе не деться
Никуда! Меня ты знаешь!
* * *
Время летело незаметно, к реальности Марию вернул забурчавший желудок.
«Может, можно как‑нибудь так пробраться на кухню, чтобы не натолкнуться на Кащея? – с отчаянием подумала она. – Интересно, он уже обнаружил мой побег или до сих думает, что я решила уморить себя голодом, сидя взаперти?»
Самое лучшее, если бы Кащея выдуло вместе с пылью, но на такое чудо надеяться не приходилось. Возвращаясь практически наугад (следы унесло на свежий воздух), Мария проплутала добрых два часа, пока не нашла вход в главный зал. Не замечая стоявшего столбом Кащея, ахнула от изумления – такой красоты она никогда раньше не видела. Кащей недовольно повернул голову: ахи, пусть и восторженные, были совершенно неуместны в этом величественном зале. Единственными приличествующими здесь звуками могли быть лишь звон колокольчиков и пение флейт при мощной поддержке многократного эха.
Мария очнулась и бросилась бежать.
– Стой! – услышала она и припустила еще быстрее. – Да стой, тебе говорят!
Кащей догнал ее и схватил за плечо. Мария крутанулась на месте и взмахнула рукой, явно собираясь влепить ему пощечину.
– Не надо! – только и успел крикнуть он, но поздно. Раздался звонкий шлепок, Мария охнула. Рука болела так, словно царевна ударила не по лицу, а по стене. – Я предупреждал!
Царевна знала не слишком много слов, которые говорятся обычно в таких случаях, зато в интонации могла дать фору любому грубияну.