Описать, зафиксировать невероятные вещи. То, как там, за холмом. Этого еще не делал никто.
Ну а я сделаю. Это будет уникальная в своем роде научная работа.
На следующий день, скверно выспавшийся из‑за потраченной на чтение ночи, Роман устроил тарарам на оптовом складе, где работал грузчиком. Рассыпал ящик с мюслями, уронил себе на ногу упаковку пива, рассеянно выслушал чью‑то ругань. Удрал с работы раньше со смутным намерением больше сюда не ходить.
Выйдя на улицу, в мороз, темноту, безлюдье – вдруг проснулся. И вместо того, чтобы идти домой, захотелось бродить по пустынным улицам, вглядываясь в лица прохожих.
Было очень холодно. Колючий снег сверкал в электрическом свете, как битое стекло. Редкие прохожие бежали рысцой, подняв воротники, спрятав покрасневшие от мороза лица в шарфы. Роман в своей куртейке на «рыбьем меху» моментально продрог до костей. А дома‑то тепло, дома можно согреть чаю, мерзкого Татьяниного чаю, отдающего шваброй и старой мочалкой, зато сладкого и горячего… Мысль о чае была так соблазнительна, что Роман даже вздохнул – но к метро, тем не менее, выбрал самую длинную дорогу из всех возможных.
Крутясь между однообразными многоэтажками, плоскими, как из черного картона вырезанными, в желтых окнах, в морозном мареве, Роман вышел, наконец, на совершенно пустую улицу. С одной стороны – бесконечный забор с нечитаемым набором белых букв, обозначающим строительный трест, с другой – все те же черные дома с разинутыми дырами подворотен. Вдоль забора гулял ветер, пищал в проводах тоненьким голоском, злым и печальным одновременно. Роману вдруг стало не по себе, так не по себе, что захотелось бежать без оглядки в приступе странного, темного, необъяснимого страха. И тут впереди, из подворотни, выскользнула женская фигура.
Страх тут же был объяснен, и Романа бросило в жар от радости и чего‑то вроде азарта. Молодая женщина в дубленке с пушистой опушкой, длинноногая и тонкая, не торопясь, шла по улице вдоль забора. На ее непокрытых темных волосах осел иней. Стройные ножки в золотистых чулках и коротеньких сапожках высоко открывала джинсовая юбка. Роман понял, что девушка должна заледенеть в таком костюме заживо, еще раньше, чем заметил, что у нее нет тени.
Теперь он точно знал на что смотреть. Фигурка, под которой скрещивались тени проводов и фонарных столбов, под которой снег был остро освещен, выглядела нереально, как плывущий над дорогой призрак. Как люди этого не замечают, как я сам не видел раньше, идиот?!
Роман ускорил шаги, почти побежал. Девушка остановилась и посмотрела на него с высокомерным удивлением. Роман увидел ее белое лицо с огромными вишневыми глазами – и ощутил приступ той детской радости, какая обыкновенно сопровождает крупный выигрыш.
– Хорошая погода, да? – бухнул он глупо и весело.
Девушка улыбнулась.
– Хорошая, – сказала она низким урчащим контральто. – Хотя вы и окоченели.
– А вам нравится?
– Очень.
– Вампиры не мерзнут, да? – спросил Роман, внутренне обмирая.
У девушки заметно дрогнула верхняя губа, а в вишневых очах появился отчетливый красный отсвет. Она сделала шаг к Роману, он рассмеялся, поднял руки, соорудил самую обезоруживающую мину.
– Ну, леди, фрау, мисс, не стоит так сразу сердиться! Не велите казнить, велите слово молвить!
– Молви, – девушка усмехнулась.
Роман опять пронаблюдал, как желание растерзать в клочья рассеивается от другого чувства – в данном случае это была не осторожность, а любопытство.
– Я совершенно безопасен, сударыня, – сказал Роман галантно. – И если я осмелился вас обеспокоить, так это только потому, что восхищаюсь вашим modus vivendi. Вот если бы вы согласились на несколько слов…
– Восхищаешься, значит…
– Вы же стопроцентное совершенство, абсолют!
Девушка хмыкнула и пожала плечами.
Роман вдруг понял, что существо, стоящее рядом, только выглядит девушкой, что оно далеко не юное и не пустенькое – и, главное, что оно видит Романа насквозь. Врать и льстить дальше было нелепо.
– Я просто хотел бы быть таким же, как вы, – осмелился сказать Роман под ее насмешливым взглядом.
– Ну и что, что хотел бы, – холодно ответила девушка. – За все надо платить, смертный, а заплатить тебе нечем.
– Я всего лишь не знаю, что вы хотите, а заплатил бы чем угодно… Душа? Да?
– Ты полагаешь, что у тебя нет души? А если бы была – готов отдать? Занятно…
– Простите, чушь спорол.
– Такая дешевая вещь, как душа, выставляемая на продажу, никому не нужна.
– А что нужно? Вы просто скажите, а, сударыня? Пожалуйста…
– Это неважно. Ты не можешь мне это дать. Если ты ищешь смерти – я могу тебя убить… раз уж ты научился входить сюда.
– Куда?
– Это тоже неважно. Итак?
– Нет, нет, я не об этом. Я не хочу просто умирать, хотя умереть от вашей руки было бы лестно, пожалуй. Но я все равно не хочу. Я хочу…
– Этого не будет.
– И все‑таки…
Роман не удержался и дернулся к девушке в приступе желания взять ее за руку. Она шарахнулась назад с выражением поразившей его гадливости.
– Не прикасайся, смертный, – прошипела, как кошка. – Прикоснешься – убью.
Роман инстинктивно остановился, и девушка растворилась в сумеречных тенях. Когда она исчезла, Роман почувствовал, насколько замерз. Он сунул руки в карманы в тщетной попытке согреться, и побежал в сторону метро. Второй контакт с нежитью тоже окончился ничем, но потихоньку обретался необходимый опыт.
Новым, к примеру, было то, что Роман, оказывается, научился куда‑то входить – и сам не заметил. И еще – что эти сущности имеют, очевидно, одни и те же критерии оценки людей. И вовсе не рвутся убивать всех подряд. И все это очень и очень странно.
Татьяне и ее мужу пришлось наврать, что нашлась отличная работа в ночную смену. За приличную зарплату.
Это дало Роману возможность отсыпаться днем без тычков и попреков, а по ночам бродить по городу и наблюдать. По его расчетам, вранья точно должно было хватить на месяц. «Потом что‑нибудь да придумается, – решил он легкомысленно. – В крайнем случае, одолжу у кого‑нибудь». Кредитоспособность тех своих приятелей и знакомых, которые поверили бы Роману в долг хотя бы на рубль, он явно не учел.
Все эти житейские мелочи казались ему неважными и пустяковыми. В особенности – в свете колоссального научного труда, в котором уже начали появляться какие‑то проблески.
Шляясь по пустынным улицам, Роман выяснил для себя весьма принципиальную вещь: ночной город был неоднороден. Тяжело описать словами смутное ощущение, похожее на сон или предчувствие, но узнавать это ощущение Роман довольно скоро научился. Вампиры называли это «войти» – и Роман понял: нужно действительно войти в какое‑то другое пространство, которое выглядит обычно и не имеет четких границ, зато когда «входишь», в сердце появляется та самая, булгаковская, «тупая игла» и накатывает тоска или неоправданный страх. Улица не меняется, и небеса не меняются, и ничего не меняется – но чувствуешь некий явственный внутренний толчок. Вот тогда и нужно смотреть в оба – можно заметить вампира среди редких ночных прохожих.
Роман интересовал нежить, очевидно, значительно слабее, чем нежить интересовала Романа. Существа, не отбрасывающие тени и почти не оставляющие следов на снегу, решительно не желали замечать новоявленного исследователя. Они ровно ничего не предпринимали – не думали нападать, не вступали в контакт, а если Роман пытался заговорить с кем‑то из них – изо всех сил старались поскорее улизнуть.