– Он, как это все чаще случалось в последнее время, даже не заметил ее замешательства. – Скажи, что это такое с тобой приключилось, ч го ты вчера даже не спросила меня, как он назвал своих внуков?
Сэниа почувствовала, что у нее краснеет даже спина. Только бы он не догадался – ведь ревность прилична камеристкам и горничным, но никак не принцессе…
– Прости меня: вероятно, это было предчувствие – ведь в это время, возможно, умирал мой старший брат… – То, что она говорила, отнюдь не было правдой, и ей было мучительно стыдно, что из этих слов она старательно плела завесу, скрывающую давешние подозрения. – Так как же их назвали?
Юрг покаянно схватился за голову:
– Ох, Сэнни, это ты прости меня, бегемота толстокожего! У меня самого ведь никогда не было братьев и сестер. Могу представить себе твое горе…
Так. Довыкручивалась. Не хватало еще горе изображать.
– Нет. – Она решительно тряхнула головой. – Предчувствие беды у меня – не редкость. А что касается сестринской печали… Я любила только младшего. Что касается остальных – ты и представить себе не можешь, сколько я от них натерпелась. Девчонка, которая в нарушение всех традиций лезет в фехтовальный зал – да они попросту лупили меня чуть не до потери сознания, хорошо еще, не по лицу. Отучали. Если бы не тайные уроки Иссабаста, я никогда и не смогла бы драться с ними на равных. А их вмешательство в мои отношения с Асмуром? Я ведь тогда чуть своего крэга не угрохала. Так что родственных чувств ни к ним, ни к папеньке я никогда не испытывала – далекие, абсолютно холодные ко мне люди. Царедворцы‑диктаторы. И сменим тему.
– Сиротинушка ты моя, теперь я понимаю, с какой радости тебя носило по всему нашему созвездию – по‑вашему, Кентавров Скелет, если я не ошибаюсь?
– Костлявый Кентавр. Так что там с наречением наследных и ненаследных внучат7
Понятно. Супруге не терпится сменить тему.
– Все чин‑чином, детишек поименовали в лучших тутошних традициях: имя девочки должно быть созвучно с материнским, а мальчика – с отцовским. Поэтому девчушку назвали Шеллишень. Красиво?
– Похоже на грустный вздох под шелковым покрывалом. А мальчиков?
– Старший получил звучное имя: Орхео. Будущий король Орхео – великолепно? Я гоже так полагаю. Зато младшенькому вместо приличного имени досталась прямо‑таки нескладушка‑неладушка: Микльхео. Почему‑то это напомнило мне какую‑то мелкую монетку. Если добавить к тому же, что он, как и папенька, рыж до непристойности, то надо упрекнуть судьбу в явной к нему несправедливости.
Мона Сэниа поднялась, из вороха одежды, сваленной на кресле, вытянула за рукав походную куртку.
– А тебе не кажется, что этим нелепым именем Алэл хотел подчеркнуть, что младшему никогда не быть королем?
Юрг только пожал плечами – собственно говоря, проблемы престолонаследия на Первозданных островах его мало волновали.
– Очень даже на то похоже. Хотя, честное слово, ума не приложу, за что такая немилость… Э‑э, минуточку, куда это ты спозаранку?
– Если память мне не изменяет, ты сам совсем недавно уступил мне следующий полет на Сваху. Или нет?
– Или да. Но учти: я почел себя оскорбленным. Так стремительно удирают только от старых и надоевших мужей.
Она наклонилась, натягивая сапожки.
– Меня научила Паянна… Да‑да, не удивляйся – она очень мудрая баба Бабариха, а я еще не вышла из ученического возраста. Надеюсь. Так вот, она посоветовала мне лечь на травку и, глядя в небо, представить себе, что именно мы ищем на Свахе. И тогда само собой станет очевидным, где это спрятано.
– А здешние колокольчики тебя в качестве ковра не устраивают? – фыркнул раздосадованный супруг.
– Желательно, муж мой, любовь моя, чтобы сей мыслительный процесс протекал в одиночестве. Так что не волнуйся за меня, я даже не буду заниматься никакими поисками – просто окунусь в тамошнюю тишину и постараюсь сосредоточиться.
Он обнял ее за плечи и осторожно притянул к себе:
– Сэнни, малыш мой безрассудный, заклинаю тебя всеми добрыми и недобрыми созвездиями твоих Анналов: будь предельно осторожна. Если что‑нибудь и надумаешь – не бросайся в очередную авантюру, не посоветовавшись со мной.
«Авантюра» – это уже было что‑то новенькое. По лицу принцессы скользнула тень.
– Я напрасно напомнила тебе о своем возрасте: кажется, у тебя появилось желание впредь обращаться со мной, как с ребенком. А это даже моему отцу…
– Вот, кстати, и о нем! Сэнни, не забывай, что он – все еще во власти пернатой нечисти. Возможно, обращаясь к тебе, он выполнял не что иное, как их приказ.
Она выскользнула из его рук:
– Ты даже не слушал меня внимательно: в гибели своих сыновей он ведь и обвинял именно крэгов! Так как же эти твари могли быть рядом с ним, когда он это говорил?
Он грустно улыбнулся:
– Ты же этого не видела, не так ли? А слепое повиновение прекрасно камуфлируется обвинениями. Где лучше всего спрятать горящую свечу? Так вот: на пожаре. Об этом тоже подумай. В любезном тебе одиночестве.
Ну а что касалось Незакатного, греющего душу или что там еще, так с этим и вовсе тупик (в таких случаях ее звездный эрл, осердясь, частенько употреблял неведомое ей словечко «абзац», имея в виду, вероятно, маленького зловредного тролля, обитающего только на Земле). Здешнее солнышко, словно обиженное тем, что его непочтительно наименовали Сороком, постоянно пряталось за ползучими облаками, которых так и тянуло с объеденного ветрами хребта в тепленькую ложбину, как муравьев на мед.
Так что ничего из Паянниного совета не получалось.
И ощущение полного одиночества не приходило; хотя сопровождавшие ее дружинники остались возле кораблика наверху, на широком карнизе, опоясывавшем каменное «корыто», ей все‑таки казалось, что здесь, в теплой парной глубине затуманенной долины присутствует кто‑то незримый. Может, это были духи существ, подобных ёт‑Хриёр‑ёту, властвовавших над потаенными силами, которых, увы, оказалось недостаточно, чтобы спасти этот обреченный мир.
Она запрокинула голову, вглядываясь в беспокойно вихрящийся туман. Он медленно расступался, но не редел, так что она вдруг увидела себя как бы внутри громадного сферического сосуда, по стенкам которого причудливо змеились контуры мгновенно возникающих и так же неуловимо исчезающих набросков; это напомнило ей детскую привычку отыскивать в стремительно летящих по небу облаках то очертания отцовского замка, то силуэты крылатых коней, то неуловимый очерк никогда не виденного женского лица – наверное, материнского…
Впрочем, зубчатые стены и облачные ладьи чудились ей и сейчас. Она встрепенулась: ведь если постараться, то можно углядеть в этой капельной метели все, что угодно… даже искомый амулет. Но, словно напуганное этой ее мыслью, мельтешение невесомых капелек разом замерло, и теперь окружающая ее туманная сфера, только что таившая в себе мириады зыбких образов, превратилась в полый студенистый шар, на внутренней поверхности которого не проглядывало ни единого узора.