Я стал любоваться тоже.
Он был размером с лесной орех.
– Может быть, мое честное благородное слово, – сказал я, – и не такое благородное, как ваше, но оно тоже кое чего стоит. Вы носите его с
понедельника по пятницу, а я по субботам и воскресеньям.
Он хмыкнул.
– Ваш рабочий чемоданчик у вас ведь с собой?
– Да, там у меня пистолет.
– Мне нужна лупа, самая сильная, пожалуйста.
Я пошел к себе, отпер чемоданчик, достал лупу и вернулся. Он взял ее, долго рассматривал изумруд, потом передал и его, и лупу мне. Я решил, что
тем самым меня как бы берут в долю, поэтому принялся изучать сей символ благодарности спереди, сзади и с боков.
– Я не специалист, – сказал я, возвращая перстень ему, – и, может быть, это коричневое пятнышко в самом центре добавляет ему и редкости, и
красоты, но, на вашем месте, я бы отдал его обратно и попросил взамен хороший чистый камень, вроде того, который я недавно видел в витрине
«Булворта».
Комментария не последовало. Я пошел к себе отнести лупу в рабочий чемоданчик. Если я хочу напрячь его на предложение Брэгэна, то нужно
торопиться, время истекает. Я заготовил свой первый залп и вернулся к нему в комнату, но, сделав пару шагов, остановился, как вкопанный. Он
сидел, откинувшись на спинку кресла, с закрытыми глазами, а губы его работали вовсю. Он вытянул их вперед, потом втянул обратно… вытянул втянул…
вытянул… втянул…
Я стоял и смотрел. Это случается только тогда, когда мысли у него в голове несутся во весь опор, шарики вращаются на всю катушку, а провода поют
от напряжения. Сейчас то что? О чем это он? Притворяется? Исключено: он, конечно, притворщик, но этот феномен он еще при мне ни разу не
имитировал. Когда он сидит вот так с закрытыми глазами и двигает губами взад вперед, это значит, что он работает, работает по настоящему. Но над
чем? Никаких клиентов, никаких доказательств, никакой головной боли, кроме одной: как поскорее забраться в машину и уехать. Тем не менее, у нас
существует порядок: если на него накатывает такое, то его нельзя отвлекать ни под каким видом, поэтому я отошел к окну и стал смотреть, что
творится на улице. Полицейский все стоял на своем посту, спиной ко мне. Солнце село за деревьями, а может, и за горизонтом; сгущались сумерки.
Если смотреть все время в одну точку, то не заметно, как наползает темнота, а если посмотреть тридцать секунд в одну точку, а потом на тридцать
секунд быстро перевести глаза в другую, то можно заметить. Я научился этому в Огайо, примерно в те же времена, когда поймал свою первую
форельку.
Голос Вулфа заставил меня обернуться.
– Который час?
Я взглянул на запястье:
– Без двадцати восемь.
Он уже сидел прямо и щурил глаза от света.
– Мне нужно позвонить. Где?
– Один есть там, в большой комнате, вы же знаете. Должен где то быть и параллельный аппарат, в кабинете у Брэгэна – наверняка, но я не видел. Я
так понимаю, что звонить отсюда можно, но все разговоры прослушиваются. В большой комнате сидит коп, но, кроме того, побьюсь об заклад, они
подключились и к наружной линии.
– Я должен поговорить, это очень важно. – Он уперся ладонями в подлокотники и помог себе подняться. – У Натаниэля Паркера какой домашний
телефон?
– Линкольн, три, четыре шесть один шесть.
– Пойдемте. – Он двинулся к двери.
Я последовал за ним по коридору в большую комнату. Полицейский был на месте – ходил по комнате и включал светильники. Он одарил нас взглядом, но
разговором не удостоил.
Он одарил нас взглядом, но
разговором не удостоил. На столике, возле телефона, стоял поднос с пустой тарелкой и чашкой из под кофе, так что его, видимо, определили на
довольствие. Когда Вулф поднял трубку, он двинулся в нашем направлении, но не стал ни кричать, ни размахивать пистолетом. Вулф достал свой
блокнот и раскрыл его на столе; полицейский прищурился на него с другой стороны стола, но, кроме чистой страницы, ничего не увидел.
Вулф говорил:
– Разговор по номеру, с Нью Йорк сити. Мой номер – Уайтфейс, семь восемь ноль восемь. Имя – Ниро Вулф. Мне нужен в Нью Йорке мистер Натаниэль
Паркер, Линкольн, три, четыре шесть один шесть.
По выражению лица полицейского я понял, что он был бы счастлив получить какую нибудь кость, и сказал ему:
– Паркер – наш адвокат. Уважаемый член коллегии и очень хороший человек. Он уже три раза выручал меня из тюрьмы.
Разговора у нас не получилось: он был не в том настроении. Он стоял. Я стоял тоже. В это время дня дозвониться до Нью Йорка не составляет труда,
и вскоре Вулф уже говорил в трубку:
– Мистер Паркер? Да, Ниро Вулф. Надеюсь, я не поднял вас из за стола? Я звоню из охотничьего домика мистера Брэгэна в Эйдирондаксе… Да, конечно,
вы уже слышали… Мне нужна от вас кое какая информация, mais il faut parler francais exclusivement. Vous comprenez?.. Bien…И так далее. –
Теперь уже полицейский возражал. Телефонные переговоры наверняка где то записываются на подслушивающем устройстве, но ему, без сомнения, велено
было сидеть рядом и запоминать, о чем идет речь, а набор бессмысленных звуков запоминается не очень то. Смена выражений на его лице служила мне
источником информации. Во первых, по французски он ни бум бум – это очевидно. Потом, он собрался было протянуть руку и прервать связь, и рука у
него даже дернулась к телефону, но он передумал. Далее, он решил изобразить умное и снисходительное лицо, долженствующее означать, что он
прекрасно все понимает, но посмотрел на меня, встретился со мной взглядом и решил, что не стоит. Наконец, он принял такой вид, будто все идет
как надо, а он здесь поставлен лишь для того, чтобы Вулф не вздумал крутить телефонный шнур. Все эти фазы заняли у него довольно много времени,
минут пятнадцать, если не больше, и последняя уже начала ему удаваться особенно хорошо, когда вдруг Вулф сам пошел ему навстречу: достал
карандаш и стал записывать в блокноте. Теперь у копа появилась возможность хоть на чем нибудь остановить свой взор, что было большим облегчением
для нас обоих, хотя, я подумал, вряд ли ему удастся разобрать мелкий почерк Вулфа на расстоянии пяти футов, да еще вверх ногами. Я стоял ближе
и, вытянув шею, увидел что записывает он на том же наречии, на котором только что разговаривал. По французски я тоже ни бум бум, поэтому просто
принял очень умный вид.
Вулф исписал всю страницу, и на следующей еще немножко, а потом неожиданно перешел на английский:
– Очень вам благодарен, мистер Паркер. Удовлетворительно. Прошу прощения, что поднял вас из за стола, но дело не терпит отлагательств. …Нет, мне
больше нечего добавить, и вопросов у меня больше нет. …Да, конечно, но больше вы мне вряд ли понадобитесь. До свидания, сэр.
Он положил трубку, сунул блокнот в карман, повернулся ко мне, открыл рот и хотел было что то сказать, но не успел. Дверь на веранду
распахнулась, и вошло несколько человек. Впереди – прокурор Колвин, следом – какой то тип среднего роста с крутым красным лицом и большими
ушами, а за ним – шериф Делл.
Колвин, увидев нас, остановился и повернулся.