– Ты никогда не расходовала много.
– Конечно. Охота украшать жирную тушу. Но теперь… – Девушка мечтательно подняла глаза к потолку, поглаживая свою талию.
Руин посмотрел на нее очень серьезно.
– Не стоит тебе «теперь» особо наряжаться.
– Почему? Думаешь, мне не пойдет?
– Тебе, как красивой – по-настоящему красивой – женщине, пойдет абсолютно все. Но я даю тебе хороший совет, и поверь, тебе лучше ему последовать. Не надо слишком выделяться. И наряжаться в чересчур яркие и чересчур открытые платья не стоит.
Моргана ответила ему чарующей улыбкой. Она цвела от счастья и потому казалась поистине ослепительной. «Ты такой же, как все мужчины», – подумала она. Ревность Руина, впрочем, показалась ей естественной. Разве не его она всегда любила больше всех на свете? Она и не помнила уже, как после любой неприятности, любой обиды, любого потрясения (в том числе и после того зрелища, которое вселило в нее непреодолимый ужас перед мужчиной) она неизменно бросалась за спасением к брату. А вот он об этом помнил.
Моргана не стала спорить, а Руин – продолжать наставление.
Теперь, когда она выглядела совсем иначе, чем прежде, девушке казалось, что она и дышит по-иному, и видит. Мир, прежде монотонно-серый, расцветился радугой. Когда пришли портные, которым принцесса отправила приглашение через слугу, и раз вернули перед ней самые яркие ткани, она ощутила, как Вселенная засияла всеми этими красками. Касаясь шелков и бархата, девушка наслаждалась их нежностью, их лаской и мыслью о том, что теперь-то она может позволить себе любой наряд. Ей хотелось всем улыбаться.
Портные работали быстро. Руин и Дэйн еще не успели толком прийти в себя после магического лечения, как Моргана надела первое в своей жизни собственное ярко-алое платье (раньше она носила только темные, тусклые цвета). Посмотрев на себя в зеркало, принцесса решила, что она неотразимо хороша.
И действительно. Впервые в жизни младшая дочь властителя ловила на себе мужские взгляды – взгляды восхищенные, ошеломленные, очарованные, вожделеюшие. Даже последние были ей радостны, хоть и вызывали неприятную дрожь. Она может нравиться, она красива! Это означало, что определенный этап ее жизни завершен, что жизнь начинается заново.
Одуревшая от счастья она не думала и не размышляла. Просто наслаждалась жизнью.
А потом однажды в коридоре ее остановил Оулер.
У Армана-Улла, считая Руина и Дэйна, осталось в живых четверо сыновей, и второй по старшинству, то есть именно Оулер, был его любимцем. Отец постоянно держал его при себе, не только потому что общение с ним доставляло правителю удовольствие, не только потому что они мыслили и смотрели на жизнь совершенно одинаково, но еще и потому что властитель прекрасно осознавал: его отпрыск – такой же беспринципный негодяй, как и сам Арман-Улл. Правда, эпитет «негодяй» оба произносили с восхищением, считая «негодяйство» единственно верным способом существования, если понимать его как удалую лихость и дальновидную хитрость. Но от толкования глубинный смысл слова не меняется.
Оулер едва ли не больше, чем отец, стремился к наслаждениям. В руках отца была власть, Арман-Улл радовал себя еще и этим. Принцу было доступно лишь то, что можно позволить себе в рамках отцовского контроля. И потому он закатывал такие попойки и так развлекался с женщинами, что об этом даже самые бывалые придворные рассказывали, краснея и бледнея. Девушки же, как правило, ничего не рассказывали – подобное для женщины почти невозможно выразить в словах. Правитель всегда покрывал любимчика, даже если сынок баловался не со служанками, а с дочками родовитых дворян.
Когда Моргану в коридоре кто-то схватил за локоть, она сперва не испугалась, обернулась, но, увидев Оулера, попыталась выдернуть локоть. От принца слегка пахло спиртным, но он твердо стоял на ногах. От него принцесса привыкла держаться по дальше, что от трезвого, что от пьяного. Он злее все го потешался над ней, а ее слезы, казалось, лишь забавляли его. «Никогда не плачь в присутствии отца или брата, – говорил сестре Руин. – Никогда. Ты их этим не проймешь, только раззадоришь. Помни, ты – принцесса, держись с достоинством».
– Иди сюда, красотка. – Оулер держал крепко, и ей показалось, что пальцы брата впиваются в нее, как когти. – Почему я тебя раньше не видел?
– Оулер, прекрати… – Но хлесткая пощечина прервала ее речь. Изумление, отразившееся на вспыхнувшем лице девушки, лишь сильнее взбесило принца.
– Не смей со мной так говорить. Или я тебе язык вырежу. Дура. Я для тебя «ваше высочество», ясно?
– Оулер, это же я, Моргана. Твоя сестра… Ты что? – растерянно лепетала она.
Принц вдруг швырнул ее к стене и прижал. От близости мужского тела, от пряной остроты его дыхания ей стало жутко, и девушка забилась, как птица, сошедшая с ума от страха. Ужас и отвращение душили ее.
Но вырваться принцесса не могла. Сила рук брата показалась ей чудовищной.
– У красавицы разыгралось воображение, – проворковал Оулер, больно ухватив Моргану за подбородок. Повернул ее лицо к себе. Ее губы почти касались его губ. Девушка чувствовала, что теряет сознание.
И не могла его потерять. Больше всего на свете она мечтала забыться и прийти в себя лишь тогда, когда все уже закончится. Но восприятие хоть и мутилось, но оставалось слишком четким. Отбиться от Оулера было невозможно, девушка извивалась, отталкивала его, но это было то же самое, что пытаться отодвинуть скалу. Моргана открыла рот и попыталась закричать.
Брат схватил ее и толкнул в свою комнату. Он держал ее сильно, но осторожно. Огромный зал, в три окна, с красивой, хоть и засаленной мебелью, где девушка оказалась, она не рассмотрела – не до того было, но зато ощутила легкий аромат опиума.
– Тише, тише, – шептал он, будто и в самом деле пытался успокоить свою жертву. – Осторожней, руку вывернешь, детка, – а потом ловко прижал ее к себе.
Девушка почувствовала прикосновение к бедру чего-то твердого и от неожиданного ужаса завопила в голос. Хлопок ладони Оулера прижал крик к ее губам. Правой рукой он держал ее, да так уверенно, будто всю жизнь только и занимался что насилием и имел богатый опыт… Впрочем, в какой-то степени это было правдой.
– А ну-ка, успокойся, – потребовал он. – А то я тебя свяжу. Или ты предпочитаешь наручники? Любительница, а?
Оулер ловко толкнул принцессу на кровать и навалился сверху. Она боролась молча, но даже если бы захотела крикнуть, не смогла бы издать ни звука. Даже вдохнуть едва могла. Очень трудно бороться с мужчиной, который прижал тебя к кровати лицом в подушку. Особенно нелегко бороться против насильника, если в такую минуту ты неспособна мыслить здраво. Ослепленная страхом, более сильным, чем, казалось, даже инстинкт самосохранения, девушка беспорядочно махала руками и ногами, извивалась всем телом. Оулер рванул на ней платье.
А потом тяжесть, притиснувшая Моргану к ложу, внезапно исчезла. Девушка, давясь собственным криком, перекатилась на бок – и увидела брата. Только не Оулера, а Руина. Брат стоял, вытянув руку в направлении любимчика своего батюшки, и в глазах его леденела тьма.
– Руин, – прорыдала девушка. Без слез – от облегчения. Потому что все случилось, как она только могла мечтать: брат снова пришел, чтоб выручить ее из беды, и все будет хорошо. Прижимая к груди об рывки платья, девушка вспорхнула с ложа. Забилась в угол, словно там безопаснее.
– Что тебе здесь надо? – крикнул разъяренный Оулер. – Выматывайся! Твоя, что ли, баба? Была твоя – стала моя!
Вместо ответа Руин ударил его. Заклинание, которое он швырнул, не узнал бы даже преподаватель боевой магии, у которого принц это заклятие и выучил. Видоизмененное и преобразованное, оно превратилось в дробящий молот, способный размазать жертву между слоями реальности. Казалось, содрогнулся целый мир…
И на шее Оулера разлетелся в мелкие осколки защитный артефакт, созданный еще старшим братом Армана-Улла, великим магом, раскрывшим, как говорили, сокровенную тайну основных элементов земли, так что те служили ему. Могущественный маг, если б он не погиб, правил бы сейчас в Провале вместо своего плюгавого брата. «Что ж, может, и к лучшему, – с внезапной злобой подумала Моргана, которой заступничество брата хоть частично, но вернуло присутствие духа и возможность здраво мыслить. Ей не пришло в голову, что в этом случае она бы не родилась на свет. – Он был сильный, а сильному ни к чему унижать слабого…»
Несмотря на общее мнение, что Моргана – круглая дура, она таковой не являлась. Хотя сентенции, которые время от времени приходили ей в голову, кому-то могли бы показаться довольно наивными, они были знаком того, что девушка по природе своей неглупа и способна мыслить.
Оулер опустил глаза на уничтоженный артефакт. Но лишь на миг. Он был неплохим воином и мог поспорить искусством со многими и многими опытными наемниками, служившими при дворе. В Провале искусство владения мечом считалось едва ли не самым приличным для молодого человека. Оулеру нравились мечи и поединки, и еще больше ему нравилось побеждать противника, и потому он упорно тренировался. В то время как Руин корпел над магическими книгами, его сводный брат учился обращаться с оружием и теперь почувствовал за собой явное преимущество.
От последовавшей магической атаки Руина он просто увернулся.
– Ублюдок! – крикнул он брату. – Ублюдок, мать твоя шлюха! Отец тебе кишки выпустит! В бараний рог согнет…
Сын Деборы снова не ответил. Он готовил следующее заклинание. Составление структуры магического действа требовало времени. Лишь простейшие формы, вроде невидимой стрелы, можно сложить в пальцах за считанные секунды. Именно потому маги Черной стороны в большинстве своем старались приготовить все заклинания заранее и вложить их в артефакт. Моргана знала, что у брата есть при себе артефакты, но он ими почему-то не пользовался.
Оулер был опасный противник, очень опасный. Как и отец, он очень ценил свою жизнь. Принц хранил в своих покоях запас магического оружия. Прав да, он не предполагал, что кто-нибудь может напасть на него прямо во дворце, и потому ничего смертоносного под рукой не оказалось. Но потом любимый сын Армана-Улла вспомнил, что на его рабочем столе лежит магический метательный диск. Применять его в помещении не хотелось (принц очень смутно представлял себе, что именно может произойти, но вспомнил, как мастер-маг говорил ему, будто в помещении этого делать нельзя), но еще больше ему не хотелось умирать.
Он выдернул что-то из-за пояса и кинулся к столу, но Руин разгадал его хитрость буквально за миг до броска. Его неподвижное лицо, словно выточенная из алебастра маска, с черными провалами глаз повернулось в ту же сторону, дернулась рука, и в Оулера полетело мощное заклинание, незаконченное, но тяжеловесное. Любимчик правителя покатился по ковру, сильно ударился о ножку кровати, но не остался лежать, вскочил, сжимая что-то в руке. Сияние, разгоравшееся в его пальцах, было красноватым и – без сомнения – магическим.
Руин, казалось, просто шагнул, но это движение было сродни прыжку змеи, которую уже не перехватить в полете, не остановить. Будто напрочь забыв о магии, он ударил брата по лицу, а потом сразу в грудь. Оулер умудрился ускользнуть, и перепуганной Моргане показалось, что он сейчас рухнет прямо на нее. Нервы были на пределе – принцесса завизжала, по том испуганно зажала себе рот и с опозданием в несколько мгновений сообразила, что женские вопли, доносящиеся из покоев Оулера, – дело обычное. Никто не обратит внимание, никто не прибежит – и, следовательно, не помешает братьям драться.
Руин схватил брата за руку и попытался подсечь его под колено, но тот снова ушел от атаки и свободной – левой рукой ударил Руина в лицо. Голова принца лишь чуть дернулась вбок – ровно настолько, насколько было необходимо – и удар пришелся вскользь. Оулеру не повезло: брат не упал и ни на миг не ослабил хватку, которой сжимал пальцы любимого сына правителя. Камешек, спрятанный в ладони Оулера, начал жечь ему руку. Не выдержав, принц разжал кулак, и камень упал на ковер. Пламенея, словно живой осколок огня, кристалл был хорошо заметен даже в густом алом ворсе.
Руин торопливо наступил на него ногой. Раздался хруст.
– Идиот! – крикнул Оулер и в ярости кинулся на брата.
Приятно было посмотреть на то, как плавно и красиво двигается любимый сын правителя. Он ловко увернулся от резного тяжелого карниза, который вполне мог размозжить ему голову, и вскочил на ноги. Руин в свою очередь почти не шевелился, он совершал лишь те движения, которые были необходимы. Но в тот момент, когда Оулер вновь рванулся к столу, его противник каким-то чудом оказался готов к атаке. С развернутой ладони младшего брата в старшего полетело что-то плотное, хоть и невидимое, будто сгусток горячего воздуха.
И все-таки маг немного опоздал. В последний миг Оулеру удалось схватить метательный диск и подставить ладонь, наполовину скрытую круглой бронзовой пластинкой, под чужое заклинание. Оно погасло, не добравшись до тела. Что Руин принялся делать в ответ, Моргана не поняла. Она со страхом наблюдала, как пальцы любимого брата переплетаются друг с другом, ей казалось, что он пытается вернуть уже выпущенное заклинание себе.
А потом Оулер стал швырять в противника диск за диском. Одинаковые, не иссякающие, они по очереди срывались с ладони и со свистом рассекали воздух. Скорость их движения была запредельной. Нет, человек не может так быстро менять в руке оружие, пусть даже и такое маленькое. Здесь не без магии. Конечно же, магия…
Руин быстро поднял левую руку. Манжета с запястья сползла к локтю, открыв гематитовый браслет, который сейчас казался сапфировым, потому что пламенел чистым синим цветом. Диск за диском про падали в пальцах Руина – он выхватывал их из воздуха и, словно фокусник, прятал в пустой ладони. Почему-то Моргане стало ужасно страшно, и она крепко зажмурилась. На миг ей стало нехорошо, и когда девушка открыла глаза, то обнаружила, что Оулера в комнате нет, а Руин утирает со лба кровь. Проведя ладонью по лицу, он всякий раз задумчиво, с живым интересом рассматривал свои пальцы.
Принц повернулся к сестре. Из его глаз постепенно уходила тьма, и взгляд становился осмысленным. Брат развернул перед ней ладонь, и девушка увидела, как выцветает на его коже потек алого. Будто испаряется – бледнеет и пропадает. Сочащаяся полоса на лице стремительно затягивалась, ток крови прекращался, и, когда Моргана, подойдя, коснулась рукой его лба, она обнаружила, что там осталась только короткая царапина. Принцесса погладила брата по плечам, словно стремилась убедиться, что он жив, что он рядом.
В покоях царила тишина, прерываемая лишь шелестом рваного платья Морганы и шорохом одежды принца, который опускал завернутые манжеты и неотрывно смотрел в одну точку. Лишь спустя минуту девушка осознала, что в комнате больше нет ни Оулера, ни его тела.
Руин, морщась, поправил белоснежный рукав рубашки, содрал с левого запястья гематитовый браслет и швырнул его на ковер. Моргана заметила, что густой ворс кое-где испорчен подпалинами. Девушку трясло, ей хотелось броситься в объятия брата со страстным желанием найти защиту и утешение, но душа, на которую были наложены оковы ужаса перед сильной половиной человечества, противилась этому. Принцесса не знала, что ей делать, в растерянности она проследила за упавшим и откатившимся браслетом, кинулась его поднимать.
Рука Руина удержала ее, не дала коснуться гематита. Хватка брата оказалась крепкой, но при этом удивительно бережной. Не прижимая к себе сестру, чтоб не испугать ее, он отодвинул Моргану в сторону.
– Не трогай, – мягко сказал он. – Нельзя. Это очень сильный артефакт, а опустошенный, он вдвойне опасен.
– Руин, – всхлипнула она. Принцесса ждала, что сейчас ее будут бранить, мол, говорили тебе – не носи ярких платьев, не наряжайся. Девушка привыкла к чувству вины всегда и по любому поводу и совершенно искренне готова была поверить, что сама виновата в произошедшем. Она съежилась, втягивая голову в плечи, будто брат сейчас мог избить ее за неосторожное поведение.
Принц подобрал с пола свою куртку и набросил па плечи сестры. После чего нагнулся над диском, валяющимся на полу.
– Тебе стоило бы выпить чего-нибудь крепкого – сказал он, двумя пальцами поднимая метательное оружие. – У меня есть коньяк. Будешь?
– Буду, – покорно согласилась девушка.
Руин провел ладонью, и в руках у него появилась изящная фляжка с гравировкой и фигурным горлышком.