— Вот ты теперь знаешь, что бывает, когда компрессор перестанет работать, — сказал Дэйв. — Если ты научишься быстро отстегивать аварийные застежки, то легко снимешь маску и всплывешь задолго до того, как у тебя выйдет запас воздуха.
Он надел на себя свинцовый пояс и показал мне аварийный захват на пряжке. Я осторожно опустилась в воду, все еще не доверяя непривычному для меня снаряжению. Барни стоял наверху, держа свернутый кольцами шланг.
— О'кей! — крикнул он, — я буду наблюдать за тобой.
— А я встречусь с тобой внизу, — крикнул Дэйв.
Я помахала им рукой, отпустила поручень и стала погружаться. Инстинкт подталкивал меня подняться на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, но над моей головой уже было десять футов воды, а я дышала совершенно свободно. Шланг, который держал меня как бы на привязи, в то же время обеспечивал свободу под водой. Я чувствовала себя как рыба в воде.
Я все еще сосредоточенно думала о непривычном для меня снаряжении, когда из глубин вынырнул Дэйв — Тритон с светлыми волосами, развевающимися, как грива морского коня. Он весело схватил меня за руки и стремительно ринулся вниз, вовлекая меня в сальто-мортале. У меня закружилась голова; задыхаясь, я перевернулась головой вверх. Маска Дэйва оказалась рядом с моей. «Остерегайся, остерегайся его сверкающих глаз и развевающейся гривы», — подумала я. Он снова взял меня за руку и, по мере того как мы погружались, он ластами вытанцовывал вальс под водой. Он кружил меня в вихре танца, как нереиду при дворе Нептуна.
Так я познакомилась с водолазным снаряжением «Джекки Браун». Мы быстро привыкли к нему и очень скоро освоили его. Но нам еще не встречался джуфиш Мак Дагла.
Ветер крепчал, небо грозно хмурилось, а Элбоу все еще оставался нашей главной целью. Барни сделал несколько снимков, и мы выбрались в катер.
— А теперь на Элбоу, — сказал Дэйв Энрико.
— А я там никогда не бывал, — ответил Энрико.
— Там есть проблесковый огонь, — пояснил Дэйв, указывая на карту, и мы взяли курс на юго-запад по волнующемуся серому простору пустынного моря. Тут мы впервые осознали, какое большое пространство занимали рифы — мелкие точки на карте.
Энрико был восхищен нашим погружением в воду, и когда мы стали на якорь мористее Элбоу, он почти с завистью смотрел на то, как мы надевали маски и ласты и спускались за борт. Мы отделились друг от друга на 20 ярдов и поплыли мористее банок в поисках остатков затонувших кораблей.
Дно было таким же серым, как и само море, и столь же пустынным. Оно было покрыто серым песком, скелетами морских ежей, а также отбеленными мертвыми кораллами. Там не было ни рыбы, ни губок, ни морских вееров. Плывя через риф, мы видели пустынное дно, совершенно лишенное какой бы то ни было жизни. Вода была теплой, но мы мерзли, и нас не покидало чувство страха.
Вскоре Дэйв, плывя в открытое море, обнаружил огромный якорь десяти футов длиной. Он был почти весь изъеден ржавчиной. Веретено со скобой лежало в направлении открытого моря. Мы решили, что корабль, которому этот якорь принадлежал, должен быть мористее и поплыли через риф в направлении, указанном якорем. О времени мы совершенно забыли.
Когда мы обнаружили якорь, Энрико пришел в не меньшее возбуждение, чем мы, и подвел катер на близкое расстояние, чтобы все видеть и слышать. Но тут он вдруг заметил, что время было позднее, а волнение на море увеличилось.
— Все на борт, на борт! — кричал он, — уже поздно, и мы не вернемся в бухту до ночи.
Когда мы подплыли, то увидели, что Энрико чуть не плачет.
— Посмотрите, ведь уже семь часов, — сказал он, — единственная бухта, в которую мы сможем зайти, — Таверньер, а до нее 30 миль к югу и мы не успеем добраться до нее засветло.
— У нас есть карта, — заявил Дэйв.
— Да, — ответил сквозь слезы Энрико, — но мне не приходилось быть на море после наступления темноты. Кроме того, я только что купил свой катер. За стойкой моего маленького бара мне всегда хотелось быть капитаном катера. Но только не ночью.
Тут Энрико совершенно расплакался, и командование принял Дэйв. Он вынул карту и попросил Энрико подать ему штурманский инструмент.
— Зачем мне инструменты? Я в них ничего не понимаю.
Настроение у меня значительно снизилось. Барни хмурился. Один Дэйв, казалось, не беспокоился.
— А мне и не нужны инструменты, — сказал Дэйв довольно весело. — Я могу вести катер с одной картой и компасом, при условии, что со мной будет вот этот прибор. — Тут он поднял руку, раздвинув указательный и средний пальцы в виде буквы «V». — Угол между моими пальцами равен 30 градусам, и мы сможем рассчитать курс при его помощи.
Он прикинул в уме количество ходовых часов и решил, что нам лучше всего взять курс на Энджел Фиш Крик, который лежал в двадцати пяти милях к северу. Между бухтами Энджел Фиш и Таверньер никаких заливов не было. Каково бы ни было расстояние до ближайшей гавани — пять или пятьсот миль — разницы тут особой не было. Нам все равно предстояло идти на небольшом катерке в темноте в разбушевавшемся море, полном рифов. Солнце село в тяжелые черные тучи, поднялся ветер; над волнующимся заливом вспыхнули зарницы. Барни и я молчали в тревоге.
Дэйв указал на проблесковый огонь.
— Карисфорт, — заявил он, — а вон тот подальше — маяк Пасифик Риф. Мы пойдем этим курсом до Энджел Фиш, там есть буй с проблесковым огнем при входе в фарватер.
На карте вход в бухту был зловеще узким, а весь фарватер усеян крестиками, которые обозначали затонувшие на мелях суда. Не случайно это место было названо испанцами «причалы мучеников», а позже — «кладбище Кис».
Дэйв раздвинул свои пальцы, как ножки циркуля, приложил их к карте и стал вычислять углы. Мы как бы отсутствовали, так как имели довольно смутное представление о картах и штурманском деле и не могли оценить знания Дэйва. Мы включили ходовые огни, сели на корме и стали наблюдать за наступлением темноты в пустынном море. Внезапно мы почувствовали себя ничтожно малыми и заброшенными.
— Ты искала приключений, — сказал Барни. — Пожалуйста. Как тебе это нравится?
Приключение мне не нравилось. Я и представить себе не могла, каким образом Дэйв смог бы увидеть светлячок огня на буе, который указывал на скалистый фарватер, ведущий в Энджел Фиш Крик.
Настроение шкипера переменилось. Теперь Дэйв стоял за рулем, а Энрико своим красивым баритоном напевал «О душа моя». Дэйв в свою очередь заунывным голосом запел балладу «О Барнакл-Билле — моряке». Энрико обнял Дэйва за плечи и счастливо посмеивался. У нас тоже настроение поднялось при виде спокойствия профессиональных моряков.
Начал моросить мелкий дождик, и мы решили спуститься вниз, чтобы спрятать наши фотоаппараты. Я открыла рундук и заметила, что наша непочатая бутылка рома была теперь откупорена и наполовину опорожнена.
— Барни, — спросила я. — а кто прикладывался к рому?
Из рубки доносился веселый смех Энрико и слышались морские песенки в исполнении Дэйва. Мы решили посмотреть, что они там делают. При свете молнии на фоне волнующегося моря виднелись их обнявшиеся силуэты. Дэйв и Энрико пели все шесть частей секстета из «Ламермурской невесты». Если к рому прикладывался Энрико, то ничего в этом худого не было; но Дэйв стоял за рулем, и если он позволил себе выпить, то кто мог знать, чем все это кончится. Я ожидала в любую секунду удара о рифы, от которого дощатая обшивка разойдется под моими ногами.
— Я довольно хорошо знаю Дэйва, — сказал Барни, — он пьет немного и, по-моему, он возбужден тем, что снова ведет корабль.