Складывалось впечатление, что архитекторы и художники по интерьеру работали тут не сообща, а пот очереди, и руководствовались совсем разными планами. В таких домах мне довольно скоро становится не по себе.
Эрнест Тессельман ждал в последней комнате справа, в самом конце коридора. Комната была просторная, со множеством окон и люком в потолке, и яркий свет почти резал глаза. Выглядела она как рынок аквариумных рыб; вдоль всего помещения тянулись ровные ряды скамеек, разделенные узеньким проходом. Они были сплошь заставлены комнатными аквариумами, наполненными водой и кишевшими рыбками. Почти все аквариумы были оснащены лампочками, подсвечивавшими их сверху, снизу и изнутри, а в торцах аквариумов висели фильтры. Все они булькали. Лампочки в большинстве своем располагались под водой. Меня окружало одно стекло: окна, аквариумы, люк, и все это в совокупности немного подавляло меня. Ощущение было такое, будто я попал в подводный мир.
Я немного похлопал глазами, привыкая к окружению. Смокинг уже шагал прочь по коридору. Потом я увидел, как кто-то плывет ко мне по одному из проходов. Пловец держал в одной руке сачок, а в другой — коробку с рыбьим кормом. Время от времени он прерывал свое плавание, наклонялся к рыбкам и что-то кудахтал.
Так я впервые увидел Эрнеста Тессельмана, оказавшегося совсем не таким, каким я себе его представлял. Мне казалось, что Тессельман слеплен из того же или почти такого же теста, что и мой хозяин. Я рассчитывал увидеть сурового грубого мужика, покрытого легким блестящим налетом благовоспитанности, а оттого приятного в обхождении. Но Тессельман совершенно не оправдал моих ожиданий. Это был плюгавый седовласый человечек с брюшком, в очках в проволочной оправе, с костлявыми руками, испещренными сосудами, похожими на курганы из синей глины. На нем был посеревший купальный халат, небрежно завязанный на поясе, мешковатая майка, линялые вельветовые штаны с оттянутыми коленками и стоптанные коричневые ночные туфли.
Я стоял в дверях и смотрел, как этот маленький суетливый профессор латинской словесности шастает туда-сюда по проходам и разглядывает рыбок сквозь стекла очков. Я все ждал, когда же он заметит, что его окружают не только твари, дышащие жабрами.
Наконец это произошло. Он посмотрел на меня поверх сползших на кончик носа очков, похлопал глазами и спросил:
— Это о вас Эд Ганолезе говорил мне по телефону?
— Да, сэр.
— Входите, — пригласил он, взмахнув сачком. — Входите, входите.
Я зашагал по проходу, но, когда добрался до Тессельмана, он уже забыл обо мне и заглядывал в один из маленьких аквариумов. Все емкости с водой были населены крошечными созданиями, именуемыми тропическими рыбками, а в том аквариуме, который разглядывал Тессельман, плавала одна особь. Туловище у нее было светло-коричневое, а хвост красный. Рыбка стрелой металась туда-сюда, будто искала выход, и, судя по всему, уже начинала терять терпение.
Тессельман постучал ногтем по стеклянной стенке сосуда, и рыбка подскочила к источнику звука, чтобы выяснить, в чем дело. Тессельман издал тихий надтреснутый смешок и, подняв глаза, посмотрел на меня.
— Она на сносях, — сообщил он. — Сегодня разродится.
— Очень милая рыбка, — сказал я, почувствовав, что Тессельман ждет какой-нибудь похвалы. А как еще можно похвалить рыбешку?
— За ней нужен глаз да глаз, — доверительным тоном проговорил он. — Если сразу же не отсадить мальков, она их слопает.
— Монизм в действии, — заметил я.
— Все они каннибалы, — сказал он и повел вокруг сачком. — Все до единой. Рыбий мир очень жесток. Я хочу спасти этих мальчиков. Их мать — краснохвостая гуппи, а отец — тоже гуппи, но лирохвостый. У них должно быть очаровательное потомство.
Я повернулся и оглядел несколько аквариумов.
В большинстве из них плавало от пяти до десяти рыбешек, и создавалось впечатление, что все они гонялись друг за дружкой.
— А что произойдет, когда одна рыбка схватит другую? — осведомился я.
— Одна из них будет съедена.
— О!
— Вот, взгляните, — сказал он и, шаркая ногами, сделал несколько шагов по проходу. Аквариум, возле которого остановился Тессельман, был набит битком, в нем плавало с дюжину рыбок разной величины и всевозможных расцветок. Тессельман постучал по стеклу, и весь косяк бросился выяснять, в чем дело. Тогда Тессельман вытряс из жестянки немного корма, и рыбки неистово накинулись на еду. Одна из них совсем спятила и начала надуваться, как воздушный шарик.
— Это Бета, — сообщил мне Тессельман. — Драчливая рыбешка из Сиама. Там устраивают настоящие рыбьи бои, точно так же, как наши соотечественники во время оно устраивали петушиные. Говорят, это увлекательная азартная игра, не то, что наши договорные боксерские поединки.
— Очень милая рыбка, — повторил я; и вовсе не из вежливости. Бета и впрямь была весьма миловидна и похожа на новенькую яхту: пастельные тона, плавники, будто паруса, и все такое прочее.
— Красоточки мои, — молвил Тессельман, потом снова взглянул на меня. — Вы хотели поговорить о бедняжке Мэвис?
— Да, сэр.
— Это просто ужас, — сказал он и побрел прочь, вертя головой и разглядывая своих рыбок. Я попытался представить себе Тессельмана рядом с Мэвис Сент-Пол или еще какой-нибудь дамой того же пошиба, и мне это не удалось. Тогда я попробовал представить себе этого вздорного ничтожного человечка в роли влиятельного политикана и тоже не смог. Наверняка он не такой простак, каким хочет казаться.
Я побрел по проходу следом за Тессельманом и сказал:
— Полиция ищет человека по имени Билли-Билли Кэнтел.
— Я знаю. Говорят, он наркоман. Решил ограбить квартиру и убил бедняжку Мэвис, когда она застукала его, — он постучал по одному из аквариумов и бросил немного корма в самую гущу стаи каннибалов. — Насколько мне известно, этого человека еще не поймали.
— Вероятно, я — единственный, кто видел его после убийства.
Наконец-то мне удалось завладеть его вниманием. Теперь этот очкарик смотрел на меня, не моргая.
— Вы его видели? Говорили с ним?
— Да, сэр.
Он отвернулся и с минуту следил за проворными рыбками, потом положил коробку с кормом и сачок.
— Коль скоро вас не интересуют тропические рыбы, пойдемте в мой кабинет, — предложил Тессельман.
Он пошел впереди, а я поплелся следом, приноравливаясь к его старческой поступи. Миновав коридор из ужастика, мы вошли в кабинет — темную комнату с высоким потолком и без окон. Вдоль стен стояли битком набитые книжные шкафы. Тессельман включил лампу, дававшую рассеянный свет, взмахом руки пригласил меня сесть в коричневое кожаное кресло, а сам уселся за письменный стол, сложил руки на коленях и принялся изучать меня, поджав губы. Он выглядел несуразно рядом с этим громоздким изделием из красного дерева, казался еще меньше и тщедушнее. Пустая темная столешница была начищена до блеска. Мне подумалось, что она должна быть теплой на ощупь. Единственными предметами на ней были телефон и пепельница.
— Он рассказал вам об убийстве? — спросил Тессельман.
— Не об убийстве, — ответил я. — Он не видел, как все произошло. Вечером, еще до убийства, он уснул то ли в подворотне, то ли на улице, а очухался уже в квартире мисс Сент-Пол. Ее бездыханное тело лежало на полу. Кэнтел перепугался до смерти и убежал, оставив свою шапку и отпечатки пальцев. Он сразу же пришел ко мне за помощью, но тут нагрянула полиция, и он снова ударился в бега. С тех пор я никак не могу его найти.
— И он не помнит, как убил бедняжку Мэвис?
— Он считает, что не делал этого. Я того же мнения.
Тессельман нахмурился.