— Будем надеяться, что вы еще хоть немножко мною дорожите, графиня.
— Я не договорила, сир.
— Продолжайте, графиня.
— Я хочу еще сказать вашему величеству, что я хороша собой, молода, я еще лет десять буду привлекательной; я буду не только счастливейшей женщиной, но и наиболее почитаемой с того самого дня, когда я перестану быть любовницей вашего величества. Вы улыбаетесь, сир. Я сержусь еще и потому, что вы не хотите поразмыслить над тем, что я вам говорю. Дорогой король! Когда вам и вашему народу надоедали другие ваши фаворитки и вы их прогоняли, народ вас за это превозносил, а впавшей в немилость гнушался, как в стародавние времена. Так вот, я не буду дожидаться отставки. Я уйду сама, и все об этом узнают. Я пожертвую сто тысяч ливров бедным, проведу неделю в покаянии в одном из монастырей, и не пройдет и месяца, как мое изображение украсит все церкви наравне с кающейся Магдалиной.
— Вы это серьезно, графиня? — спросил король.
— Взгляните на меня, сир, и решите сами, серьезно я говорю или нет.
— Неужели вы способны на такой мелкий поступок, Жанна? Сознаете ли вы, что тем самым вы ставите меня перед выбором?
— Нет, сир. Если бы я ставила вас перед выбором, я сказала бы вам: «Выбирайте между тем-то и тем-то».
— А вы?
— А я вам говорю: «Прощайте, сир» — вот и все. На сей раз король побледнел от гнева.
— Вы забываетесь, графиня! Берегитесь…
— Чего, сир?
— Я вас отправлю в Бастилию.
— Меня?
— Да, вас. А в Бастилии вы соскучитесь еще скорее, чем в монастыре.
— Ах, сир, — умоляюще сложив руки, пропела графиня, — неужели вы мне доставите удовольствие…
— Какое удовольствие?
— Отправить меня в Бастилию.
— Что вы сказали?
— Это будет слишком большая честь для меня.
— То есть как?
— Ну да: я втайне честолюбива и мечтаю стать столь же известной, как господин де ла Шалоте или господин де Вольтер. Для этого мне как раз не хватает Бастилии. Немножко Бастилии — и я буду счастливейшей из женщин. Это будет для меня удобным случаем написать мемуары о себе, о ваших министрах, о ваших дочерях, о вас самом и рассказать грядущим поколениям о всех добродетелях Людовика Возлюбленного. Напишите указ о заточении без суда и следствия, сир. Вот вам перо и чернила.
Она подвинула к королю письменный прибор, стоявший на круглом столике.
Оскорбленный король на минуту задумался, потом поднялся.
— Ну хорошо. Прощайте, графиня! — проговорил он.
— Лошадей! — закричала графиня. — Прощайте, сир! Король шагнул к двери.
— Шон! — позвала графиня. Явилась Шон.
— Мои вещи, дорожных лакеев и почтовую карету, — приказала она. — Живей! Живей!
— Почтовую карету? — переспросила потрясенная Шон. — Что случилось, Боже мой?
— Случилось то, дорогая, что если мы немедленно не уедем, его величество отправит нас в Бастилию Мы не должны терять ни минуты. Поторапливайся, Шон, поторапливайся.
Ее упрек поразил Людовика XV в самое сердце. Он вернулся к графине и взял ее за руку.
— Простите мне, графиня, мою резкость, — проговорил он.
— Откровенно говоря, сир, я удивляюсь, почему вы не пригрозили мне сразу виселицей.
— Графиня!..
— Ну конечно! Ведь воров приговаривают к повешению.
— И что же?
— Разве я не краду место у госпожи де Граммон?
— Графиня!
— Ах, черт побери! Вот в чем мое преступление, сир!
— Послушайте, графиня, будьте благоразумны: вы привели меня в отчаяние.
— А теперь?
Король протянул ей свои руки.
— Мы оба были не правы. Давайте теперь простим Друг друга.
— Вы в самом деле хотите помириться, сир?
— Клянусь честью.
— Ступай, Шон.
— Будут ли какие-нибудь приказания? — спросила молодая женщина у сестры.
— Почему же нет? Мои приказания остаются в силе.
— Графиня…
— Пусть ждут новых распоряжений.
— Хорошо. Шон вышла.
— Так вы меня еще любите? — обратилась графиня к королю.
— Больше всего на свете.
— Подумайте хорошенько о том, что вы говорите, сир. Король в самом деле задумался, но ему некуда было отступать. Кстати, ему было интересно посмотреть, как далеко могут зайти требования победителя.
— Я вас слушаю, — сказал он.
— Одну минуту. Обращаю ваше внимание на то, сир, что я готова была уехать и ни о чем не просила.
— Я обратил на это внимание.
— Но раз я остаюсь, я кое о чем попрошу.
— О чем же? Остается только узнать.
— Да вы и так отлично знаете!
— Отставки господина де Шуазеля?
— Совершенно верно.
— Это невозможно, графиня.
— Лошадей!
— Вот упрямая!
— Подпишите приказ о заточении меня в Бастилию или указ об отставке министра.
— Может быть, стоит поискать золотую середину? — спросил король.
— Спасибо за ваше великодушие, сир. Кажется, я все-таки уеду.
— Графиня! Вы — настоящая женщина!
— К счастью, да.
— И вы говорите о политике, как женщина, строптивая и разгневанная. У меня нет оснований давать отставку де Шуазелю.
— Я понимаю: он — кумир вашего Парламента, он же и поддерживает его членов, когда они восстают против вас.
— Нужен же в конце концов повод!
— Повод нужен слабому человеку.
— Графиня! Де Шуазель — честный человек, а честные люди — редкость.
— Этот честный человек продает вас англичанам, которые отнимают у вас последнее золото.
— Вы преувеличиваете, графиня.
— Совсем немного.
— О Господи! — вскричал раздосадованный Людовик XV.
— До чего же я глупа! — воскликнула графиня. — Какое мне дело до Парламента, до Шуазелей, до его кабинета министров! Какое мне дело до короля — ведь я его крайнее средство!
— Опять вы за свое!
— Как всегда, сир!
— Графиня! Я прошу у вас два часа на размышление.
— Десять минут, сир. Я ухожу в свою комнату, просуньте записку с ответом под дверь: вот бумага, вот чернила. Если через десять минут ответа не будет или если ответ меня не удовлетворит, — прощайте, сир! Забудьте обо мне. Я уеду. В противном случае…
— В противном случае?..
— Поверните задвижку, и дверь откроется.
Людовик XV из приличия поцеловал графине ручку. Уходя, она вызывающе улыбнулась королю.
Король не противился ее уходу, и графиня заперлась в соседней комнате.
Спустя пять минут аккуратно сложенный лист бумаги показался между шелковым шнуром, которым была обшита дверь, и шерстяным ковром.
Графиня с жадностью прочла записку, торопливо написала несколько слов де Ришелье, ожидавшему во дворике под навесом и рисковавшему обратить на себя внимание, томясь столь долгим ожиданием.
Маршал развернул бумагу, прочел и, несмотря на почтенный возраст, бегом бросился в большой двор к своей карете.
— Кучер, в Версаль! — приказал он. — Гони во весь опор!
Вот что было сказано в записке, брошенной через окошко де Ришелье:
«Я потрясла дерево: портфель упал».
Глава 7. КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XV И ЕГО МИНИСТР ЗАНИМАЮТСЯ ДЕЛОМ
На следующий день Версаль был в большем волнении. Люди подавали друг другу таинственные знаки, выразительно пожимали руки или же, напротив, скрестив руки на груди, поднимали глаза к небу, что свидетельствовало об их скорби или удивлении.
Де Ришелье в окружении многочисленных сторонников находился в приемной короля в Трианоне. Было около десяти часов.
Разодетый граф Жан Дю Барри беседовал со старым маршалом, и говорил он весело, если судить по его цветущему виду.
Около одиннадцати король торопливо прошел в свой кабинет, ни с кем не заговорив.
В пять минут двенадцатого де Шуазель вышел из кареты и прошел через галерею, зажав под мышкой портфель.
Это вызвало большое движение: придворные отворачивались, делая вид, что оживленно беседуют, только бы не пришлось здороваться с министром.