Иммунитет к убийству - Рекс Стаут 14 стр.


Я стал любоваться тоже.

Он был размером с лесной орех.

– Может быть, мое честное благородное слово, – сказал я, – и не такое благородное, как ваше, но оно тоже кое чего стоит. Вы носите его с

понедельника по пятницу, а я по субботам и воскресеньям.

Он хмыкнул.

– Ваш рабочий чемоданчик у вас ведь с собой?

– Да, там у меня пистолет.

– Мне нужна лупа, самая сильная, пожалуйста.

Я пошел к себе, отпер чемоданчик, достал лупу и вернулся. Он взял ее, долго рассматривал изумруд, потом передал и его, и лупу мне. Я решил, что

тем самым меня как бы берут в долю, поэтому принялся изучать сей символ благодарности спереди, сзади и с боков.

– Я не специалист, – сказал я, возвращая перстень ему, – и, может быть, это коричневое пятнышко в самом центре добавляет ему и редкости, и

красоты, но, на вашем месте, я бы отдал его обратно и попросил взамен хороший чистый камень, вроде того, который я недавно видел в витрине

«Булворта».

Комментария не последовало. Я пошел к себе отнести лупу в рабочий чемоданчик. Если я хочу напрячь его на предложение Брэгэна, то нужно

торопиться, время истекает. Я заготовил свой первый залп и вернулся к нему в комнату, но, сделав пару шагов, остановился, как вкопанный. Он

сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами, а губы его работали вовсю. Он вытянул их вперед, потом втянул обратно… вытянул втянул…

вытянул… втянул…

Я стоял и смотрел. Это случается только тогда, когда мысли у него в голове несутся во весь опор, шарики вращаются на всю катушку, а провода поют

от напряжения. Сейчас то что? О чем это он? Притворяется? Исключено: он, конечно, притворщик, но этот феномен он еще при мне ни разу не

имитировал. Когда он сидит вот так с закрытыми глазами и двигает губами взад вперед, это значит, что он работает, работает по настоящему. Но над

чем? Никаких клиентов, никаких доказательств, никакой головной боли, кроме одной: как поскорее забраться в машину и уехать. Тем не менее, у нас

существует порядок: если на него накатывает такое, то его нельзя отвлекать ни под каким видом, поэтому я отошел к окну и стал смотреть, что

творится на улице. Полицейский все стоял на своем посту, спиной ко мне. Солнце село за деревьями, а может, и за горизонтом; сгущались сумерки.

Если смотреть все время в одну точку, то не заметно, как наползает темнота, а если посмотреть тридцать секунд в одну точку, а потом на тридцать

секунд быстро перевести глаза в другую, то можно заметить. Я научился этому в Огайо, примерно в те же времена, когда поймал свою первую

форельку.

Голос Вулфа заставил меня обернуться.

– Который час?

Я взглянул на запястье:

– Без двадцати восемь.

Он уже сидел прямо и щурил глаза от света.

– Мне нужно позвонить. Где?

– Один есть там, в большой комнате, вы же знаете. Должен где то быть и параллельный аппарат, в кабинете у Брэгэна – наверняка, но я не видел. Я

так понимаю, что звонить отсюда можно, но все разговоры прослушиваются. В большой комнате сидит коп, но, кроме того, побьюсь об заклад, они

подключились и к наружной линии.

– Я должен поговорить, это очень важно. – Он уперся ладонями в подлокотники и помог себе подняться. – У Натаниэля Паркера какой домашний

телефон?

– Линкольн, три, четыре шесть один шесть.

– Пойдемте. – Он двинулся к двери.

Я последовал за ним по коридору в большую комнату. Полицейский был на месте – ходил по комнате и включал светильники. Он одарил нас взглядом, но

разговором не удостоил.

Он одарил нас взглядом, но

разговором не удостоил. На столике, возле телефона, стоял поднос с пустой тарелкой и чашкой из под кофе, так что его, видимо, определили на

довольствие. Когда Вулф поднял трубку, он двинулся в нашем направлении, но не стал ни кричать, ни размахивать пистолетом. Вулф достал свой

блокнот и раскрыл его на столе; полицейский прищурился на него с другой стороны стола, но, кроме чистой страницы, ничего не увидел.

Вулф говорил:

– Разговор по номеру, с Нью Йорк сити. Мой номер – Уайтфейс, семь восемь ноль восемь. Имя – Ниро Вулф. Мне нужен в Нью Йорке мистер Натаниэль

Паркер, Линкольн, три, четыре шесть один шесть.

По выражению лица полицейского я понял, что он был бы счастлив получить какую нибудь кость, и сказал ему:

– Паркер – наш адвокат. Уважаемый член коллегии и очень хороший человек. Он уже три раза выручал меня из тюрьмы.

Разговора у нас не получилось: он был не в том настроении. Он стоял. Я стоял тоже. В это время дня дозвониться до Нью Йорка не составляет труда,

и вскоре Вулф уже говорил в трубку:

– Мистер Паркер? Да, Ниро Вулф. Надеюсь, я не поднял вас из за стола? Я звоню из охотничьего домика мистера Брэгэна в Эйдирондаксе… Да, конечно,

вы уже слышали… Мне нужна от вас кое какая информация, mais il faut parler francais exclusivement. Vous comprenez?.. Bien…И так далее. –

Теперь уже полицейский возражал. Телефонные переговоры наверняка где то записываются на подслушивающем устройстве, но ему, без сомнения, велено

было сидеть рядом и запоминать, о чем идет речь, а набор бессмысленных звуков запоминается не очень то. Смена выражений на его лице служила мне

источником информации. Во первых, по французски он ни бум бум – это очевидно. Потом, он собрался было протянуть руку и прервать связь, и рука у

него даже дернулась к телефону, но он передумал. Далее, он решил изобразить умное и снисходительное лицо, долженствующее означать, что он

прекрасно все понимает, но посмотрел на меня, встретился со мной взглядом и решил, что не стоит. Наконец, он принял такой вид, будто все идет

как надо, а он здесь поставлен лишь для того, чтобы Вулф не вздумал крутить телефонный шнур. Все эти фазы заняли у него довольно много времени,

минут пятнадцать, если не больше, и последняя уже начала ему удаваться особенно хорошо, когда вдруг Вулф сам пошел ему навстречу: достал

карандаш и стал записывать в блокноте. Теперь у копа появилась возможность хоть на чем нибудь остановить свой взор, что было большим облегчением

для нас обоих, хотя, я подумал, вряд ли ему удастся разобрать мелкий почерк Вулфа на расстоянии пяти футов, да еще вверх ногами. Я стоял ближе

и, вытянув шею, увидел что записывает он на том же наречии, на котором только что разговаривал. По французски я тоже ни бум бум, поэтому просто

принял очень умный вид.

Вулф исписал всю страницу, и на следующей еще немножко, а потом неожиданно перешел на английский:

– Очень вам благодарен, мистер Паркер. Удовлетворительно. Прошу прощения, что поднял вас из за стола, но дело не терпит отлагательств. …Нет, мне

больше нечего добавить, и вопросов у меня больше нет. …Да, конечно, но больше вы мне вряд ли понадобитесь. До свидания, сэр.

Он положил трубку, сунул блокнот в карман, повернулся ко мне, открыл рот и хотел было что то сказать, но не успел. Дверь на веранду

распахнулась, и вошло несколько человек. Впереди – прокурор Колвин, следом – какой то тип среднего роста с крутым красным лицом и большими

ушами, а за ним – шериф Делл.

Колвин, увидев нас, остановился и повернулся.

Назад Дальше