От этой спокойной покорности Джорджа взяла тоска. Трудно и горько ему было видеть, что сильный, бесстрашный Небраска, который с детства был для него олицетворением храбрости и побед, теперь так безропотно мирится со своим поражением. И он заспорил:
- Что ты, Брас! Ты же в этом году бил так же метко, как прежде! Я читал про тебя в газетах, все так писали.
- Ну, я еще попадаю по мячу, - спокойно согласился Небраска. - Насчет меткости я не беспокоюсь. Это теряешь в последнюю очередь. По крайности, со мной так будет, да и другие ребята то же говорят. - И продолжал не сразу, понизив голос: - Вот если нога вовремя заживет, я еще вернусь и доиграю этот сезон. А если крепко повезет, может, меня не выставят из команды еще год-другой, потому как знают, что я бью метко. Да только они знают, что я человек конченый, - спокойно договорил он. - На мне уже поставили крест.
Джордж слушал и думал, что Небраска так и остался истинным индейцем. Он и мальчишкой был такой же неунывающий фаталист, в этом и крылся источник его огромной силы и мужества. Потому-то он никогда ничего и не боялся, даже смерти. А Небраска, видя, что Джордж огорчен, опять улыбнулся и сказал весело:
- Вот так-то, Обезьян. В спорте ты хорош, пока хорош. А потом тебя выгоняют. Я не жалуюсь, черт подери. Мне повезло. Я варюсь в этой каше уже десять лет, это, знаешь, редкость. И я играл в трех встречах на первенство мира. А если продержусь еще годик-другой, если меня не выгонят и не выпихнут в команду послабее, может, мы опять станем на ноги. У нас с Миртл все рассчитано. Мне надо было малость помочь ее родным, и своим старикам я купил ферму, они всегда об этом мечтали. Да еще у меня у самого триста акров в Зибулоне, и за них уплачено сполна! Только бы мне в нынешний год продать табак по хорошей цене - и очистится у меня две тысячи долларов. Так что, ежели бы мне продержаться еще два года в Лиге и хорошо сыграть еще разок на первенство мира... - Небраска поглядел на друга, его открытое лицо, все в веснушках по смуглой коже, расплылось в прежней, совсем мальчишеской улыбке. - Тогда нам больше и мечтать не о чем.
- И... и ты будешь удовлетворен?
- Чего? Удовлетворен? - Небраска поглядел с недоумением. - Ты это про что?
- Да вот, Брас, ты столько сделал, столько повидал... Большие города, всюду толпы, все тебя приветствуют... и огромные заголовки в газетах, и первенство мира, и... и первое марта [открытие спортивного сезона], и Сент-Питерсберг, опять встречаешь товарищей по команде, начинаются весенние тренировки...
Небраска тихонько взвыл.
- Ты чего?
- Тренировки...
- А ты что, не любишь их?
- Люблю? Да первые три недели - это мука адская! Пока ты мальчишка, еще ничего. За зиму много лишнего весу не наберешь, весной несколько дней разминки - и порядок. За две недели ты опять в форме, свеженький, как огурчик. А вот потяни с мое! - Он засмеялся, помотал головой. - Ой-ой! Сперва, коли мяч низкий, нагнуться нет мочи, суставы так и трещат. Помаленьку разминаешься, привыкаешь, мускулы уже не так ноют. Начинается сезон, в апреле ты вроде ничего, молодцом. В мае и вовсе разыграешься, кровь кипит - думаешь, ты ни капельки не сдал. На июнь еще пороху хватает. А потом - июль, и в Сент-Луисе изволь играть по два матча в день. Ой-ой-ой! - Небраска покачал головой и засмеялся, показывая крупные крепкие зубы. - Обезьян, - сказал он негромко, лицо у него стало серьезное, сумрачное, лицо чистокровного индейца. - Бывал ты когда-нибудь в июле в Сент-Луисе?
- Нет.
- То-то, - тихо, презрительно продолжал Небраска. - И тебе в июле не приходилось гонять там мяч. Готовишь биту, а пот хлещет аж из ушей. Шагнешь вперед, глядишь, кто тебе подает, а у тебя в глазах не то что двоится - четверится.
На галерке народ жарится в одних рубашках, рукава у всех засучены, подает он тебе мяч, а ты и не видишь, откуда летит, вроде от всех этих, с трибуны. Ты охнуть не успел, а он уж тут. Ладно, знай стой покрепче и давай бей, может, и попадешь по нему. Только успевай поворачиваться, на две базы тебя хватит. В прежние времена мне это было раз плюнуть. А теперь... у-у. - Он опять медленно покачал головой. - Знаю я это ихнее бейсбольное поле в Сент-Луисе в июле месяце! К апрелю-то они позаботятся, всюду трава, что надо, а вот как начнется июль... - Он коротко засмеялся. - Черт подери! Под ногами чистый асфальт! Доберешься до первой базы, и уже ноги не идут, чтоб им пусто было, а надо двигаться дальше, менеджер с тебя глаз не спускает, он из тебя душу вынет, коли ты лишнюю базу не возьмешь, может, от нее вся игра зависит. И газетчики тоже на тебя пялятся, они уж начали поговаривать, мол, старик Крейн стал тяжел на подъем... а у тебя в голове контракт на будущий год, да, может, еще одно первенство мира, и ты только молишь господа бога, чтоб тебя не перекинули в сент-луисскую команду. Ну и вот, берешь ноги в руки, шмякнешься на вторую, пыхтишь, как паровоз, насилу встанешь, ощупаешь себя, цел ли, а тут еще наблюдающий на базе со своими шуточками: что, мол, за спех, старик? Боишься, мол, опоздать в Клуб ветеранов?
- Да, теперь я, кажется, начинаю понимать, - сказал Джордж.
- Понимаешь? Вот слушай! Нынче летом я раз спросил одного нашего, какой у нас месяц, он говорит, только еще середина июля, а я ему - черта лысого! Какой там июль, вот провалиться, сентябрь на дворе! Стало быть, провались, отвечает, потому как сентябрем и не пахнет, а на дворе июль. Ну, говорю, видно, нынче месяцы пошли по шестьдесят дней каждый, такого длиннющего июля у Меня сроду не бывало. И ты уж мне поверь, так оно и есть. Когда в бейсболе состаришься, так, может, на дворе и правда июль, а для тебя все равно сентябрь. - Он помолчал. - Ну, вообще-то нашего брата держат в команде, покуда меткость не изменила. Раз ты еще попадаешь по мячу, так валяй выходи на поле, хоть тебя надо склеивать по кусочкам, чтоб не рассыпался. Так что, коли повезет, я еще годик-другой поиграю. Я еще маху не даю, так, может, меня и станут выпускать, покуда все прочие не начнут ворчать, что старик Брас не поспевает за низовым мячом! - Он засмеялся. Нет, покуда я еще ничего, а уж как стану сдавать - баста.
- Ну, значит, ты не пожалеешь, что надо будет уйти?
Небраска ответил не сразу. Он смотрел на проносящийся за окном вагона закопченный фабричным дымом штат Нью-Джерси. Потом опять засмеялся, но устало, невесело.
- Дружище, для тебя, может, это целое путешествие, а я, знаешь, столько раз катал этим поездом взад-вперед... всю дорогу назубок выучил, хоть не глядя скажу, мимо которого по счету телеграфного столба проезжаем. Да-да, черт подери! - Он громко, заразительно захохотал. - Когда-то я их пересчитал, а теперь вот возьму и окрещу каждый по имени!
- И не скучно тебе будет безвылазно торчать на ферме в Зибулоне?
- Скучно? - Голос Небраски зазвучал презрительно и негодующе, совсем как когда-то, в мальчишеские годы; долгую минуту он смотрел на приятеля с недоумением и чуть ли не брезгливо. - Да ты что? Это ж самая распрекрасная жизнь на свете!
- А как твой отец, Брас?
Бейсболист ухмыльнулся и покачал головой:
- Старик живет в свое удовольствие. Он весь век только и мечтал в земле копаться.
- Со здоровьем у него как?
- Дай бог всякому! - гордо сказал Небраска. - Здоров, как бык. Хоть сейчас медведя одолеет. Вот провалиться мне! - продолжал он с глубочайшим убеждением. - Выйдут на него двое парней - он и с двоими запросто справится.
- А помнишь, Брас, когда мы были малявками, а твой отец служил в полиции, он выходил против всех борцов, кто приезжал к нам в город. И ведь, бывало, приезжали и классные борцы!
- Еще какие! - оживленно закивал Небраска.