— А если это разбойники, то что же нам делать?
— Зачем разбираться, когда у нас нет выбора? Мы во власти наших хозяев, и кто бы они ни были, можем найти у них приют и покровительство, чем уже и воспользовались.
Керней молчал, обдумывая слова техасца, вспоминая все, что слышал о Ривасе, сопоставляя с этим его действия и надеясь таким образом разрешить интересовавшую его загадку.
— Если мы попали в притон бандитов, — сказал он наконец, — они захотят, чтобы мы примкнули к их шайке, а это будет очень неприятно.
— Конечно, капитан! Что может быть неприятнее для честного человека? Но если к этому принуждают силой, тогда совсем другое дело. К тому же Мексика — это ведь не Техас и не Соединенные Штаты. Если к воровству не присоединяется жестокость, то оно не считается у них бесчестьем. Я слышал, как один мексиканец уверял, что разбойник с большой дороги ничем не хуже, чем государственные деятели и законодатели, обворовывающие страну. Во всяком случае, — продолжал он, — я ничего не утверждаю, но считаю их столько же бандитами, сколько и монахами. Могу только сказать, что это самые симпатичнейшие люди, каких я когда-либо встречал, и мне не верится, чтобы они принудили нас к бесчестным поступкам. Будем же относиться к ним с уважением, пока не получим доказательств, что они недостойны его. Тогда мы поступим с ними по заслугам.
— Если это нам удастся, — заметил Керней, — впрочем, займемся лучше настоящим… Что предпринять?
— Оставаться здесь, с нашими новыми знакомыми.
— Да, я не вижу другого выхода. Будем надеяться, что уйдем отсюда с чистой совестью, так как в сущности ничто не доказывает, что мы у воров. Скорее все-таки у монахов.
— Почему?
— В доме нет ни одной женщины. Когда я заходил сегодня в кухню, я не заметил ни одной юбки. Это более похоже на монахов, чем на разбойников. Что вы об этом думаете, капитан?
— Право, не знаю. Может быть, мексиканские разбойники похожи в этом случае на итальянских, которые не любят таскать с собой женщин.
— Не странно ли, однако, — прибавил техасец, — что монахи расставляют везде часовых? Я видел их и вчера, и сегодня, возвращавшихся с постов.
— Все это очень странно, но ведь разгадаем же мы когда-нибудь эту тайну. Кстати, — прибавил он, — что сталось с карликом?
— Право, не знаю, капитан, я о нем ничего не слышал с той минуты, как его увел дворецкий, и желал бы больше никогда не слышать. Экая образина! — Его, наверное, куда-нибудь заперли. Пусть он себе там и остается, а мы, вероятно, сейчас узнаем о своей участи, так как к нам идет настоятель, — сказал Керней, заметив подходившего к ним мнимого монаха.
44. НАСТОЯТЕЛЬ МОНАСТЫРЯ
— Amigo, — сказал настоятель, обращаясь к Кернею, — позвольте мне предложить вам сигару и извиниться, что я не подумал об этом раньше. Вот манильские и гаванские, выбирайте, пожалуйста.
За монахом шел дворецкий, неся большой ящик с сигарами. Он поставил его на одну из скамеек и удалился.
— Спасибо, святой отец, — улыбнулся Керней, — ваши сигары действительно превосходны.
— Я в восторге, что вы оценили их по достоинству, — ответил монах, -они и должны быть хороши, судя по их дороговизне. Но прошу вас об этом не думать и курить, сколько пожелаете, мне они ничего не стоили. Это контрибуция, предложенная монастырю.
Слова эти сопровождались улыбкой, вызванной, вероятно, каким-то воспоминанием, связанным с сигарами.
«Значит, вынужденная контрибуция», — подумал ирландец, на которого слова Риваса произвели неприятное впечатление.
Техасец еще не притрагивался к сигарам, и, когда ему их предложили, сказал Кернею:
— Скажите ему, капитан, что я предпочел бы трубку, если таковая у него найдется.
— Что говорит сеньор Крис? — спросил мнимый аббат.
— Что он предпочел бы трубку, если это вас не затруднит.
— О, ничуть. Грегорио! — закричал Ривас вслед удалявшемуся дворецкому.
— Не беспокойтесь, — заметил Керней. — Крис Рок, удовольствуйтесь сигарой, не следует быть слишком требовательным.
— Сожалею, что заговорил об этом, — ответил техасец, — буду вполне доволен сигарой, в особенности если мне разрешат пожевать ее. Мой желудок давно просит табачку.
— Возьмите сигару и жуйте ее сколько хотите.
Техасец выбрал одну из самых толстых сигар и принялся кусать ее, как сахар, к немалому удивлению Риваса, который, однако, постарался не показать этого. Крис Рок жевал табак и курил одновременно, так как дворецкий вскоре появился с трубкой.
Ривас, в свою очередь, закурил сигару и дымил, как паровоз. Курящий монах всегда и всюду производит очень странное впечатление, но так как в настоятеле монастыря Адхуско никто и не заподозрил бы анахорета, то и удивляться было нечему. Сев рядом с Кернеем и устремив взор на развертывающийся перед ним вид, он сказал своему гостю:
— Что скажете об этом ландшафте, дон Флоранс?
— Великолепно, чудесно! Я никогда не видел ничего величественнее и разнообразнее.
— Возьмите бинокль, — сказал монах, — и рассмотрите картину детально. Он подал Кернею бинокль.
— Видите вы Педрегаль? Вон там, у подножия горы, его можно отличить по серому цвету.
— Конечно, — ответил Керней, — я вижу даже чащу, которой мы пробирались.
— Теперь взгляните направо. Видите ли дом среди полей?
— Да. Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Потому что этот дом представляет для меня особый интерес. Как вы думаете, кому он принадлежит? Мне следовало бы, впрочем, сказать, кому он принадлежал или кому он должен бы был принадлежать.
— Как я могу это знать? — спросил Керней, находя этот вопрос довольно странным.
— Вы правы, но я вам сейчас все объясню. Несмотря на мои неоспоримые права на эту собственность, она, тем не менее, была у меня отнята и отдана нашему бывшему хозяину, начальнику Аккордадской тюрьмы, в виде награды за его измену стране и нашему делу.
— Какому делу? — спросил ирландец, откладывая в сторону бинокль. Услышанное заинтересовало его больше того, что он видел.
«Стране и нашему делу» — вот слова, которых нельзя ожидать от разбойника или монаха. Дальнейшее доказало окончательно, что Ривас не был ни тем, ни другим.
— Дело, за которое готовы пожертвовать жизнью я и все, кого вы видели, ясно из моего тоста: «Patria y libertad».
— Я был счастлив видеть вызванное им воодушевление.
— И удивлены, не правда ли?
— Говоря откровенно, да.
— Меня это не удивляет. Ваше желание разгадать все увиденное и услышанное вполне естественно. Настало время все объяснить вам… Закурите же другую сигару и выслушайте меня.
45. ПАРТИЗАНЫ
— Попробуйте эту манильскую сигару. Многие считают, что кубинские -самые лучшие, но это заблуждение. По-моему, филиппинские гораздо лучше гаванских.
Керней действительно всегда слышал, что гаванские сигары самые лучшие. Закурив теперь манильскую, он должен был признать, что она превосходит все, какие ему приходилось пробовать до сих пор.
— Вы, вероятно, заметили, что монахи моей обители не принадлежат к слишком строгому ордену, и, может быть, вы даже заподозрили, что они совсем не монахи? Все они военные и, исключая двух-трех, все офицеры и люди из знатных семей. Последняя революция, возвратив нашу страну тирании Санта-Аны, разогнала их. Большинство из них изгнанники, как и я.
— Вы, значит, не разбойники?
Слова эти невольно сорвались с уст Кернея. Монах же, вместо того, чтобы обидеться, разразился смехом.
— Разбойники? Кто мог вам это сказать?
— Простите, сеньор, — ответил сконфуженный Керней, — вас называли так в тюрьме, хотя я этому никогда не верил.
— Спасибо, сеньор, — заметил Ривас, — я принимаю ваши извинения, хотя они в некотором роде излишни.