.. Во всяком случае, в понедельник я брала его с собой... Голубой в белый горошек... Вы увидите его в кухне возле газовой плитки... Не правда ли, мадам Шошуа?
И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя надменный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений.
- Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа?
- Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все время заглатывает свою шерсть.
Речь, видимо, шла о коте, дремавшем на красной подушке в кресле.
- Погодите, милочка... Вы еще взяли, как всегда, "Киногазету" и роман за двадцать пять су...
В конце прилавка лежали бульварные романы в пестрых обложках, но Фелиси на них не взглянула и пожала плечами.
- Сколько я вам должна?.. Поторопитесь... Комиссар настаивает: все должно быть, как в понедельник, а я у вас тогда долго не задерживалась.
Тут вмешался Мегрэ.
- Скажите, мадам Шошуа... Поскольку мы говорим о том, что было в понедельник утром... Пока вы обслуживали мадемуазель, вы не слышали, не проезжала ли здесь машина?
Бакалейщица задумалась, глядя сквозь витрину на залитую солнцем улицу.
- Не могу сказать... Постойте!.. Тут их нечасто увидишь... Из лавки только слышно, как они мчатся по дороге... Какой это был день?.. Помню, за домом Себилей проехал маленький красный автомобиль, но в какой день - не знаю...
На всякий случай Мегрэ пометил в своей записной книжке: "Красная машина... Себиль...".
И он снова очутился на улице вместе с Фелиси, которая шла, подпрыгивая, набросив пальто на плечи, словно старинный плащ: рукава развевались у нее за спиной.
- Пойдемте здесь... Домой я всегда возвращаюсь коротким путем.
Узкая тропинка петляла между огородами.
- По дороге вы никого не встретили? - спросил комиссар.
- Подождите... Сейчас увидите...
И он увидел. Фелиси оказалась права. Едва они вышли на новую улицу, навстречу им попался почтальон, поднимавшийся на велосипеде на холм. Он проехал мимо них и, обернувшись, крикнул:
- Вам ничего нет, мадемуазель Фелиси!
Она посмотрела на Мегрэ.
- В понедельник он видел меня здесь в тот же час. Так бывает почти каждое утро.
Они обогнули уродливый, оштукатуренный и выкрашенный в небесно-голубой цвет домик, окруженный палисадником, и прошли вдоль живой изгороди. Фелиси толкнула калитку, задев своим развевающимся пальто кусты смородины.
- Ну вот... Теперь мы в саду... Сейчас увидите беседку...
В десять часов без нескольких минут они вышли из домика через другую дверь, выходящую в аллею. Чтобы дойти до лавки и вернуться обратно, они описали почти полный круг. Они прошли вдоль бордюра из гвоздики, которая вот-вот расцветет, и грядок с нежно-зеленым салатом.
- Он, видимо, находился здесь... - сообщила Фелиси, указав на туго натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. - Он начал сажать помидоры.
Дошел до половины грядки... Когда я его тут не застала, то сразу подумала, что он пошел выпить стаканчик розового вина...
- Он пил много вина?
- Только, когда мучила жажда... Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан.
Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков мечтают провести остаток дней.
.. Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан.
Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков мечтают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голубую тень примыкавшего к нему дворика. Направо - беседка из зелени. На столе в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном.
- Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из этого графинчика.
Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него а упор своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную невиновность.
Однако же она возражает:
- Это пил не мой хозяин...
- Знаю... Вы мне уже говорили...
Бог мой, как трудно иметь дело с такой особой, как Фелиси! Что она еще сказала своим резким голосом, который так действует на нервы Мегрэ? Ах, да... Она сказала:
- Я не имею права выдавать чужие секреты. Может быть, в глазах некоторых я была просто служанкой. Но он относился ко мне не как к прислуге. В один прекрасный день все бы, конечно, узнали...
- Что узнали?
- Ничего.
- Вы намекаете, что были любовницей Деревянной Ноги?
- За кого вы меня принимаете?
Мегрэ рискнул:
- Ну так его дочерью?
- Бесполезно допытываться... Быть может, когда-нибудь...
Вот она, Фелиси! Жесткая, как гладильная доска, кислая, взбалмошная, с резкими чертами неумело напудренного и нарумяненного лица, маленькая служанка, мнящая себя принцессой на деревенском балу, но взгляд которой вдруг с тревогой устремляется в одну точку, а на губах мелькает отчужденная презрительная улыбка.
- Если он пил в одиночестве, это меня не касается...
Нет, старый Жюль Лапи по прозвищу Деревянная Нога пил не один. Мегрэ убежден в этом. Человек, работающий в своем саду, с соломенной шляпой на голове и в сабо на ногах не бросит вдруг неоконченной посадку помидоров и не пойдет искать в буфете бутылку с водкой, чтобы одному распивать ее в беседке.
В то утро на столе, выкрашенном в зеленый цвет, стояла и вторая рюмка. Кто-то ее убрал. Может быть, Фелиси?
- Что вы сделали, не застав Лапи в саду?
- Ничего. Пошла в кухню, зажгла газ, поставила кипятить молоко и накачала воды, чтобы вымыть овощи.
- А потом?
- Встала на старый стул и сменила липкую бумагу для мух...
- Не снимая шляпки с головы? Ведь вы всегда ходите за покупками в шляпке?
- Конечно. Я ведь не какая-нибудь замарашка.
- Когда же вы ее сняли?
- Когда вскипело молоко. Я поднялась к себе наверх.
Все новое и свежевыкрашенное в доме, который старик окрестил "Мыс Горн". Лестница пахнет лакированным еловым деревом. Ступеньки трещат под ногами.
- Поднимайтесь! - сказал комиссар. - Я пойду следом за вами.
Она толкает дверь комнаты, в которой стоит кушетка, покрытая кретоном в цветочках, а на стенах висят фотографии киноактеров.
- Значит, так... Я снимаю Шляпу... И вдруг вспоминаю: "Ах, да! Забыла открыть окно у мсье Жюля". Иду через площадку. Открываю дверь и как вскрикну...
Мегрэ попыхивает трубкой, которую набил в саду свежим табаком.