В ноздри лезли запахи пота, мочи и крови, давила шерсть, звуки притуплялись, становясь тишиной, и ночь делалась все жарче ―сухая тьма стискивала меня, как пылкая женщина.
Радости было мало ―носилки раскачивались, самодельный саван грозил задушить, воздух сквозь ткань был плотным, как кашица. Пот ел глаза; край одного лезвия, клянусь, впивался мне в бедро каждый раз, когда носильщики спотыкались. Легкие будто съежились, а сердце колотилось о ребра, как дверь на ветру.
Остановились. Кто-то что-то сказал, не разберешь ―ветер. Потом Эйнар мрачно произнес:
― Один из наших умер... Он был за Христа, сами видите. Пусть ваш маленький монах скажет, что с ним делать, мы справим все, как надо.
Ответ был угрюмый, почти грубый. Я услышал, как Эйнар сплюнул.
― Это случилось не больше часа назад ―в этом самом городе, который, как считается, вы стережете. Где вы были тогда, когда люди с драккара вытащили свои мечи и секиры и бесчинствовали на улицах?
Стражник хмыкнул и умолк. Тут вмешался второй.
― Заколот, что ли?
― Проткнули, как свинью, ―грустно подтвердил Скапти.
Я почувствовал, как плащ отвернули. Стражник крякнул. Я изо всех сил стискивал веки, чтобы они не дрожали. Меня завернули обратно. Гуннар Рыжий свирепо прохрипел:
― Гляди, что делаешь, ты!..
― Никаких обид, приятель, ―поспешно откликнулся стражник. ―Я помню этого малого. Жаль... Проходите ―хотя вряд ли вы чего добьетесь от этого монаха, в нем маловато радушия, какое подобает всем последователям Христа.
― Благодарствуем, ―ответил Эйнар, и тело понесли дальше.
― Скажите в дверях, что Стен пропустил вас! ―крикнул вслед стражник, и Эйнар снова его поблагодарил.
Отойдя на некоторое расстояние, он прошипел:
― Где Эйвинд?
Никто не знал. Бормоча ругательства себе под нос, Эйнар повел нас наверх, к дверям палаты, возле которой был еще один стражник. Он изложил ту же историю, воспользовался именем Стена, и вдруг ―вспышка слепящего света, когда плащ отбросили. Я чуть не потерял палец ―так они спешили достать мечи.
Эйнар поднял руку.
― Тихо! Будто вы форель ловите руками в речке. Хватаем монаха, даем ему тумака ―не больше, запомните, он повалится, как мертвый, потом кладем его на место трупа и постараемся, чтобы стражники не увидели в темноте, что с нами выходит на одного больше, чем вошло.
Это был хороший и дерзкий план, поэтому все были согласны. Но, как сказал Гуннар Рыжий, планы подобны летнему снегу на запруде и живут не дольше.
Что и случилось, когда мы прокрались в комнату, где Эйнар, Иллуги и я обедали. С того часа, казалось, минул век, но тарелки все еще не убрали.
Там слуги в мягких шлепанцах прибирали со стола.
― Так-разэтак...
Только это и было сказано. Четверо, остолбеневших, рты разинуты. Нас шестеро; слуги еще скользили по блестящим половицам, а наши сапоги уже оцарапали пол, и сталь вонзилась в глотки.
Трое умерли на месте. Четвертого придавил Скапти, уселся поверх и небрежно постукивал головой жертвы о половицу. Я даже не успел пошевелиться, только на мгновение перестал дышать, а затем с хрипом втянул в себя воздух.
― Монах? ―спросил Эйнар, склонившись над сбитым с ног. Бритая голова слуги кровоточила, глаза закатились. Он обдристался, и Скапти, подозрительно принюхавшись, быстренько соскочил с него, что позволило бедолаге выдавить:
― Там...
Гуннар Рыжий и Кетиль Ворона бросились вперед. Скапти стукнул раба по голове мечом, от чего тот потерял сознание, а из ушей у него полилась кровь.
Скапти пошел дальше, вероятно, считая, что поступил милосердно. А я решил по прерывистому дыханию и крови, что человек этот непременно умрет. А если и не умрет, то, наверное, станет полудурком, вроде старого Охтара, которого подозревали в том, что он освободил белого медведя в Бьорнсхавене.
На другое лето его лягнул в голову жеребец, из ушей пошла кровь; он выжил ―с большущей вмятиной в голове и мозгами, которых не хватало и на то, чтобы не пускать слюни, так что Гудлейв принес его в жертву по старинке: кровь Охтара окропила поля.
Шарканье ног оторвало меня от этих мыслей. Кетиль Ворона привел Мартина-монаха, который спокойно улыбнулся Эйнару ―к великому нашему удивлению.
― Великолепно, ―заявил он. ―Как вы собираетесь вывести меня отсюда?
― Откуда ты знаешь, что мы собираемся вывести тебя отсюда, а не просто взять и прикончить? ―нахмурился Кетиль Ворона.
Эйнар указал на носилки, которые втащил Хринг, и улыбка Мартина стала еще шире.
― Умно, ―сказал он, а потом бодро прибавил: ―Тут есть одна женщина. Она ляжет на носилки, под плащ. А я, с вашего позволения, позаимствую плащ и шлем... у Орма. Он одного со мной роста...
― Стой, стой, ―перебил Эйнар, скребя свой щетинистый подбородок. ―Что все это значит? Какая женщина?
Мартин уже стягивал плащ с моего плеча, а когда я отпихнул его ―попытался снять кожаный шлем.
― Ламбиссон не уважает меня. Он скоро вернется, поняв, что женщина, которую я привез, ценнее всего, что он ищет.
― Женщина? ―переспросил Эйнар.
― Она знает дорогу к великому сокровищу, ―ответил Мартин, дергая мой плащ, потом сердито повернулся ко мне. ―Отпусти же, глупый малый.
В этот миг, разозлившись, как никогда в жизни, я махнул мечом. Это произошло непроизвольно, и удар был, как сказал позже Скапти, совсем никудышный. Меч угодил монаху прямо в темечко, однако плашмя, а не острием. Монах упал, как жертвенный конь ―и вот, вместо маленького человечка с лицом куницы на пол легла груда тряпья.
Эйнар наклонился, мгновение рассматривал его, потом огладил усы и кивнул в мою сторону.
― Хороший удар. Хринг, приведи этого маленького ублюдка в сознание. Давайте найдем женщину...
Мы пошли к двери, открыли ее как можно осторожнее, и Кетиль Ворона вошел первым, за ним Гуннар Рыжий и я. Эйнар и Скапти остались снаружи.
Темно. Тлеет один только рог-светильник. И вонь ―странный, резкий запах, который я со временем стал распознавать как смесь страха и дерьма в равных мерах. Кетиль Ворона хорошо знал этот запах ―он ощетинился и присел на корточки, низко держа меч в левой руке. Гуннар Рыжий встал позади него слева. А я, простак, прошлепал мимо Кетиля и дальше на середину комнаты, к единственному предмету обстановки ―низкой кровати с грудой тряпья.
Только когда тряпье зашевелилось, я понял, что это человек... или был таковым раньше, по крайней мере. Послышалось невнятное бормотание, потом всхлип ―такие звуки разбивают сердце. Я попятился. А вдруг это призрак-двойник умершей...
Гуннар ткнул в тряпье тупым концом меча, и оно быстро задвигалось, как убегающий зверек, добралось до цепи и замерло. Появилась голова, обрамленная спутанными грязными волосами, лицо, бледное, как луна, с дикими яркими шарами глаз, уставившимися на нас. Женщина ―если это была женщина ―продолжала что-то бормотать. Кетиль Ворона приблизился, и тут от двери раздалось нетерпеливое ворчание Эйнара, мол, хватайте проклятую бабу и покончим с этим делом.
― Она на цепи, ―сказал Кетиль Ворона.
― От нее воняет, ―добавил Гуннар. ―И она прикована за ногу.
― Тогда разруби цепь, ―прошипел Эйнар.
За его спиной слышались шлепки и тихие стоны ―это Мартина возвращали к жизни.
― За ногу? ―Я задохнулся от отвращения, одновременно понимая, что любой из викингов способен на такое.
Гуннар презрительно глянул на меня.
― Цепь, лошадиная ты задница. ―И он кивнул Кетилю Вороне, но ответом ему был сердитый взгляд.
― Руби своим мечом. А мне лезвие моего дорого.
― Клянусь волосатой задницей Локи! ―взревел Скапти, врываясь в комнату с Щитодробителем в руках.
Женщина вскрикнула и рухнула навзничь.