Потрясенный этой невероятной сценой Эраст Петрович изо всех сил делал вид, что ничего особенного не происходит, и с повышенным интересом смотрел в окошко. Тут как раз подъехали к дому княгини Белосельской-Белозерской, где остановились герцог Лихтенбургский и его супруга, урожденная Зинаида Дмитриевна Соболева, получившая в морганатическом браке титул графини Мирабо.
Эраст Петрович знал, что Евгений Лихтенбургский, генерал-майор русской гвардии и шеф потсдамских лейб-кирасиров, приходился родным внуком императору Николаю Павловичу. Однако знаменитого василискова взгляда герцог от грозного деда не унаследовал - глаза его высочества были цвета голубого саксонского фарфора и смотрели через пенсне мягко, учтиво. Зато графиня оказалась очень похожа на своего великого брата. Вроде бы и стать не та, и осанка отнюдь не воинственная, и овал лица нежен, а синие глаза точь-в-точь такие же, и порода та самая, безошибочно Соболевская. Аудиенция с самого начала пошла вкривь и вкось.
- Мы с графиней приехали в Москву совсем по другому деву, а тут такое несчастье, - начал герцог, премило картавя на твердом "л" и помогая себе взмахами руки, украшенной старинным сапфиром на безымянном пальце.
Зинаида Дмитриевна не дала мужу договорить:
- Как, как это могло случиться?! - вскричала она, и по очаровательному, хоть и распухшему от рыданий лицу потоком хлынули крупные слезы. - Князь, Владимир Андреевич, горе-то какое!
Рот графини изогнулся наподобие коромысла, и дальше говорить она не смогла.
- На все воля Божья, - растерянно пробормотал герцог и в панике оглянулся на Долгорукого и Фандорина.
- Евгений Максимилианович, ваше высочество, уверяю вас, что обстоятельства безвременной кончины вашего родственника тщательнейше расследуются, - взволнованным голосом сообщил губернатор. - Вот господин Фандорин, мой чиновник для наиважнейших поручений, этим занимается.
Эраст Петрович поклонился, и герцог задержал взгляд на лице молодого чиновника, а графиня залилась слезами еще пуще.
- Зинаида Дмитриевна, душенька, - всхлипнул и князь. - Эраст Петрович - боевой товарищ вашего братца. По воле случая остановился в той же гостинице, у Дюссо. Очень толковый и опытный следователь, во всем разберется и доложит. А плакать что же, ведь не вернешь...
Пенсне Евгения Максимилиановича блеснуло холодно и начальственно:
- Если господин Фандорин выяснит что-нибудь важное, прошу немедвенно сообщить лично мне. Пока не прибыв великий князь Кирилл Александрович, я представляю здесь особу государя императора.
Эраст Петрович еще раз молча поклонился.
- Да, государь... - Зинаида Дмитриевна трясущимися руками достала из ридикюля смятую телеграмму. - Доставили высочайшую депешу. "Поражен и огорчен внезапной смертью генерал-адъютанта Соболева. - Всхлипнув и высморкавшись, стала читать дальше. - Потеря для русской армии трудно заменимая и, конечно, всеми истинно военными сильно оплакиваемая. Грустно терять столь полезных и преданных своему делу деятелей. Александр".
Фандорин чуть приподнял брови - телеграмма показалась ему холодноватой. "Трудно заменимая"? То есть получается, что заменить все-таки можно? "Грустно" - и только-то?
- Завтра проводы и панихида, - сказал Долгорукой. - Москвичи желают отдать герою последнюю дань. Потом, очевидно, тело поездом отправят в столицу? Его величество наверняка распорядится устроить государственные похороны. Многие с Михайлой Соболевым проститься захотят. - Губернатор приосанился. - Меры, ваше высочество, приняты. Тело забальзамировано, так что препятствий не возникнет.
Герцог искоса взглянул на жену, утиравшую неиссякаемые слезы. Вполголоса сказал:
- Видите ли, князь, император пошев навстречу пожеваниям семьи и позволив хоронить Мишеля по-семейному, в рязанском имении.
Владимир Андреевич с чуть излишней, как показалось Фандорину, поспешностью подхватил:
- И правильно, так оно человечней, без помпы-то.
Какой человек был, просто душа-человек.
Вот этого говорить не следовало. Начавшая успокаиваться графиня разрыдалась пуще прежнего. Губернатор часто заморгал, вынул преогромный платок, по-отечески вытер Зинаиде Дмитриевне лицо, после чего, расчувствовавшись, шумно в него высморкался. Евгений Максимилианович взирал на славянскую несдержанность чувств с некоторой растерянностью.
- Что же это, Влади... Владимир Андре...евич. - Графиня припала к выпяченной корсетом груди князя. - Ведь он меня только на шесть лет старше... У-у-у, - вырвалось у нее не аристократическое, а вполне простонародное, бабье завывание, и Долгорукой совсем скис.
- Голубчик, - гнусавым от переживаний голосом указал он Фандорину поверх русого затылка Зинаиды Дмитриевны. - Вы того... Вы поезжайте. Я побуду тут. Езжайте себе с Фролом, езжайте. Карета пусть после за мной вернется. А вы поговорите там с Евгением Осиповичем. Сами решайте. Видите, какие дела-то...
Всю обратную дорогу Фрол Григорьевич жаловался на интриганов (которых называл "антрегантами") и казнокрадов.
- Ведь что делают, ироды! Кажная тля норовит свой кусок урвать! Хочет торговый человек лавку открыть - к примеру, портками плисовыми торговать. Вроде бы чего проще? Плати городскую подать пятнадцать целковых, да торгуй. Ан нет! Околоточному дай, акцизному дай, врачу санитарному дай! И все мимо казны! А портки - им красная цена рупь с полтиной - уж по трешнице идут. Не Москва, а чистые жунгли.
- Что? - не понял Фандорин.
- Жунгли. Зверь на звере! Или хоть водку взять. Э-э, сударь, с водкой цельная трагедия. Вот я вам расскажу...
И последовала драматическая история о том, как торговцы в нарушение всех божеских и человеческих законов покупают у акцизных чиновников гербовые марки по копейке за штуку и лепят их на бутылки с самогонкой, выдавая ее за казенный продукт. Эраст Петрович не знал, что на это сказать, но, к счастью, его участия в разговоре, кажется, и не требовалось.
Когда карета, грохоча по брусчатке, подъехала к парадному входу в губернаторскую резиденцию, Ведищев оборвал свою филиппику на полуслове:
- Вы ступайте себе прямо в кабинет. Полицмейстер уж, поди, заждался. А я по делам. - И с неожиданной для его лет и важных бакенбард резвостью юркнул куда-то и боковой коридорчик.
Разговор с глазу на глаз получился удачный, профессиональный. Фандорин и Караченцев понимали друг друга с полуслова, и это грело душу обоим.
Генерал расположился в кресле у окна, Эраст Петрович сел напротив на бархатный стул.
- Давайте я вам сначала про герра Кнабе, - начал Евгений Осипович, держа наготове папку, однако до поры до времени в нее не заглядывая. - Личность мне хорошо известная. Просто не желал при таком скоплении. - Он выразительно покривил губы, и Фандорин понял, что это намек на Хуртинского. Генерал похлопал по своей папке. - У меня тут секретный циркуляр еще от прошлого года. Из Департамента, из Третьего делопроизводства, которое, как вам известно, ведает всеми политическими делами, предписывают приглядывать за Гансом-Георгом Кнабе, Чтобы не зарывался.
Эраст Петрович вопросительно склонил голову набок.
- Шпион, - пояснил обер-полицеймейстер. - По нашим сведениям, капитан германского генштаба. Резидент кайзерской разведки в Москве. Зная это, я поверил вашему рассказу сразу и безоговорочно.
- Не берете, п-потому что лучше известный резидент, чем неизвестный? - не столько спросил, сколько уточнил коллежский асессор.
- Именно. Да и есть свои правила дипломатического приличия. Ну, арестую я его, вышлю. И что? Немцы тут же какого-нибудь нашего вышлют. Кому это нужно? Трогать резидентов без особого на то распоряжения не положено. Однако данный случай переходит все границы джентльменства.
Эраст Петрович от такого understatement <Недостаточно сильное высказывание (англ.)> поневоле улыбнулся:
- Мягко говоря, да. Улыбнулся и генерал.
- Так что герра Кнабе будем брать.