Она созерцала меня еще с минуту, а я ждал, гадая, какое решение вызревает у нее в голове. У Эллы был ровный, спокойный взгляд. Потом она отвела глаза, пересекла комнату и, взяв со столика поднос, принялась собирать стаканы с чаем.
Я следил за ней взглядом, чувствуя, как на меня наваливается тяжелая усталость. Сейчас я не был способен ни на какие размышления и не мог продолжать разговор с Эллой.
— Мне надо немного поспать, Элла, — сказал я. — Когда я проснусь, все будет в порядке.
— Хорошо, — ответила она.
— Разбуди меня в четыре, ладно?
— Хорошо, — повторила она, не глядя на меня.
7
Я стоял на палубе серого корабля, окутанного туманом. Тревожно ревел гудок, по правую руку виднелись мокрые леерные ограждения, слева — стальная переборка с иллюминаторами. Слышался голос Эллы: «Тут все липкое», и отдаленный звон аварийного колокола.
Потом звон прекратился, и Элла повторила: «Тут все липкое». Туман сгустился, и я подумал: Надо спасаться с этой чертовой посудины». Я открыл глаза, сел и увидел Эллу.
— Где шлюпка? — спросил я ее.
Она вытаращила глаза.
— Чего?
Что-то было не так, но что? Я никак не мог сообразить. Надо было сесть в шлюпку. Потом я увидел, что Элла протягивает мне телефонную трубку, и проснулся. Теперь до меня дошло, что это был за тревожный звонок. Элла заговорила опять.
— Это тебя, — сообщила она.
— Спасибо, — сказал я, взял трубку и взглянул на часы возле кровати. Было самое начало второго. Я спал всего два часа с небольшим.
Поднеся трубку к уху, я буркнул:
— Клей слушает.
— Это Эд, Клей. — Голос его звучал нетерпеливо и раздраженно. — Вставай и отправляйся к Тессельману без промедления.
— Что стряслось? — спросил я.
— Легавые совсем спятили, вот что стряслось, — ответил он. — Провели две облавы в перевалочных пунктах, к северу и к югу от парка, изъяли на сорок с лишним тысяч героина и неведомо сколько тотошных денег.
— Зачем? — спросил я, поскольку еще толком не проснулся.
— Им нужен Кэнтел, — ответил Эд. — У них общая тревога, людей заметают десятками. Клэнси уже с ума сходит, не успевает их вызволять. Арчи Фрайхофер рвет на себе последние шесть волосинок: загребли половину его девиц, а остальные боятся отвечать на телефонные звонки.
— И все это — из-за Билли-Билли Кэнтела?
— Нет, из-за Мэвис Сент-Пол, из-за того, что она была подружкой Тессельмана.
— Эд, утром, когда я вернулся домой, меня поджидал Граймс.
— Граймс? Кто такой Граймс?
— Легавый. Я с ним уже сталкивался. Он расследует это дело. Дал нам время до вечера. Если мы не доставим ему Билли-Билли, он начнет отравлять жизнь всем подряд.
— Так, значит, кто-то дал фальстарт, коль скоро они уже отравляют нам жизнь. Только за сегодняшний день по их милости я недосчитаюсь почти ста тысяч долларов.
— Граймс говорит, у нас есть время до вечера, Эд.
— Плевал я, что говорит этот Граймс! Я рассказываю тебе, что эти грязные легавые творят, а не говорят.
— Ладно, ладно, Эд.
— И вот что я тебе скажу. Джо все это отнюдь не радует. Ну ни капельки не радует.
— Джо?
— Парня из Европы. Ты хоть проснулся?
— Не совсем.
— Так просыпайся. Джо не нравится, как идет дело. Ты понимаешь, что это значит?
— Да, разумеется.
— Немедленно отправляйся к Тессельману, я предупредил его о твоем приходе. Сейчас позвоню опять и скажу, что ты уже выехал. Вели ему отозвать этих проклятых легавых.
— Хорошо, Эд, — ответил я.
— И узнай, черт возьми, кто заварил эту кашу.
— Хорошо, Эд.
— Мне нужен этот сукин сын. Я хочу пришпилить этого умника к стене.
— Я тоже, Эд.
8
Эрнест Тессельман жил черт знает как далеко — где-то на Лонг-Айленде. Я долго добирался до нужного мне района и еще дольше искал нужный мне дом. Несколько раз я спрашивал, как мне пройти к нужному месту, но никто ни черта не знал.
Наконец мне удалось получить от мальчика, игравшего со шпицем, более-менее осмысленный ответ. Мальчик втолковал мне, как добраться до дома мистера Тессельмана, и указанный им путь оказался верным.
В конце концов я увидел дом. Он выглядел внушительно, но был какой-то нескладный. С первого взгляда на этот дом становилось понятно, что у людей, живущих в нем, водятся деньги. Но при этом им явно не хватает вкуса.
Дом стоял поодаль от дороги, за подстриженной живой изгородью и ветвистыми деревьями. Покрытая гудроном подъездная аллея в форме подковы вела к парадной двери, а от нее — обратно, к расписанным узором каменным столбам, заменявшим ворота, и дальше, к проезжему тракту. Сам дом был сложен из красного кирпича. Он имел два этажа, а вдоль фасада выстроились четыре белые колонны. Парадная дверь тоже была белой, и ее украшал подвешенный посередине декоративный медный дверной молоток. Во все стороны от дома простирались земельные угодья Эрнеста Тессельмана, беспорядочно засаженные деревьями, кустами и живыми изгородями, мешавшими разглядеть соседние дома.
Я направил свой «мерседес» на подъездную аллею и, добравшись до самой середки «подковы», остановил машину. Вылез, обошел вокруг «мерседеса» и поднялся на веранду в стиле колониального плантаторского Юга.
Медный дверной молоток, как я уже говорил, служил лишь украшением, и использовать его по назначению было невозможно. Слева от двери виднелась белая кнопка звонка в золотой рамочке. Я нажал ее, и из недр дома донеслась трель. Какая-то незнакомая мне мелодия. Спустя минуту дверь открыл дворецкий в нарядном смокинге и с надменной физиономией. Он принадлежал к числу тех дворецких, которые совмещают обязанности старшего лакея и вышибалы, поэтому смокинг был ему не очень к лицу. Ткань его обтягивала всевозможные бугры, и самый большой бугор был под мышкой, на том же месте, что и у Джо Пистолета.
К счастью, мой собеседный облик не соответствует моему роду занятий. Ни один кинорежиссер не взял бы меня на роль «правой руки и хранителя покоев короля преступного мира Эда Ганолезе», как выразился тот дурак-газетчик. Я скорее похож на страхового агента, и ткань моего пиджака не бугрится. Я никогда не ношу огнестрельного оружия, поскольку за это можно в два счета угодить в тюрьму. Под приборным щитком моего «мерседеса» прикреплен «смит и вессон» тридцать второго калибра, к которому прилагаются всевозможные разрешения, должным образом оформленные и подписанные, но я почти никогда не притрагиваюсь к нему, только отношу домой, когда сдаю машину в мойку. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь угодливый мойщик завладел моим револьвером и сменил поприще.
Я сообщив своему приятелю в тесном смокинге, кто я такой, и сказал, что Эрнест Тессельман ждет меня. Дворецкий впустил меня в дом, даже не хмыкнув. Я мельком оглядел гостиную, обставленную в соответствии с рекомендациями рекламного приложений к журналу «Лайф» — мебель из металлических труб и фальшивый камин. Потом Смокинг ввел меня в тесную каморку справа от гостиной, любезно попросил подождать минуту и удалился.
В одном из своих прежних воплощений эта комната служила приемной какому-то состоятельному врачу. Книжные шкафы, пепельницы на подставках, кожаные кресла, кофейные столики, заваленные старыми журналами, всяческие образчики рукоделия. Я прочитал статьи кинокритиков и старую «Таймс», полистал «Пост» в поисках комикса, и тут наконец вернулся Смокинг. Он спросил, не угодно ли мне последовать за ним, я ответил, что угодно, и последовал — вверх по широкой лестнице, такой же, как в «Унесенных ветром», и дальше по коридору, позаимствованному из старого фильма ужасов.