Но, по правде говоря, я сошла с ума, вот в чем дело.
— Так вас, должно быть, заразили этой болезнью те, кого свели с ума вы сами?
— Берегитесь! Мне надоели ваши любезности, потому что они неискренни.
— Графиня, графиня! Я начинаю думать, что вы не с ума сошли, а просто неблагодарны.
— Нет, я — не сумасшедшая, не неблагодарная, я…
— Кто же вы?
— Я разгневана, господин герцог!
— В самом деле…
— Вас это удивляет?
— Нисколько, графиня. Клянусь честью, есть от чего разгневаться!
— Вот именно это меня в вас и возмущает.
— Неужели есть что-то такое, что может вас во мне возмутить, графиня?
— Да.
— Что же это? Я уже довольно стар, однако я готов приложить любые усилия для того, чтобы вам понравиться.
— Да вы просто не знаете, о чем идет речь, маршал.
— Ошибаетесь, мне это известно.
— Вы знаете, что меня раздражает?
— Разумеется: Замор разбил китайский фонтан. Едва уловимая улыбка промелькнула на губах молодой женщины, однако Замор, почувствовав себя виноватым, униженно склонил голову, словно небо затянуло тучей, полной пощечин и щелчков.
— Да, — со вздохом проговорила графиня, — да, герцог, вы угадали: причина именно эта, вы действительно тонкий политик.
— Мне всегда это говорили, графиня, — скромно отвечал де Ришелье.
— А я и так это вижу, герцог. Вы сразу определили причину, отчего я не в духе: это восхитительно!
— Ну и прекрасно. Однако это еще не все.
— Неужели?
— Да, я догадываюсь, что есть еще кое-что…
— Вы так думаете?
— Да.
— А о чем вы догадываетесь?
— Мне кажется, вы ждали вчера вечером его величество.
— Где?
— Здесь.
— Что же дальше?
— Его величество не пришел.
Графиня покраснела и приподнялась на локте.
— Ax, ax! — прошептала она.
— А ведь я приехал из Парижа, — продолжал герцог.
— Ну и что же?
— А то, что я мог ничего не знать о том, что произошло в Версале, черт побери! Однако…
— Герцог, милый герцог, вы сегодня чересчур сдержанны. Какого черта! Раз уж начали — договаривайте. Или не надо было начинать.
— Вольно вам говорить, графиня! Дайте мне хотя бы передохнуть. Так на чем я остановился?
— Вы остановились на… «однако».
— Да, верно. Однако я не только знаю, что его величество не пришел, но и догадываюсь, почему не пришел.
— Герцог! Я всегда думала, что вы колдун. Мне недоставало лишь доказательства.
— Сейчас я вам представлю и доказательство. Графиня, уделявшая беседе значительно больше внимания, чем ей хотелось это показать, оставила в покое голову Замора, волосы которого она перебирала своими белыми изящными пальчиками.
— Представьте, герцог, представьте, — сказала она.
— В присутствии господина дворецкого? — спросил герцог.
— Ступайте. Замор, — приказала графиня негритенку. Обезумев от радости, он одним прыжком выскочил из будуара в приемную.
— Прекрасно! — прошептал Ришелье. — Должен ли я все вам говорить, графиня?
— Чем вам помешала эта обезьяна — Замор, герцог?
— Сказать по правде, меня кто угодно смущает.
— Кто угодно — это я понимаю, но разве Замор — кто угодно?
— Замор — не слепой, не глухой, не немой. Значит, он тоже — «кто угодно». «Кто угодно» для меня — тот, у кого такие же, как у меня, глаза, уши, язык; значит, он может увидеть то, что я делаю, услышать или повторить то, что я говорю; одним словом, этот «кто-то» может меня выдать. Итак, изложив свою теорию, я продолжаю.
— Да, герцог, продолжайте, доставьте мне удовольствие.
— Не думаю, что это будет удовольствием, графиня. Впрочем, неважно, я должен продолжать. Итак, король посетил вчера Трианон.
— Малый или Большой?
— Малый. Ее высочество держала его под руку.
— Вот как?
— Ее высочество очаровательна, как вам известно…
— Увы!
— Она так с ним носилась, называла «папочкой», что его величество не устоял — ведь у него такой мягкий характер! За прогулкой последовал ужин, за ужином — невинные игры. Одним словом…
— Одним словом, — бледная от нетерпения, подхватила Дю Барри, — король не поехал в Люсьенн, не так ли? Вы это хотели сказать?
— Да, черт возьми.
— Это просто объясняется: его величество нашел там все, что любит.
— Отнюдь нет, и вы сами далеки от того, чтобы поверить хоть одному своему слову. Он нашел там всего-навсего то, что ему нравится.
— Это еще хуже, герцог. Судите сами: поужинал, побеседовал, поиграл — вот и все, что ему нужно. С кем же он играл?
— С де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
— Может быть, не стоит больше об этом говорить, графиня? — предложил Ришелье.
— Напротив, продолжайте.
— Вы столь же отважны, сколь умны, графиня. Давайте возьмем быка за рога, как говорят испанцы.
— Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы, герцог.
— Пословица к ней не относится. Я хотел сказать, графиня, что де Шуазель, раз уж я вынужден о нем говорить, играл в карты, да так удачно, так ловко…
— Что выиграл?
— Нет, он проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет. А в этой игре его величество крайне самолюбив, притом что играет он из рук вон плохо.
— Ох, этот Шуазель! — прошептала Дю Барри. — Госпожа де Граммон тоже была там?
— Нет, графиня, она готовится к отъезду.
— Герцогиня уезжает?
— Да, она делает глупость, мне кажется.
— Какую?
— Когда ее не преследуют, она дуется; когда ее не прогоняют, она уезжает сама.
— Куда?
— В провинцию.
— Она собирается строить козни.
— Ах, черт побери! Чем же ей еще заниматься? Итак, собираясь уезжать, она, естественно, пожелала проститься с ее высочеством, которая, понятно, нежно ее любит. Вот как она оказалась в Трианоне.
— В Большом?
— Разумеется, ведь Малый еще не готов.
— Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество недвусмысленно дает понять, чью сторону она принимает.
— Нет, графиня, не надо преувеличивать. Итак, герцогиня завтра уезжает.
— Король развлекался там, где не было меня! — воскликнула графиня с возмущением и в то же время со страхом.
— Ах, Боже мой! Да, в это трудно поверить, однако это так, графиня. Что же из этого следует?
— Что вы прекрасно обо всем осведомлены, герцог.
— И все?
— Нет.
— Ну так продолжайте!
— Я из этого заключаю, что по доброй воле или силой необходимо вырвать короля из когтей этих Шуазелей, или ! мы погибли!
— Увы!
— Простите, — продолжала графиня, — я говорю «мы», однако не волнуйтесь, герцог, это относится к членам семьи.
— И к друзьям, графиня. Позвольте на этом основании тоже принять в этом деле участие. Таким образом…
— Таким образом, вы себя причисляете к моим друзьям?
— Мне казалось, что я говорил вам об этом, графиня.
— Этого недостаточно.
— Я полагал, что доказал это.
— Вот это уже лучше. Так вы мне поможете?
— Я готов сделать все, что в моей власти, графиня, однако…
— Что?
— Не стану от вас скрывать, что дело это весьма трудное.
— Их что же, нельзя вырвать, этих Шуазелей?
— Во всяком случае, они неискоренимы.
— Вы полагаете?
— Да.
— Стало быть, что бы ни говорил славный Лафонтен, против этого дуба бессильны и ветер, и буря.
— Этот министр — большой талант!
— Ага! Вы заговорили, как энциклопедисты.
— Разве я уже не член Академии?
— О, вы в такой малой степени академик…
— Вы правы. Академик — мой секретарь, а не я. Однако я по-прежнему настаиваю на своем.
— Что Шуазель — талантливый политик?
— Совершенно верно.
— В чем же состоит его талант?
— А вот в чем, графиня: он сумел так представить дела в Парламенте и отношения с Англией, что король не может больше без него обойтись.