– Разрешения не было?
Евгений покачал головой.
– Ясненько. Подробности будут?
– Нет.
Каменев придвинул к нему листок.
– На нет и суда нет, – сказал ок.
– Не будь гадом, Саныч. Что тебе стоит пройтись по старым связям?
– Вышел я из возраста в жмурки играть.
– Да нечего тут рассказывать! – отмахнулся Евгений. – Ну, попросили за одной особой приглядеть по старой памяти. Охранник этот застукал, я у него рацию, пистолет и ксиву изъял, срисовал номера тачек, что во дворе стояли, – и все.
Каменев не ответил, но листок переложил на полочку у телефона.
– Жадность фраера погубит, – пообещал он, разминая в пальцах сигарету.
Евгений демонстративно вздохнул.
– Ну, хорошо. Давай, не буду. Давай, лягу на тахту и начну плевать в потолок. Пойду детей физкультуре обучать или спокойно, не напрягаясь, излагать гражданам основы законодательства. По вечерам водочку попивать и смотреть телевизор.
– «А он, мятежный, просит бури!..» – подражая телеартисту, пропел Каменев. – Нет, зачем же? Так не нужно, конечно. Холуем лучше. Холуи нынче в почете. Бабу выследить, свечку подержать, а потом заложить мужу – так, мол, и так, имеет связь с тем‑то и тем‑то, таким‑то, значит, способом. И денег больше, чем у муровского опера. А главное – самоуважение.
– Пошел к черту!
– Заело?
– Меня другое заело. Полно агентств, а они – ко мне. Якобы Квадрат посоветовал.
– Репутация!
– Да Квадрат‑то, как выяснилось, помер давно.
– Вот оно что? Откуда же тогда…
– Это я и хочу выяснить.
– Подкидывают! – сразу предположил старый опер.
– Похоже. Разыгрывают комбинацию – Карпову с Каспаровым делать нечего… Ладно. Машину отогнать в гараж? А то у меня Шериф еще не гулял.
– Сам отгоню, – поднялся Каменев. – Что хоть за баба?
– Узнаю – скажу.
– Адрес есть?
– Есть. Завтра пощупаю.
Евгений попрощался с хозяйкой. Воспользовавшись тем, что Каменев зашел в туалет, шепнул:
– Леля, я тебя прошу, не пили ты его. Глянь, постарел старый опер без дела. Я его вылечу, только не пили.
– Сам такой, – буркнула она в ответ. – Ватрушек Шерифу не забудь взять.
Вышли в ночь. Лужи прихватило морозцем. От предложения Каменева подвезти его до дома Евгений решительно отказался, поехал в метро.
Шериф дрых, как сурок. Даже приветствие забыл пролаять спросонок.
– Cher ami, venez‑vous? Voulez‑vous me dormer votre bras? [3]– спросил хозяин, сняв с вешалки поводок и застегивая ошейник.
С переменной скоростью побежали по кругу. Такие пробежки помогали чувствовать форму, что было необходимо особенно сейчас, когда от пустякового поручения явственно повеяло керосином.
После вынужденной разборки с Чалым он твердо решил не влезать в это дело глубже, чем поручено Клиентом. Акционерное общество, сходка главарей на даче, клановые группировки, странный груз под особой охраной в станционном пакгаузе – все это могло завести бесконечно далеко. Швец еще в прошлом году рассказывал, что 81 процент всех российских акций принадлежат криминальным структурам. Акции «Руна», несомненно, были из их числа: химические заводы, поставляющие продукцию за рубеж, – не фунт изюма. Дела подобного рода новизной не отличались, но затягивали по уши, как болото, это Евгений знал по собственному опыту. Но на этот раз – все! Ему платили за другое, за то, что надлежало завершить к семнадцати часам понедельника, когда истекали оговоренные трое суток.
Но на этот раз – все! Ему платили за другое, за то, что надлежало завершить к семнадцати часам понедельника, когда истекали оговоренные трое суток. Останется лишь получить обещанные деньги и улететь в Париж с сознанием выполненного долга и финансовой независимости.
Все время, пока он кормил Шерифа, мылся, делал вечерний комплекс силовой гимнастики, стелил постель, в комнате разрывался телефон. Это могли быть и Каменев, и сестра Татьяна, и даже Валерия – кто угодно. Но мог быть и Клиент, разговор с которым он считал преждевременным, а потому трубку не снимал.
15
Светлана гнала, не глядя на спидометр, по крайней левой полосе, заезжая на осевую, не обращая внимания на испуганно шарахавшиеся автомобили, посты ГАИ и нервные световые сигналы встречных машин.
Обида стремительно перерастала в отчаяние, отчаяние – в злость. Притаившаяся в глубинах так и не познанной души злость все чаще давала знать о себе, витала в пустой квартире в часы одиночества, тщетно ища выхода, потом затихала, чтобы вернуться с новой силой в самые непредсказуемые моменты.
Последний год жизни был связан с Пименовым. Вывел на него Светлану все тот же Эдик Аракелов.
Он никогда не выпускал из своего поля зрения Севостьянова. Вербуя его в осведомители, прекрасно знал, с кем имеет дело. Знал и о причастности Алика к ограблению банка, и о его связях с «самостарателями» на прииске, с интересом следил за расширяющимся кругом его криминальных знакомств, перемещениями и ростом капитала. Это доставляло ему удовольствие – так кот играет с мышью, зная, что съесть ее можно в любую минуту. Делиться добычей с органами МВД Эдик не спешил. С них достаточно было уголовной мелочи, щедро поставляемой его агентами. Ничего до поры не говорил и Киреевой. Даже после переезда в Ростов, а затем и в Москву он продолжал наблюдать за Севостьяновым, внедрив к нему своего человека. Засади он его за решетку (а с некоторых пор, после прямого участия в убийстве кассира Таганрогского порта, Севостьянов и вовсе стал ходить «под вышкой»), получил бы Аракелов поощрение в виде звездочки на погонах или медали из дешевого сплава, а то и просто начальственную похвалу. Но Эдик прекрасно понимал, что умение предвидеть перемены сама по себе вещь нехитрая, в складывавшейся к тому времени политической ситуации для этого не нужно иметь семи пядей во лбу. Выигрывал тот, кто умел подготовиться к предстоящим переменам. Брежнева сменил Андропов, Андропова – Черненко, Черненко – Горбачев, и с приходом каждого из них менялось начальство на местах. Так что проку от посадки севостьяновых было немного. Люди, свои люди во всех сферах – от вора и убийцы до директора завода и секретаря обкома – могли помочь чекисту пережить эпоху перемен, не свернув себе шею. Досье на каждого из них становилось самым надежным капиталом.
Аракелов знал, что наступит время, когда воры и убийцы придут к власти и бросятся отмывать преступные деньги. Знал, что закрытые до поры клады никуда не денутся – всплывут: сброшенные с пьедесталов князьки не пожелают прозябать в нищете, ибо смутные времена не для них. Не предвидь он этого – не пережил бы многочисленных за последние годы кадровых перестановок, подобно «честным» своим коллегам, в свое время поощренным и награжденным, а ныне оказавшимся не у дел в расцвете сил.
В картотеке Аракелова Севостьянов был вовсе не самой значительной фигурой. Как он и предвидел, почти все, кто входил в эту картотеку, развернулись теперь вовсю от Тихого океана до Балтики. Того, кто пытался выйти из‑под контроля, он сдавал властям, тем самым укрепляя свое служебное положение; остальных вытряхивал как копилки с помощью своих людей, никогда не выходя на прямой контакт. Напомни Аракелов Севостьянову о его обязательствах перед органами, может, и поджал бы хвост завербованный убийца. Но он этого делать не стал, позволил ему разгуливать на московских просторах.