Человек, сказавший "нет", крупными шагами ходил взад-вперед по другую сторону стенки. Щелкнул замок чемодана.
- Жан!
- Я сказал "нет"!
- Жан! Умоляю тебя, выслушай. Позволь мне хотя бы объяснить.
- Нет!
Они пришли с улицы, из ночи. Движения мужчины были уверенными, решительными. Он, конечно, хватал из шкафа свои разбросанные вещи и запихивал их в чемодан. Женщина, конечно, цеплялась за него, потому что послышался глухой звук удара, затем стон. Мужчина оттолкнул ее, и она чуть не упала.
- Жан, пожалуйста...
Должно быть, она обезумела. Для нее тоже перестали существовать обычные условности повседневной жизни и уважения к человеку.
- Я сейчас все объясню. Клянусь...
- Шлюха!
- Да, шлюха. Ты прав, но...
- Ты что, всю гостиницу разбудить хочешь?
- Мне все равно. Будь здесь хоть сто человек, это не помешало бы мне ползать у тебя в ногах, просить прощения, умолять.
- Заткнись!
- Жан!
- Заткнись, слышишь!
- Поверь, я сделала это ненарочно.
- Нет, это я сделал нарочно!
- Мне надо было подышать воздухом.
- Мужика тебе надо было, и все тут.
- Неправда, Жан. Я три дня не выходила из комнаты, ухаживала за тобой, как...
- Скажи еще - как мать, потаскуха.
- Ты спал. Я вышла на минутку.
- Дерьмо!
- Ведь ты не уйдешь, правда? Не бросишь меня? Лучше сразу убей!
- Охотно бы это сделал.
- Так убей.
- Не стоит труда. Отвали. Пусти меня. Тебе что, не ясно?
Должно быть, он толкнул ее снова и она упала на пол; стало тихо, затем тоном уже не трагическим, а скорее заунывным и казавшимся почти пародийным она затянула вечное:
- Жа-а-а-н!
- Хватит распускать нюни!
- Я жить без тебя не могу.
- Вот и подыхай!
- Как ты можешь говорить такое? Как ты мог забыть...
- Что забыть? То, что ты сделала для меня, или то, что я сделал для тебя? Отвечай! А лучше молчи! Куда, черт побери, ты засунула мои рубашки?
И нормальным голосом, как говорят артисты во время антракта, она отозвалась:
- Три отдала в стирку. Остальные на верхней полке в шкафу, в ванной...
Потом снова взяла прежний тон:
- Жан...
Он не пытался разнообразить свой слог:
- Дерьмо!
- Что ты собираешься делать?
- Тебя это не касается.
- Клянусь, с тех пор как мы познакомились, до меня не дотрагивался ни один мужчина.
- Кроме того, с которым ты выходила из дансинга, когда я пришел.
- Я только попросила его проводить меня до гостиницы. Я боялась... Он расхохотался. - Лучше не придумаешь.
- Не смейся, Жан. Уйдешь - завтра же сам раскаешься.
- Угрожаешь?
Угрожал-то он.
Уйдешь - завтра же сам раскаешься.
- Угрожаешь?
Угрожал-то он. Больше чем угрожал, потому что последовал тяжелый удар, видимо кулаком, потом тишина и стон:
- Ты ничего не понял. Это я... А в общем, нет. Лучше покончить с этим сразу.
- Как хочешь.
Шаги. Хлопнула дверь. Но не та, что вела в коридор, а дверь ванной. В стакан полилась вода.
- Что ты делаешь?
Женщина не ответила. Мужчина тяжело дышал. Должно быть, пытался закрыть набитый доверху чемодан. Потом обошел комнату, чтобы убедиться, не забыл ли что-нибудь.
- Прощай... - бросил он наконец с нервной веселостью.
Сразу же дверь открылась снова, и женский голос испуганно бросил:
- Жан! Жан!.. Сжалься!
- Еще чего!
- Постой, Жан. Теперь ты не сможешь отказать мне в этом. Послушай...
Он направился к двери.
- Послушай, сейчас я умру.
Он не остановился. Она ползла на коленях. Конечно, она ползла на коленях по красному, сомнительной чистоты ковру гостиничного номера; казалось, было воочию видно, как она цепляется за брюки мужчины, а тот отпихивает ее ногой.
- Клянусь... клянусь... клянусь... Она икала, слова застывали у нее на губах.
- ...что я отравилась.
Хлопнула дверь. Шаги прозвучали по коридору и стихли на лестнице.
Снизу донеслось слабое эхо разговора между уходившим мужчиной и портье в черном.
Г-н Монд стоял в темноте посреди комнаты. Нащупал выключатель и удивился, увидев себя в рубашке и босиком. Он подошел к двери в смежную комнату, прислушался, но безуспешно: ни рыданий, ни вздохов.
Тогда он покорно поднял с пола валявшиеся у кровати брюки, к которым до сих пор не привык. Домашних туфель у него не было, и он надел ботинки, не завязывая шнурков.
Он бесшумно вышел из комнаты, постоял у соседнего номера и робко постучал. Никто не ответил. Он нажал ручку, все еще не решаясь открыть дверь.
Наконец он услышал едва различимый звук, словно кто-то задыхался и силился глотнуть воздуха.
Он вошел. Номер, как и у него, разве что чуть побольше. Зеркальный шкаф открыт настежь, дверь в ванную тоже. На полу сидела женщина в забавной позе, вроде китайского бонзы. Платиновые волосы падали ей на лицо.
Глаза у нее были красные, но сухие. Сложив руки на груди, она смотрела в пространство.
Женщину, казалось, не удивило его появление. Однако она все же заметила его и, не шевелясь, не говоря ни слова, смотрела, как он подходит к ней.
- Что вы сделали? - спросил г-н Монд.
В расстегнутых брюках, с уже редкими, всклокоченными, как утром после сна, волосами, в незашнурованных ботинках, он не сознавал, на кого сейчас похож.
- Закройте дверь, - вздохнула она. Потом спросила:
- Он ушел, да?
И, не дождавшись ответа, закончила:
- Я знаю, он больше не вернется... Как глупо! Последние слова она прокричала с недавним исступлением, воздев руки к небу, которое словно осуждала за глупость мужчин.
- Как глупо!
Опираясь на пол руками, она попыталась подняться и в какой-то момент встала на четвереньки. Под коротким черным шелковым платьем в обтяжку виднелись длинные ноги в чулках телесного цвета.