– Ну… твой муж обещал попытаться свести меня с принцем казны. Если ему это удастся, я отдам Катилине флакончик и постараюсь вернуться домой.
Она опустила глаза и уставилась на свои руки, рассеянно теребящие ткань одеяла.
– А это снадобье… как ты думаешь, оно способно исцелить короля?
Лайам вздохнул.
– Не знаю. Я не знаю, что там за зелье. Но, должно быть, оно весьма ценное, раз нынешний главный камергер Таралона считает возможным ради него убивать.
– Северн… – Маркейд покачала головой. – Помяни мое слово, он лишь ставленник Корвиала. И когда Никанор умрет, Корвиал воссядет на трон.
– Если Никанор умрет, – поправил Лайам и хмыкнул, вспомнив, как костерила своего сынка старая Бекка за одну лишь обмолвку, что положение королевы непрочно. – Он еще жив, Маркейд. А присягать другому монарху еще до того, как царствующий преставится, не очень разумно. Ты ведь читала те же летописи, что и я. Люди, подобные Северну, за свое вероломство обычно платят головой.
Маркейд поморщилась.
– Или становятся главными камергерами при новых владыках.
– Он убийца! – сказал Лайам более резко, чем сам от себя ожидал. – Он приказал умертвить своего брата и, скорее всего, намеревается убить короля!
Ему вдруг представился человек в желтом – и так явственно, что он даже сел.
– Случись что, он мне заплатит!
Маркейд восхищенно прищелкнула языком.
– Ну-ну!
Лайам нахмурился. Она засмеялась.
– Ах, Ренфорд, деревенский ты увалень! Неужто тебе неясно, во что ты влип! Не петушись, эти орешки не по твоим зубам. Тут двор, в котором все дышит предательством и каждый второй – негодяй. Тут всем заправляют сильные мира сего, а нам, мелкой сошке, не следует путаться у них под ногами. Нам остается только заискивать и по возможности что-нибудь для себя урывать.
«Честолюбие? Боги! Нет, старая Бекка, тут скорей пахнет крахом честолюбивых надежд!» Маркейд всегда была немного цинична, но эта черта в ней перебивалась самоуверенной лихостью. Теперь же к цинизму добавилась расхожая умудренность, а юношеская лихость ушла. «Плачевно, – подумал Лайам. – Очень плачевно».
– Знаешь ли, дорогая, – медленно сказал он, – беда твоя в том, что ты не умеешь заглядывать в будущее. Будь уверена, когда все закончится, тебя ждет великая слава. И с высоты своего величия ты сможешь везде и всюду рассказывать, как спасла жизнь королю. Это я тебе обещаю.
Грубый посул, но он, как ни странно, сработал.
– А этот флакон – он при тебе? Можно на него посмотреть?
– Он спрятан в надежном месте.
– Где же?
– Там, где ему ничего не грозит! – Маркейд вновь стала собой и весело рассмеялась.
– Бедненький недоверчивый Ренфорд! Ладно, храни свою тайну. Скажи мне только одно: далеко ли оно – это твое надежное место?
– Совсем рядом. Настолько, что я могу забрать его, когда захочу.
Маркейд одобрительно кивнула и встала.
– Хорошо. Смотри, прихвати его, когда пойдешь к Катилине. И постарайся сдержать свое обещание! Думаю, это вполне справедливая плата за ужин и за ночлег, особенно при нынешней дороговизне.
Лайам хотел было возразить, что не собирается проводить тут всю ночь, но потом передумал. Маркейд может обидеться, а это совсем ни к чему.
– Да, – кивнул он, – справедливая, хотя твой сидр подозрительно смахивает на уксус. Зачем ты его подкислила?
– Я прошептала над бочкой твое имя, и сидр скис сам собой! – отпарировала она. Они заговорщически подмигнули друг другу и обменялись улыбками, почти как в старые добрые времена. Потом усмешка Маркейд погрустнела. Она направилась к двери.
– Ложись-ка ты спать, Ренфорд. Постель оставляет желать лучшего, но уж какая есть. Утром увидимся.
«Не увидимся».
– Маркейд! – окликнул он. – Спасибо тебе за все.
Она небрежно махнула рукой и исчезла.
Лайам лег, потом встал, потом прошелся по чердаку. Его вновь стало мучить чувство вины, и оно все возрастало. Отмахнувшись от одного укора совести, он не получал облегчения, ибо освобожденное место тут же занимали другие. Он лжет Маркейд, он считает ее опростившейся и циничной, а она между тем всецело доверяет ему. Он втянул ее походя в такую историю, из которых без потерь выбираются очень немногие, он вынудил ее мужа поставить на карту свою карьеру, а может быть даже и жизнь. А Маркейд, чтобы его выручить, обманула пацифика, она спрятала беглеца в своем доме, накормила и уложила в постель. Особенно же поганым во всем было то, что в глубине души ему очень хотелось поскорее убраться из этого дома, подальше от новой Маркейд. Она раздражала его, ибо при всех своих прежних ужимках, сделалась совершенно другой.
«А ты? Разве ты не переменился? Посмотри на себя. Боги, если бы тебя не прижало, ты бы о ней и не вспомнил! Ты так и уехал бы из Торквея, не потрудившись ее разыскать. А ведь она была твоей лучшей подругой!» Это соображение, весьма нелестно характеризовавшее Лайама, было особенно неприятным. Он заворчал и вновь принялся расхаживать взад-вперед по тесному чердаку. Что толку переживать? Сейчас надо думать о будущем…
«Фануил! Ты где?»
«У реки, мастер. Пацифик на пристани, с ней множество миротворцев. Она что-то им говорит. Я рядом, ты хочешь послушать?»
Способностью обмениваться со своим фамильяром слухом, как, впрочем, и зрением, Лайам старался не пользоваться без крайней нужды, ибо плохо переносил момент раздвоения. Вот и теперь у него по коже побежали мурашки.
«Да. И посмотреть».
Лайам закрыл глаза и представил себе, что надевает на голову большой шлем с узким – в форме драконьей морды – забралом. Забрало лязгнуло, и, открыв глаза, он увидел Уорден. Сверху, с парусинового навеса над пристанью, к которой сбегала улица Шествий. От перемены перспектив его замутило. Голова пошла кругом, желудок свела судорога. Лайам сглотнул подступивший к горлу комок и расставил ноги пошире. Женщина между тем говорила:
– Возможно, он маг, но, видимо, не сильный. И тем не менее старайтесь не приближаться к нему.
Она была ниже толпящихся вокруг миротворцев. Клетчатый плащ был распахнут, открывая увечную руку. Однако дюжие малые слушали ее с тем особым почтением, с каким солдаты всех армий внимают лишь закаленным боевым командирам.
– Вы будете патрулировать город попарно. Обнаружив преступника, не пытайтесь его захватить. Просто следите за ним, и при первой возможности младшему из пары вменяется снестись лично со мной. Старший продолжит слежку. Все ли вам ясно?
– Да! – в один голос ответили стражи. Лайам внутренне содрогнулся. «Произвести арест она хочет сама. Чтобы я не сболтнул чего лишнего ее людям».
Леди-пацифик разбила стражей на пары и стала распределять участки для патрулирования. Лайам внимательно слушал, запоминая названия улочек и сожалея, что плохо знает Королевский распадок. Миротворцы, кивая, исчезали в ночи. Когда с Уорден остались лишь два человека, она приказала им жестом следовать за собой и спустилась по лестнице к небольшой плоскодонке.
– На тот берег, – коротко бросила женщина, не без труда забираясь в лодку, однако никто из мужчин даже не попытался помочь ей. – Когда переправимся, вы пойдете в казармы и поднимете спящих. Человек двадцать, я думаю, хватит.
– Чтобы патрулировать противоположную набережную? – осведомился миротворец, севший на весла. – Простите, пацифик, но я полагал, что наш парень застрял тут, а не там.