Невинное, простодушное дитя!
Пройдя по тропинке, петлявшей сквозь заросли бамбука, мы вышли на пологий склон и устроились на полянке. Трава была влажной от ночной росы, но нас это не смущало. Норико первой опустилась на траву, я присел рядышком.
Полянка, которую мы выбрали, находилась у кромки низины под окружавшими восемь могил холмами. Вдали террасами располагались залитые водой рисовые и обычные суходольные поля. Между полями на внушительном расстоянии друг от друга стояли покрытые соломой крестьянские дома. В этих краях ставни на ночь не запирали, а спали обычно при электрическом свете, поэтому даже сейчас свет через сёдзи пробивался наружу. Залитые водой поля с высаженными ростками риса казались при этом свете очень красивыми. Небо было усыпано звездами, ярко выделялся Млечный Путь.
Норико с восхищением вглядывалась в ночное небо, а через некоторое время повернула лицо ко мне.
– Тацуя-сан! – тихо позвала она.
– Да, я слушаю.
– А знаете, я давно думаю о вас.
Я с удивлением воззрился на нее. Никакого смущения, невинный взгляд.
– Мне в самом деле было тоскливо, ужасно тоскливо. Просто мочи не было терпеть. Я чувствовала себя совершенно одинокой. Я постоянно плакала, прямо слезы градом лились, сама не понимала, отчего это я такой плаксивой сделалась. И вдруг совсем неожиданно вспомнила вас, Тацуя-сан. Как я вас увидела впервые, ну и так далее… И от этих воспоминаний я прямо задыхаться стала… Грудь будто обручем сжимает, и снова тянет заплакать. А сегодня стало так тяжко, что, я уже говорила вам, как лунатик, выскочила на улицу, бродила как безумная и неожиданно встретила вас. Я так перепугалась! Ужас! И в то нее время я так обрадовалась, как никогда! Я думаю, Тацуя-сан, боги услышали мои молитвы и послали вас ко мне.
Я был потрясен. Меня бросало то в жар, то в холод.
Что это, если не признание в любви?
Вот уж чего я никак не ожидал. В полной растерянности, я не мог сообразить, что же ответить Норико, и только, моргая, смотрел на нее. А она была простодушной, как девочка из сказок братьев Гримм или Андерсена, в ней не чувствовалось ни тени смущения, но сквозило что-то необычайно трогательное.
И все же мне придется как-то реагировать. Сколько бы я ни копался в своем сердце, ничего похожего на любовь к Норико я там не обнаружу. Любовь, привязанность – эти чувства возникают лишь как результат взаимопонимания, откуда им взяться во мне? Девушка по имени Норико мне ведь практически незнакома.
Что следовало мне сказать ей? Говорить успокоительную бессмыслицу, безответственно поддакивать мне несвойственно. Кроме того, я считал непростительным грехом обманывать такое светлое, наивное создание. Приходилось просто отмалчиваться. Впрочем, кажется, Норико и не рассчитывала на мой ответ, ее вполне удовлетворяла возможность выговориться самой. Я же, глядя на нее, не мог избавиться от беспокойства, потому что знал: женщина, сильно влюбленная, убеждена, что и объект ее любви отвечает ей взаимностью, достоин абсолютного доверия.
Мне оставалось только осторожно уйти от этой опасной темы.
– Норико-сан!
– Да?
– До приезда сюда вы в Токио тоже жили вместе с Синтаро?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– В Токио Мияко~сан часто приходила к вам?
– Мияко-сан? Да нет, не так часто… Обычно брат уходил, но не знаю, к ней или нет.
– Говорят, Мияко-сан и Сиитаро-сан чуть не поженились.
– Да, ходили такие слухи. Может быть, они и на самом деле хотели пожениться. Если б не война… поражение в войне…
– Мияко-сан и тут посещает вас?
– Нет… В последнее время совсем не заглядывает. Поначалу пару раз приходила, но брат избегал ее,..
– Почему?
– Точно не знаю. Но, вполне может быть, потому, что Мияко-сан – богачка, а он – почти нищий.
Он всегда был гордым и независимым. Очень не любил, когда его жалели, когда выражали сочувствие…
На мои вопросы Норико отвечала без малейшей заминки; видимо, ее совершенно не занимало, почему меня интересуют такие подробности. Я же, с одной стороны, испытывал угрызения совести, но с другой – мне многое надо было узнать, и представившуюся возможность я решил использовать в полной мере.
– А как вы думаете, если бы Синтаро-сан согласился, Мияко-сан вышла бы за него замуж?
– М-м-м… Не знаю… – Норико покачала головой. И я удивился тому, какая у нее длинная шея, причем очень красивая, я сказал бы даже, лебединая шея.
– Не могу сказать, поженились бы они или нет. Я ведь глупая, не могу разобраться даже в том, что творится в собственной душе, не то что в чужой, тем более в душе Мияко – она очень непростой человек.
Я взглянул на Норико, не в силах сдержать удивления. Сегодня утром я впервые понял, что Харуё недолюбливает Мияко. Оказывается, и Норико тоже. Поистине нельзя судить о человеке по его виду… Если говорить о Харуё, то можно допустить наличие своего рода ревности в ее отношении к Мияко. Но не думаю, что эта ревность присутствует у наивной Норико. Если две такие разные женщины высказывают практически одно и то же мнение, можно считать его достаточно объективным. А вот я не воспринимал Мияко как роковую женщину, она мне казалась просто немного ветреной.
Синтаро
Интересно, сколько времени мы просидели там? Я, к несчастью, забыл наручные часы. Мне казалось, что прошла целая вечность. Норико никак не отпускала меня. Общих тем для беседы у нас было не так уж много, но ей достаточно было того, что я сижу рядом. Она вспоминала что-то, о чем-то рассказывала. Разговоры ее напоминали бесконечную сказку, в которой не было и следов ехидства, злословия, недоброжелательности, и в какой-то момент я, неожиданно для себя самого, почувствовал, что впервые после приезда в Деревню восьми могил я обретаю ощущение покоя. Меня постоянно окружали здесь лица людей озлобленных, ощетинившихся словно ежи, готовые исколоть всех подряд. А сегодняшняя встреча дала мне возможность расслабиться и взглянуть на людей, на жизнь вообще новым, более объективным и одновременно просветленным взглядом. Я рассеянно слушал бесконечную, но такую милую болтовню Норико, пока до нас не донесся откуда-то бой стенных часов. Двенадцать! – Уже двенадцать часов! Очень поздно, пора идти.
– Да, действительно…
Даже до Норико дошло, что расставаться все-таки придется.
– Надо домой. Хотя брат, кажется, еще не вернулся, – грустно сказала она.
– Все же – куда он уходит? Да еще каждый вечер…
– Цредставления не имею. Когда-то мог до утра засиживаться за го [32] , очень любил эту игру. Но после того, как вернулся в деревню, перестал играть, здесь не с кем.
Норико, казалось, не беспокоило ночное отсутствие брата, а меня почему-то мучил вопрос, где и как проводит ночи Синтаро.
– Когда ж он обычно возвращается? – не удержавшись, спросил я.
– Понятия не имею. Когда он приходит домой, я всегда сплю.
– А в котором часу вы спать ложитесь, Нори-ко-сан?
– Часов в девять–десять. Сегодня – исключение. Но я так рада, что не спала. Благодаря этому я увиделась с вами… Послушайте, Тацуя-сан, вы завтра вечером придете ко мне?
Норико спросила таким тоном, будто это уже дело решенное. Обезоруженный ее бесхитростностью, я не мог ответить отказом.
– Можно, конечно. Только если не будет дождя.
– Конечно, если будет лить дождь, из дома не выйти…
– И у меня есть просьба к вам, Норико-сан: пообещайте никому не рассказывать, что сегодня ночью видели меня тут. И ни в коем случае не говорите об этом Синтаро.
– А почему? – Удивленная Норико уставилась на меня округлившимися глазами.
– Так надо.