Около входа его ждали лошади: после обеда он собирался отправиться в карете на охоту и пробыть там с трех до шести часов вечера.
Дофин по-прежнему измерял высоту солнца.
Глава 9. ЗАГОВОР ВОЗОБНОВЛЯЕТСЯ
Пока его величество прогуливался в саду Трианона в ожидании охоты, а заодно и, не теряя времени даром, старался успокоить де Шуазеля, Люсьенн превратился в место сбора испуганных заговорщиков, слетавшихся к графине Дю Барри подобно птицам, учуявшим порох охотника.
Обменявшись продолжительными взглядами, в которых сквозило нескрываемое раздражение, Жан и маршал де Ришелье вспорхнули первыми.
За ними последовали рядовые фавориты, привлеченные немилостью, в которую едва не впали Шуазели; однако, напуганные возвращенной ему королевской милостью и лишенные поддержки министра, они все же возвращались в Люсьенн, чтобы посмотреть, довольно ли еще крепко дерево и можно ли за него уцепиться, как раньше.
Утомленная своими дипломатическими ухищрениями и лаврами обманчивого триумфа, графиня Дю Барри отдыхала после обеда. Вдруг раздался страшный грохот, и во двор, словно ураган, влетела карета Ришелье.
— Хозяйка Дю Барри спит, — невозмутимо проговорил Замор.
Жан с такой силой отшвырнул его ногой, что дворецкий в расшитом костюме покатился по ковру.
Замор пронзительно, закричал.
Прибежала Шон.
— Как вам не стыдно обижать мальчика, грубиян! — воскликнула она.
— Я и вас вышвырну вон, если вы немедленно не разбудите графиню! — пригрозил он.
Но графиню не нужно было будить: услыхав крик Замора и громовые раскаты голоса Жана, она почувствовала неладное и, накинув пеньюар, бросилась в приемную.
— Что случилось? — спросила она, с ужасом глядя на то, как Жан развалился на софе, чтобы прийти в себя от раздражения, а маршал даже не притронулся к ее руке.
— Дело в том.., в том., черт подери! Дело в том, что Шуазель остался на своем месте.
— Как?!
— Да, и сидит на нем тверже, чем когда бы то ни было, тысяча чертей!
— Что вы хотите этим сказать?
— Граф Дю Барри прав, — подтвердил Ришелье, — герцог де Шуазель силен, как никогда!
Графиня выхватила спрятанную на груди записку короля.
— А это что? — с улыбкой спросила она.
— Вы хорошо прочитали, графиня? — спросил маршал.
— Но.., я умею читать, — отвечала графиня.
— В этом я не сомневаюсь, однако позвольте мне тоже взглянуть…
— Ну разумеется! Читайте!
Герцог взял бумагу, развернул ее и медленно прочел:
«Завтра я поблагодарю де Шуазеля за его услуги. Можете в этом не сомневаться.
Людовик».
— Ведь все ясно, не правда ли? — спросила графиня.
— Яснее быть не может, — поморщившись, отвечал маршал.
— Ну так что же? — спросил Жан.
— Да ничего особенного: победа ожидает нас завтра, ничто еще не потеряно.
— Как завтра? Но король написал это вчера. Значит «завтра» — это сегодня.
— Прошу прощения, сударыня, — заметил герцог, — так как письмо не датировано, «завтра» навсегда останется днем, следующим за тем, в который вы пожелаете увидеть свержение де Шуазеля. На улице Гранж-Бательер, в ста шагах от моего дома, есть кабаре, а на нем — вывеска, на которой красными буквами написано: «У нас будут отпускать в кредит завтра». «Завтра» — значит «никогда».
— Король над нами посмеялся! — воскликнул разгневанный Жан.
— Этого не может быть, — прошептала ошеломленная графиня, — не может быть: такое мошенничество недостойно…
— Ах, графиня, его величество — любитель пошутить! — сказал Ришелье.
— Герцог мне за это заплатит, — продолжала графиня в приступе ярости.
— Не стоит за это сердиться на короля, графиня, не следует обвинять его величество в подлоге или в надувательстве, нет, король исполнил, что обещал.
— Что за чепуха! — обронил Жан, удивленно пожав плечами.
— Что обещал? — вскричала графиня.
— Поблагодарить Шуазеля?
— Вот именно, графиня. Я сам слышал, как его величество благодарил герцога за услуги. Знаете, ведь это можно понять по-разному: в дипломатии каждый понимает так, как ему нравится. Вы поняли так, а король — иначе. Таким образом, даже «завтра» уже не вызывает споров; по-вашему, именно сегодня король должен был выполнить свое обещание: он его выполнил. Я сам слышал, как он благодарил де Шуазеля.
— Герцог! Мне кажется, сейчас не время шутить.
— Уж не думаете ли вы, графиня, что я шучу? Спросите у графа Жана.
— Нет, черт возьми, нам не до смеха! Нынче утром король обнял Шуазеля, приласкал, угостил его, а сию минуту они вдвоем гуляют под ручку по Трианону.
— Под ручку! — повторила Шон, проскользнув в кабинет и воздев руки к небу, подобно новоявленной отчаявшейся Ниобее.
— Да, меня провели! — проговорила графиня. — Однако мы еще посмотрим… Шон, прикажи расседлать лошадей: я не еду на охоту.
— Прекрасно! — воскликнул Жан.
— Одну минуту! — остановил его Ришелье. — Не надо поспешных решений, не надо капризов… Ах, простите, графиня; я, кажется, позволил себе давать вам советы. Прошу прощения.
— Продолжайте, герцог, не стесняйтесь. Мне кажется, я потеряла голову. Вот что получается: я не хочу заниматься политикой, а когда наконец решаюсь вмешаться, получаю удар по самолюбию. Так что вы говорите?
— Я говорю, что сейчас не время капризничать. Послушайте, графиня: положение трудное. Если король дорожит Шуазелями, если на него оказывает влияние супруга дофина, если он так резко рвет отношения, значит…
— Что «значит»?
— Значит, надо стать еще любезнее, графиня. Я знаю, что это невозможно, однако невозможное становится в нашем положении необходимостью: так сделайте невозможное!
Графиня задумалась.
— Потому что иначе, — продолжал герцог, — король может усвоить немецкие нравы!
— Как бы он не стал добродетельным! — в ужасе вскричал Жан.
— Кто знает, графиня? — вымолвил Ришелье. — Новое всегда так притягательно!
— Ну, в это я не верю! — возразила графиня, отказываясь понимать герцога.
— Случались на свете вещи и более невероятные, графиня; недаром существует выражение: волк в овечьей шкуре… Одним словом, не надо капризничать.
— Не следовало бы, — поддакнул Жан.
— Но я задыхаюсь от гнева!
— Еще бы, черт побери! Задыхайтесь, графиня, но так, чтобы король, а вместе с ним и господин де Шуазель ничего не заметили. Задыхайтесь, когда вы с нами, но дышите, когда вас видят они!
— И мне следует ехать на охоту?
— Это было бы весьма кстати!
— А вы, герцог?
— Если бы мне пришлось бежать за охотой на четвереньках, я бы и то за ней последовал.
— Тогда в моей карете! — вскричала графиня, чтобы посмотреть, какое выражение лица будет у ее союзника.
— Графиня, — отвечал герцог с жеманством, скрывавшим его досаду, — эта честь для меня столь велика, что…
— Что вы отказываетесь, не так ли?
— Боже сохрани!
— Будьте осторожны: вы бросаете на себя тень.
— Мне бы этого не хотелось.
— Он сознался. Он имеет смелость в этом сознаться! — вскричала Дю Барри.
— Графиня! Графиня! Де Шуазель никогда мне этого не простит!
— А вы уже в хороших отношениях с де Шуазелем?
— Графиня! Графиня! Разрыв поссорил бы меня с супругой дофина.
— Вы предпочитаете, чтобы мы вели войну порознь и не деля трофеев? Еще есть время. Вы не запятнаны, и вы еще можете выйти из заговора.
— Вы меня не знаете, графиня, — отвечал герцог, целуя ей ручку. — Вы заметили, чтобы я колебался в день вашего представления ко двору, когда нужно было найти платье, парикмахера, карету? Вот так же и сегодня я не стану колебаться. Я смелее, чем вы думаете, графиня.
— Ну, значит, мы уговорились.