Теперь, сколько ни пытаюсь, ничего не могу припомнить.
Сирвенайя фыркнула, сгоняя с себя свянича, сползла обратно в море и почти не шевельнув ластами исчезла, мгновенно набрав крейсерскую скорость. Ю‑ю, взвизгнув, ринулся было следом, но Паянна поймала его за пятку.
– Ты вот что, княжна, – проговорила она, подымаясь. – Ежели хочешь что вспомнить – плюнь и займись другим делом. Потом само собой припомнится.
– Опять плеваться… – брезгливо пробормотала принцесса. – И что это у вас сегодня все советы какие‑то одинаковые? А для других дел уже поздновато. Прокачусь‑ка я лучше.
– Смотри, не простудись! О, локки полосатые…
Однако прокатилась. Крылатый конь недовольно всхрапнул, почувствовав под копытами нелюбезную его сердцу мелкую гальку. Восточный мыс. Первая луна уже покатилась вдогонку заходящему солнцу, и пепельно‑лиловое марево прикрыло цепь островов, убегающую к архипелагу Алэла. Тут же непрошено приплыла мысль, что ведь у Невесты тоже есть луна, исполинская, изрытая темными провалами… Забавно, и что это ее так тянет на эту пережаренную планету? Да ничего не тянет, просто немножечко любопытно, и все. Достаточный повод, чтобы заглянуть туда еще раз. Одним глазком. Хоть па минуточку…
О, проклятие, те же самооправдания и на том же самом месте! «Хочу» – вот достаточный повод для принцессы Джаспера. Так было, так есть и так будет.
– Подожди меня здесь, – шепнула она коню, соскальзывая с седла. – Я ненадолго…
И джасперянский вечер сменился предрассветным ослепительным сиянием невестийской луны. В воспоминаниях она казалась даже не такой неправдоподобной, как на самом деле. Точно готовая обрушиться в хаос столпообразных утесов, громадная, ослепляющая, она была как‑то по‑драконьему безжалостна в холодном своем сиянии; белый мертвенный свет давил на кожу ощутимо и упруго, так что от него хотелось уползти в тень. Было в нем что‑то от неумолимой тяжести палаческого топора…
Принцесса уже приготовилась нырнуть в знакомую лазейку под панцирной листвой, как вдруг навстречу ей вылетел какой‑то меховой ком, от которого она отшатнулась, приняв его за здешнего зверя; но край лиственного полога с металлическим звоном приподнялся, и с радостными криками навстречу ей высыпала целая ватага невестийцев. Она досадливо поморщилась – ну вот, опять сейчас начнется поголовное упадание ниц и поскуливание: «Выбери меня…»
Ничего подобного. Кто‑то подхватил с земли самодельный мяч и запустил в нее, так что ей понадобилась вся природная ловкость, чтобы увернуться. Раздались одобрительные возгласы, ну совсем как на турнире. Заметив, что в нее снова целятся, она успела приготовиться и отпрыгнула в сторону легко и непринужденно, думая только от том, чтобы не забыться и в следующий раз не представить себе привычное ничто, как она делала всегда, когда хотела ускользнуть от чего‑то нежелательного.
Но тут случилось вовсе невероятное: кто‑то совсем непочтительно подставил ей ногу, и она, ойкнув, растянулась на земле, царапая себе коленки.
– А ты увертлива, хорошо играешь, – одобрительно произнес виновник ее падения. – Только вот забываешь под ноги глядеть. Ушиблась?
– Дал бы руку, – проговорила она, пытаясь подняться.
– Это еще с какой радости? Лежи, тебя же вышибли!
Она с замиранием сердца почувствовала, как стремительно теряет добрый десяток лет, превращаясь в проказливую пигалицу, гоняющую мяч со своими братьями на заднем дворе королевской резиденции. Именно там ей в последний раз в жизни ставили подножку…
Меховой ком прошелестел у нее над головой и шмякнул ее обидчика по плечу. Тот взвыл от обиды и повалился на землю, дрыгая ногами:
– У, крылан меня забери! Говорил же – нельзя девчонок в игру принимать! Как засмотришься, так сразу удар проморгаешь… – он перевернулся на живот и подполз к ней, извиваясь, как уж.
Именно там ей в последний раз в жизни ставили подножку…
Меховой ком прошелестел у нее над головой и шмякнул ее обидчика по плечу. Тот взвыл от обиды и повалился на землю, дрыгая ногами:
– У, крылан меня забери! Говорил же – нельзя девчонок в игру принимать! Как засмотришься, так сразу удар проморгаешь… – он перевернулся на живот и подполз к ней, извиваясь, как уж. – А ты вообще‑то откуда взялась?
Не желая вдаваться в объяснения, она неопределенно кивнула куда‑то вправо.
– Из Троекошного подлесья, что ли? – настаивал он.
– Еще дальше.
– Врешь! Таких малолеток, как ты, дальше соседнего подлесья не пускают.
Она пригляделась к нему повнимательнее: заходящая луна высветила узкое большеглазое лицо какого‑то странного матово‑оливкового тона, словно никогда не видавшее солнечного света, безусое, не тронутое никакими житейскими невзгодами. Ведет себя, как сопливый несмышленыш, а ведь на голову выше Флейжа, да и лет ему примерно столько же.
– А я не очень‑то спрашиваюсь, – проговорила она, стараясь держаться с ним на равных и для пущей убедительности показывая ему кончик языка.
– Врешь!.. – повторил он с восхищением.
– Нет, правда‑правда. Я ищу Горона. У меня к нему дело.
Веселящаяся компания между тем вошла в раж – с ног сбивали уже не меховым мячом, а самыми примитивными приемами уличной драки; кое‑кто с разбега перепрыгивал через лежащих – а таких было уже больше половины, и никто не подымался, как видно, блюдя правила нехитрой игры. Тот, кто был рядом, приблизил свое лицо почти вплотную:
– Слушай, нездешняя, я тебе открою тайну, только ты – никому. Волос из ноздри отдашь, если проболтаешься?
– Два.
– Горон скоро здесь будет. Старшие носильщицы меж собой шептались. Раз Лунного Нетопыря над нашей купиной видали, значит, скоро и Горон сюда проберется.
– А где это – ваша купина?
– Да ты что, ослепла? Вся вот эта зелень‑серебрень, что наше подлесье укрывает, это и есть одна‑единая купина. Тупая ты какая‑то…
Она все‑таки села, положив подбородок на коленки. Играющих осталось всего трое, и своими движениями они напоминали призрачных танцоров, покрытых лунной амальгамой; глядеть на них хотелось неотрывно.
– А этот полуночный Нетопырь… Он что, действительно на луне обитает? – повинуясь какому‑то внезапному наитию спросила мона Сэниа.
И на луне тоже. Видишь на ней три темных пятна? Это три его неприступных замка. А на нашей земле у него триста тридцать три обиталища.
– Интересно, где он сейчас?
– Везде. Он же – бог. Пребывает повсеместно, всё видит, всех слышит, всех судить волен.
Слова теперь сыпались, как горошинки – заученные, бесцветные.
– Постой, постой, ведь если твой бог – везде, то кто же тогда над вашей купиной пролетал?
– Ну, остролист тебе на язык, и доняла же ты меня своими вопросами! Говорю тебе: один – всесущий, он же всевидящий и это… всекарающий. Да. И другой, который летает с места на место – это он же самый. Он един, хотя их и два. Понятно?
О, древние боги, и темный же здесь народ! Лепечет какую‑то заученную чушь, которую и выговорить‑то толком не умеет.
Но на всякий случай пришлось кивнуть.
– Ты уж прости меня за назойливость, – проговорила она вкрадчиво, – но я задам тебе последний вопрос: уж если ваш Нетопырь над этими местами пролетал, то он сейчас, по‑видимому, отдыхает в том своем замке, который ближе всего отсюда. Так не проводишь ли ты меня к его стенам?
– Да ты что, совсем чокнутая? Горон, и тот, говорят, ни в одно Нетопырево обиталище пробраться не сумел.