Атос заражал его своим гордым достоинством, Портос
- пылкостью, Арамис - изяществом. Если бы д'Артаньян продолжал жить с
этими тремя людьми, он сделался бы выдающимся человеком. Но Атос первый
его покинул, удалившись в свое маленькое поместье близ Блуа, доставшееся
ему в наследство; вторым ушел Портос, женившийся на своей прокурорше;
последним ушел Арамис, чтобы принять рукоположение и сделаться аббатом. И
д'Артаньян, всегда представлявший себе свое будущее нераздельным с
будущностью своих трех приятелей, оказался одинок и слаб; он но имел
решимости следовать дальше путем, на котором, по собственному ощущению, он
мог достичь чего-либо только при условии, чтобы каждый из его друзей
уступал ему, если можно так выразиться, немного электрического тока,
которым одарило их небо.
После производства в лейтенанты одиночество д'Артаньяна только углубилось.
Он не был таким аристократом, как Атос, чтобы пред ним могли открыться
двери знатных домов; он не был так тщеславен, как Портос, чтоб уверять
других, будто посещает высшее общество; не был столь утончен, как Арамис,
чтобы пребывать в своем природном изяществе и черпать его в себе самом.
Одно время пленительное воспоминание о г-же Бонасье вносило в душу
молодого человека некоторую поэзию, но, как и все на свете, это тленное
воспоминание мало-помалу изгладилось: гарнизонная жизнь роковым образом
влияет даже на избранные натуры. Из двух противоположных элементов,
образующих личность д'Артаньяна, материальное начало мало-помалу
возобладало, и потихоньку, незаметно для себя, д'Артаньян, не видевший
ничего, кроме казарм и лагерей, не сходивший с копя, стал (не знаю, как
это называлось в ту пору) тем, что в наше время называется "настоящим
служакой".
Он не потерял природной остроты ума. Напротив, эта острота ума, может
быть, даже увеличилась; по крайней мере, грубоватая оболочка сделала ее
еще заметнее. Но он направил свой ум не на великое, а на самое малое в
жизни, на материальное благосостояние, благосостояние на солдатский манер,
иначе говоря, он хотел иметь лишь хорошее жилье, хороший стол и хорошую
хозяйку.
И все это д'Артаньян нашел уже шесть лет тому назад на Тиктонской улице, в
гостинице под вывеской "Козочка".
С первых же дней его пребывания в этой гостинице хозяйка ее, красивая,
свежая фламандка, лет двадцати пяти или шести, влюбилась в него не на
шутку. Легкому роману сильно мешал непокладистый муж, которого д'Артаньян
раз десять грозился проткнуть насквозь шпагой. В одно прекрасное утро этот
муж исчез, продав потихоньку несколько бочек вина и захватив с собой
деньги и драгоценности.
В одно прекрасное утро этот
муж исчез, продав потихоньку несколько бочек вина и захватив с собой
деньги и драгоценности. Все думали, что он умер; в особенности настаивала
на том, что он ушел из этого мира, его жена, которой очень улыбалась мысль
считаться вдовой. Наконец, после трех лет связи, которую д'Артаньян не
собирался порывать, находя с каждым годом все больше приятности в своем
жилье и хозяйке, тем более что последняя предоставляла ему первое в долг,
хозяйка эта возымела вдруг чудовищную претензию сделаться его женою и
предложила д'Артаньяну на ней жениться.
- Ну уж нет! - ответил д'Артаньян. - Двоемужие, милая? Нет! Нет! Это
невозможно.
- Но он умер, я уверена.
- Он был очень неподатливый малый и вернется, чтобы отправить нас на
виселицу.
- Ну что ж, если он вернется, вы его убьете; вы такой храбрый и ловкий.
- Ого, голубушка! Это просто другой способ попасть на виселицу!
- Значит, вы отвергаете мою просьбу?
- Еще бы!
Прекрасная трактирщица была в отчаянии. Она хотела бы признать д'Артаньяна
не только мужем, но и богом: он был такой красивый мужчина и такой лихой
вояка!
На четвертом году этого союза случился поход во Франш-Конте. Д'Артаньян
был назначен тоже и стал готовиться в путь. Тут начались великие
страдания, неутешные слезы, торжественные клятвы в верности; все это,
разумеется, со стороны хозяйки. Д'Артаньян был слишком великодушен, чтобы
не пообещать ничего, и потому он обещал сделать все возможное для
умножения славы своего имени.
Что до храбрости д'Артаньяна, то она нам уже известна. Он за нее и
поплатился: наступая во главе своей роты, он был ранен в грудь навылет
пулей и остался лежать на поле сражения. Видели, как он падал с лошади, но
не видели, чтобы он поднялся, и сочли его убитым; а те, кто надеялся
занять его место, на всякий случай уверяли, что он убит в самом деле.
Легко верится тому, во что хочешь верить, ведь в армии, начиная с
дивизионных генералов, желающих смерти главнокомандующему, и кончая
солдатами, ждущими смерти капрала, всякий желает чьей-нибудь смерти.
Но д'Артаньян был не такой человек, чтобы дать себя убить так просто.
Пролежав жаркое время дня без памяти на поле сражения, он пришел в себя от
ночной прохлады, добрался кое-как до деревни, постучался в двери лучшего
дома и был принят, как всегда и всюду принимают французов, даже раненых:
его окружили нежной заботливостью и вылечили. Здоровее, чем раньше, он
отправился в одно прекрасное утро в путь, во Францию, а потом В Париж, а
как только попал в Париж, - на Тиктонскую улицу.