- Ну, а я, - сказал Нуартье, - в ответ на ваш рассказ сообщу вам новость.
- Мне кажется, что я уже знаю ее.
- Так вы знаете о высадке его величества императора?
- Молчите, отец, умоляю вас; во-первых, ради вас самих, а потом и ради меня. Да, я знал эту новость, и знал даже раньше, чем вы, потому что я три дня скакал из Марселя в Париж и рвал на себе волосы, что не могу перебросить через двести лье ту мысль, которая жжет мне мозг.
- Три дня? Вы с ума сошли? Три дня тому назад император еще не высаживался.
- Да, но я уже знал о его намерении.
- Каким это образом?
- Из письма с острова Эльба, адресованного вам.
- Мне?
- Да, вам; и я его перехватил у гонца. Если бы это письмо попало в руки другого, быть может, вы были бы уже расстреляны.
Отец Вильфора рассмеялся.
- По-видимому, - сказал он, - Бурбоны научились у императора действовать без проволочек... Расстрелян! Друг мой, как вы спешите! А где это письмо? Зная вас, я уверен, что вы его тщательно припрятали.
- Я сжег его до последнего клочка, ибо это письмо - ваш смертный приговор.
- И конец вашей карьеры, - холодно отвечал Нуартье. Да, вы правы, но мне нечего бояться, раз вы мне покровительствуете.
- Мало того: я вас спасаю.
- Вот как? Это становится интересно! Объяснитесь.
- Вернемся к клубу на улице Сен-Жак.
- Видно, этот клуб не на шутку волнует господ полицейских. Что же они так плохо ищут его? Давно бы нашли!
- Они его не нашли, но напали на след.
- Это сакраментальные слова, я знаю; когда полиция бессильна, она говорит, что напала на след, и правительство спокойно ждет, пока она не явится с виноватым видом и не доложит, что след утерян.
- Да, но найден труп; генерал Кенель мертв, а во всех странах мира это называется убийством.
- Убийством? Но нет никаких доказательств, что генерал стал жертвою убийства. В Сене каждый день находят людей, которые бросились в воду с отчаяния или утонули, потому что не умели плавать.
- Вы очень хорошо знаете, что генерал не утопился с отчаяния и что в январе месяце в Сене не купаются. Нет, нет, не обольщайтесь: эту смерть называют убийством.
- А кто ее так называет?
- Сам король.
- Король? Я думал, он философ и понимает, что в политике нет убийств.
В политике, мой милый, - вам это известно, как и мне, - нет людей, а есть идеи; нет чувств, а есть интересы. В политике не убивают человека, а устраняют препятствие, только и всего. Хотите знать, как все это произошло? Я вам расскажу. Мы думали, что на генерала Кенель можно положиться, нам рекомендовали его с острова Эльба. Один из нас отправился к нему и пригласил его на собрание на улицу Сен-Жак; он приходит, ему открывают весь план, отъезд с острова Эльба и высадку на французский берег; потом, все выслушав, все узнав, он заявляет, что он роялист; все переглядываются; с него берут клятву, он ее дает, но с такой неохотой, что поистине уж лучше бы он не искушал господа бога; и все же генералу дали спокойно уйти. Он не вернулся домой. Что ж вы хотите? Он, верно, сбился с дороги, когда вышел от нас, только и всего. Убийство! Вы меня удивляете, Вильфор; помощник королевского прокурора хочет построить обвинение на таких шатких уликах.
Разве мне когда-нибудь придет в голову сказать вам, когда вы как преданный роялист отправляете на тот свет одного из наших: "Сын мой, вы совершили убийство!" Нет, я скажу: "Отлично, милостивый государь, вы победили; очередь за нами".
- Берегитесь, отец; когда придет наша очередь, мы будем безжалостны.
- Я вас не понимаю.
- Вы рассчитываете на возвращение узурпатора?
- Не скрою.
- Вы ошибаетесь, он не сделает и десяти лье в глубь Франции; его выследят, догонят и затравят, как дикого зверя.
- Дорогой друг, император сейчас на пути в Гренобль; десятого или двенадцатою он будет в Лионе, а двадцатого или двадцать пятого в Париже.
- Население подымется...
- Чтобы приветствовать его.
- У него горсточка людей, а против него вышлют целые армии.
- Которые с кликами проводят его до столицы; поверьте мне, Жерар, вы еще ребенок; вам кажется, что вы все знаете, когда телеграф, через три дня после высадки, сообщает вам: "Узурпатор высадился в Каннах с горстью людей, за ним выслана погоня". Но где он? Что он делает? Вы ничего не знаете. Вы только знаете, что выслана погоня. И так за ним будут гнаться до самого Парижа без единого выстрела.
- Гренобль и Лион - роялистские города, они воздвигнут перед ним непреодолимую преграду.
- Гренобль с радостью распахнет перед ним ворота; весь Лион выйдет ему навстречу. Поверьте мне, мы осведомлены не хуже вас, и наша полиция стоит вашей. Угодно вам доказательство: вы хотели скрыть от меня свой приезд, а я узнал о нем через полчаса после того, как вы миновали заставу. Вы дали свой адрес только кучеру почтовой кареты, а мне он известен, как явствует из того, что я явился к вам в ту самую минуту, когда вы садились за стол. Поэтому позвоните и спросите еще прибор; мы пообедаем вместе.
- В самом деле, - отвечал Вильфор, глядя на отца с удивлением, - вы располагаете самыми точными сведениями.
- Да это очень просто; вы, стоящие у власти, владеете только теми средствами, которые можно купить за деньги; а мы, ожидающие власти, располагаем всеми средствами, которые дает нам в руки преданность, которые нам дарит самоотвержение.
- Преданность? - повторил Вильфор с улыбкой.
- Да, преданность; так для приличия называют честолюбие, питающее надежды на будущее.
И отец Вильфора, видя, что тот не зовет слугу, сам протянул руку к звонку.
Вильфор удержал его.
- Подождите, отец, еще одно слово.
- Говорите.
- Как наша полиция ни плоха, она знает одну страшную тайну.
- Какую?
- Приметы того человека, который приходил за генералом Кенелем в тот день, когда он исчез.
- Вот как! Она их знает? Да неужели? И какие же это приметы?
- Смуглая кожа, волосы, бакенбарды и глаза черные, синий сюртук, застегнутый доверху, ленточка Почетного легиона в петлице, широкополая шляпа и камышовая трость.
- Ага! Полиция это знает? - сказал Нуартье. - Почему же в таком случае она не задержала этого человека?
- Потому что он ускользнул от нее вчера или третьего дня на углу улицы Кок-Эрон.
- Недаром я вам говорил, что ваша полиция - дура.
- Да, но она в любую минуту может найти его.
- Разумеется, - сказал Нуартье, беспечно поглядывая кругом.