– До. Но теперь у тебя есть Ю‑ю, и вряд ли ты захочешь, чтобы он, как я, вырос сиротой.
Мона Сэниа вздохнула: аргумент был непробиваемый.
– Бросим жребий, – предложила она единственный компромисс, который пришел ей в голову. – Где тут у меня тихрианская монетка?
На Игуане ей сегодня везло меньше, чем на Свахе: очередной полет по жребию достался командору.
Но и ему не улыбнулась лукавая удача, когда на следующий день он в сопровождении Флейжа и Пыметсу отправился к развалинам Трех Часовщиков: поиски не дали ровным счетом ничего, а самолюбивое раздражение заглушило внутренний голос, настоятельно рекомендовавший ему еще раз посоветоваться с женой. Славные дружинники, как ни прививай им инициативу, ничего подсказать не могли и только путались у него под ногами: Флейж – беззаботно ухмыляясь, Пы – обиженно посапывая, что в последнее время вошло у него в привычку. Командор, не желая возвращаться ни с чем, ползал, чертыхаясь, по пыльным осыпям, распугивая крупнокалиберную насекомую живность на радость прожорливым туканярам, которых то и дело приходилось отпугивать световыми разрядами.
Было совершенно непонятно, как здесь может пригодиться найденный Кихом амулет.
Наконец стало ясно, что еще пара часов безрезультатных поисков приведут путешественников только к остывшему ужину. Пожалуй, еще не было случая, чтобы командор возвращался домой в более гнусном настроении.
– Бедненький ты мой звездный скиталец! – В голосе жены он, впрочем, уловил не только сострадание. – Не хочешь ли развеяться? Кони оседланы.
Знаешь, я сегодня уже намотался… – пробормотал он, выдираясь из ненавистного скафандра, без которого разгуливать по Свахе, где в любой момент можно было ожидать любой каверзы, ему не позволяла привитая еще в Академии осмотрительность космолетчика. – А где Ю‑ю?
– Все на море. Навестим?
– Хорошо бы…
На море действительно было хорошо, хотя и прохладно. Паянна, подоткнув свою бессменную юбку и подложив под себя сложенную вчетверо попону, восседала на прибрежном камне, свесив в воду громадные, как и у Харра, ножищи; сам менестрель, не приближаясь к кромке прибоя, возлежал на песочке, и Фирюза безрезультатно пыталась отколупнуть у него с эфеса драгоценный яхонт – в последнее время завистливая девица стала тяготеть к оружию, наблюдая за тем, как ее молочный братец учится владеть тупым деревянным мечом. Сам Ю‑ю восседал на широких плечах у Борба, косо поглядывая в воду и выбирая момент, когда будет удобно туда кувыркнуться.
В сторонке, баюкая запеленутого в расшитое одеяльце Эзериса, на бугристых корнях игольчатой ивы пристроилась Ардинька, в своей античной хламидке похожая одновременно и на наяду, и на дриаду.
– Идиллия‑то какая, ну форменная Аркадия! – не удержался Юрг.
– Да, – согласилась мона Сэниа, поеживаясь в своем легком сиреневом наряде – лето еще не полностью вступило в свои права. – Такая уж идиллия, что и без всякого внутреннего голоса ясно, что обязательно что‑то должно случиться…
– Плюнь три раза через левое плечо!
– А как же с этим… загрязнением водной среды?
– Ты делай, девонька, что тебе говорят, а то беду накличешь, – поддакнула Паянна.
– Вот заплыву подальше, тогда и плюну.
Она нетерпеливо сбросила платье, под которым обнаружился обольстительнейший ярко‑лиловый купальник – последняя модель от Кардена, супружеский дар на Восьмое марта. Сей языческий праздник был с единодушным восторгом принят всеми джасперянами, в отличие от Дня Воина, ибо, как презрительно заявила принцесса, для каждого рыцаря существует единственный праздник – это миг победы над врагом.
Сей языческий праздник был с единодушным восторгом принят всеми джасперянами, в отличие от Дня Воина, ибо, как презрительно заявила принцесса, для каждого рыцаря существует единственный праздник – это миг победы над врагом.
Она взмыла в небо, чтобы, вообразив себя на миг легкоперым нырком, почти беззвучно кануть в вечернюю потемневшую воду. Она давно уже научилась чувствовать себя на глубине свободно и естественно, ведь это было сродни ее привычному невесомому парению под облаками. Глядя на свою повелительницу, славные дружинники – кроме, пожалуй, Эрромиорга, всецело занятого восстановлением замка – тоже повадились часами плескаться как на поверхности моря, так и среди шевелящихся куп причудливых водорослей…
Зудящий сигнал тревоги, не пугающий, но настоятельно требующий извлечь что‑то из памяти, возник при этой мысли, но шаловливый шлепок пониже спины (и как это Юрг успел доплыть до нее так быстро?) заставил ее рассерженно извернуться, подобно выдре – и прямо перед собой принцесса увидала лунообразную добродушную морду, лупоглазую и вроде бы даже улыбающуюся. В сумеречной воде едва угадывалось крупное пятнистое тело, слишком неповоротливое, чтобы принадлежать хищнику; но неожиданность была столь велика, что перепуганная купальщица ракетой выметнулась из воды и очутилась рядом с супругом, который еще только‑только спускал штаны, вознамерившись окунуться:
– Ой, а там кто‑то крапчатый…
Мокрая и взъерошенная, она утратила всю свойственную ей царственность и напоминала сейчас перепуганную земную девчонку.
– Разберемся. – Командор нагнулся за десинтором, который одинаково действовал как в воздухе, так и в воде.
– Стойте, стойте! – вскочила на ноги Ардиень, и тут крупная безухая голова, отдаленно напоминающая кошачью, явила себя из морской пучины и мерными толчками начала приближаться к берегу. – Это же сирвенайя певучая, она мать всех брошенных детенышей! Ее мой батюшка для Юшеньки прислал…
Пятнистая «певучая мать» неторопливо приблизилась к берегу и, шлепнув ластами, наполовину выползла на сушу и перевернулась на спину, выставив белесое брюхо с отчетливыми рядами выпуклых розовых сосцов. Мохнатый свянич, доселе прятавшийся под коряжиной, на которой пристроилась Ардинька, подбежал к уже успокоившейся воде и ко всеобщему изумлению забрался на тугобрюхую, точно надувной матрац, тушу. Он мелодично засвиристел и, обернувшись к Ардиени, призывно махнул лапкой. Царевна торопливо развернула длинноногого малыша и опустила его на влажное молочное брюхо; ни секунды не помедлив он, даже не успев открыть глазенки, безошибочно ткнулся в доверчиво подставленный сосок.
Все потрясенно наблюдали сказочную картину.
– Сирвенайя будет приплывать сюда каждый вечер, – доверительным шепотом сообщила Ардиень, придерживая крошечного обжору за шоколадную попку. – Слаще ее молока на свете не бывает.
– Ты, царевна, Юшку‑то вовремя отыми, не давай ему лишку наедать, а то ночью криком изойдется, – ворчливо проговорила Паянна, опасливо подбирая ноги.
Впрочем, взгляд ее прищуренных глаз был отнюдь не пуглив – так, наверное, в ее тихрианском утреннем краю глядели на врага, прикидывая, а не сделать ли из него союзника.
Принцессе этот взгляд почему‑то запомнился.
Ардинька между тем смущенно улыбнулась, не желая, видимо, объяснять грозной домоправительнице, что, нянчась сразу с двумя малышами всю эту зиму, она все‑таки набрала необходимый опыт, и осторожно подняв сосунка, отошла из воды.
– Чудненько! – восхитился Юрг, набрасывая на нее свой плащ, чтобы она не продрогла.
– Совершенно с тобой согласна, – задумчиво проговорила принцесса; – вот только… Мне тут внизу, возле дна морского, пришла в голову какая‑то оч‑чень важная мысль, но это пятнистое диво ее спугнуло.