И молчите не только о сегодняшней ночи, но и о завтрашней, если мы встретимся тут. Если вы не сдержите обещания – я не буду больше приходить.
Это подействовало.
– Хорошо, я никому ничего не скажу. Но тогда вы будете приходить ко мне каждый вечер?
Женщины – дипломаты от природы. При всей своей наивности Норико ловко продвинулась в желанном направлении. Ну что тут поделаешь? Я печально улыбнулся;
– Буду.
– Обязательно?
– Да. Обязательно. Ну ладно, Синтаро-сан скоро должен вернуться домой. Идите и вы, Нотт-тян [33] .
Это ласковое обращение вырвалось у меня неожиданно для себя самого.
Она послушно кивнула в ответ.
– Что ж, Тацуя, до свидания!
– До свидания.
Пройдя по склону пять-шесть шагов, Норико снова обернулась:
– До свидания!
– Ага, пока!
Норико продолжала спускаться по склону, но вдруг вскрикнула и остановилась.
– Что случилось, Нотт-тян? – Я в испуге повернулся в ее сторону.
Как я уже говорил, мы находились на склоне, спускавшемся к низине, словно стенами, окруженной горами. Норико уже спустилась к низине; там, в некотором отдалении от поселка, одиноко стоял маленький домик; сквозь его застекленную стену наружу проникал красноватый электрический свет. В тот момент, когда я обернулся, темная тень мелькнула по этой застекленной стене – это произошло мгновенно, но мне все же показалось, что это была тень мужчины в европейской одежде и охотничьей шляпе. Мое сознание даже не успело четко зафиксировать это; свет погас, и мгла накрыла весь дом.
– Ой! – Норико на мгновение застыла как вкопанная, а потом бросилась ко мне наверх. – Тацуя! Там кто-то есть!
– В чем дело, Нотт-тян?
– Я про тень! Вы ведь тоже видели ее – похоже на мужчину в охотничьей шляпе.
– Ну и что?
– Но там не мужчина живет, а монахиня! Как это? В недоумении я еще раз оглянулся.
В домике монахини царила полная темнота и тишина.
– Нотт-тян, а эта «монахиня с крепким чаем» – она что, здесь живет?
– Ну да! Ее зовут Мёрэн. Очень странно, что к ней в дом сейчас зашел мужчина. И почему свет погасили?
– А что, нельзя гасить свет?
– Так Мёрэн-сан всегда спит при свете. Она сама жаловалась, что без света заснуть не может.
Мне тоже стало как-то не по себе.
– «Монахиню с крепким чаем» сегодня вызывали в полицию?
– Вызывали. Но ни слова от нее не услышали. Она вернулась домой очень гордая собою. Ой, она такая! Ее ни в коем случае нельзя злить. Разозлишь – ни за что ничего не добьешься. Но все-таки что же там произошло? Свет погашен… А потом, что это за мужчина?
В голову лезла всякая пошлятина, я почувствовал, что краснею. Чего только не случается в этом мире: вдруг нашелся мужик, который тайно посещает эту уродину с заячьей губой? С Норико я, конечно, своими предположениями делиться не стал.
– Ну чего ты испугалась? Все в порядке. Ну пришел к монахине гость. И что?
– Но ведь странно это: в доме появился гость, и сразу погас свет.
– Ну ладно-ладно! Возвращайся домой, а то уже скоро час.
– И правда! Спокойной ночи, Тацуя.
– Спокойной ночи.
Норико спускалась по склону, время от времени оглядываясь назад, но уже не останавливаясь. Дождавшись, пока она скроется из виду, я сквозь заросли бамбука выбрался на дорогу под утесом и услышал наверху осторожные шаги. От неожиданности я вздрогнул и остановился.
Кому взбрело в голову бродить ночью по холмам, окружавшим восемь могил?..
Я взглянул наверх, но дорога петляла, и увидеть путника никак не удавалось, хотя ясно было, что он спускается сюда, в мою сторону. Странно только, что он шел крадучись, стараясь остаться незамеченным. Я спрятался в густых зарослях, где меня невозможно было увидеть, сам же я имел при этом прекрасную возможность разглядеть прохожего.
Шаги приближались и, когда послышались уже совсем рядом, стали еще медленнее, что свидетельствовало о предельной осторожности незнакомца. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло, в горле запершило.
Затем шаги и вовсе прекратились: путник остановился где-то поблизости от меня. На дороге появилась длинная тень, за ней и отбрасывавший ее человек. При виде него сердце у меня ушло в пятки.
Напугавшим меня человеком оказался Синтаро. Охотничья шляпа на голове, на поясе рабочей спецовки платок, которым обычно повязывают лоб, чтобы пот не мешал работе, на ногах гетры и таби [34] , а под мышкой мотыга. И вообще-то вид дикий, а уж его глаза! Лихорадочно блестящие, они, казалось, готовы были выскочить из орбит, дрожащие губы сводило судорогой, лицо блестело от пота.
На людях человек, как правило, старается скрыть, что творится в его душе. Но когда человеку кажется, что он один и никто его не видит, все, что таится внутри него, включая самое гадкое, находит выход и отражается на его лице, в его глазах. Представший передо мной Синтаро не остерегался чужих глаз. Он показался мне диким зверем, диким и опасным, – такая темная, злая, жестокая сила исходила от него!
Затрясшись от ужаса, я еле сдержал крик. А не удержи я его, острый конец мотыги, несомненно, вонзился бы мне в голову…
С великим трудом я все-таки справился со своими эмоциями, и Синтаро так и не заметил меня. Крадучись, он прошел мимо, и вскоре его фигура исчезла в зарослях бамбука.
Я же еще довольно долго просидел в своем убежище, и когда наконец выбрался из него, колени у меня дрожали, голова кружилась, я обливался холодным потом.
Только полностью успокоившись, я решился вернуться к водопаду и спуститься в пещеру рядом с ним. Возвращение домой прошло благополучно, но уснуть удалось только на рассвете.
Исчезновение дяди Куно
После бессонной ночи спал я долго, и разбудили меня яркие солнечные лучи, проникавшие в комнату сквозь щель между ставнями. Обнаружив, что уже девять часов, я быстро вскочил, свернул постель и начал раскрывать ставни. Услышав их стук, ко мне заглянула Харуё.
– Доброе утро. Прости, снова заспался…
Не отвечая на мое приветствие, Харуё, прищурясь, долго смотрела на меня. В чем дело? – недоумевал я. Харуё еще несколько мгновений изучала меня и наконец сиплым голосом проговорила:
– Доброе утро, – и сразу добавила: – Тацуя-сан, нам надо поговорить.
В ее голосе звучали необычные нотки. Я сразу обмяк, почувствовал тревогу, может быть, оттого, что сама Харуё была явно чем-то озабочена.
– Давай поговорим. О чем? – спросил я робко. Сестра не сводила с меня глаз.
– Вчера ночью опять убили человека. – Харуё произнесла это почти шепотом. – Убили Мёрэн, «монахиню с крепким чаем».
Хотя Харуе, не желая, чтобы ее слышали посторонние, говорила совсем тихо, меня ее слова оглушили, как взрыв бомбы. По телу пробежала дрожь, я воспаленными глазами смотрел на Харуё, а она, испуганно попятившись, продолжала изучающе меня разглядывать.
– Сегодня рано утром приехали полицейские, и я сказала им, что Тацуя-сан вчера вечером рано вернулся домой, сразу же ушел к себе и больше из дома не выходил… Тацуя, ведь ты и в самом деле никуда не уходил?
– Конечно, я никуда не выходил. Просто устал и рано лег спать…
В широко раскрытых глазах Харуё я прочел испуг, смешанный с недоверием. Губы у нее подрагивали.
В чем дело? Чем она так напугана? Почему смотрит на меня так странно? И тут меня осенила догадка: а вдруг вчера ночью, когда я странствовал но подземелью, Харуё заходила в мою комнату? Не обнаружив меня в ней и услышав утром об убийстве «монахини с крепким чаем», связала эти два факта, и у нее зародились подозрения относительно меня? И то, что я лгал ей, только усиливало эти подозрения.