Моргана прижала к губам горлышко в виде разинутой змеиной пасти и почувствовала, как обжигающая жидкость струится по горлу. Хорошее, но крепчайшее спиртное маленьким, жарким, приятным костерком разгорелось в ее теле, стало тепло, прояснилось зрение. Принцесса никогда еще не пила ничего крепче красного вина и не больше чем один маленький бокал. Девушка ожидала, что коньяк немедленно свалит ее с ног, она хотела уснуть и потому глотала, пока могла, ожидая, что вот-вот ее затошнит и мир вокруг пойдет кругом.
Но напиток закончился быстрее. Моргана осталась сидеть с пустой фляжкой в руке, с бешено колотящимся сердцем – и совершенно трезвая.
– Руин! – позвала она. Чуть громче, чем надо. Принц, сидя на корточках возле стола, рассматривал диск. Он поднял голову.
– Руин, сколько здесь было?
– Четверть литра. – Он протянул руку. – Допила?
– Да… Прости.
Он забрал фляжку, и та исчезла в его кармане.
– Не за что извиняться. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Только… Руин… Я совершенно не пьяна.
– Ну и хорошо.
– Но это же… Странно.
– Бывает и не такое. – Принц оставил диск и стал что-то искать на подпаленном ковре. Нашел осколки раздробленного каблуком камешка, собрал их и положил на ладонь.
Моргана успокоилась. Раз брат не видит ничего особенного в том, что она выпила так много крепко го, «неженского» спиртного и при этом осталась с ясной головой – значит все в порядке. Она и не заметила, как успокоилась, почти забыла о случившемся. К ней вернулась ее природная жизнерадостность (которую раньше она прятала под маской уныния), и захотелось посмотреть на предмет, который так заинтересовал брата.
– Что это? – спросила она, подбираясь поближе. Она тщательно куталась в остатки одежды и куртку Руина, хоть он на нее и не смотрел.
– Метательное оружие. – Принц показал сестре правильный круг с дыркой для пальца посередине. Диск отливал яркой желтизной полированной бронзы. – Магические пламенеющие диски. Из одной этой штуковины можно нашвырять несколько тысяч. Хорошо еще этот болван Оулер не успел вставить сюда вот это. – Он показал осколки. – Этот артефакт. Он бы полдворца спалил.
Моргану при упоминании об Оулере слегка пере дернуло.
– А… Где он? – спросила она наконец. Руин пожал плечами.
– Об Оулере не волнуйся. Он тебя больше не побеспокоит.
– Его… нет в живых? – осторожно поинтересовалась девушка.
Брат снова равнодушно пожал плечами. Принцессе вновь показалось, что его глаза вспыхивают густой темнотой.
– Скорее всего.
– А… где он? Здесь. – Руин ткнул пальцем в пол.
– Где? На нижнем этаже?
– Нет. В монолите.
Моргана не поняла и, помедлив, спросила:
– А может, он жив?
– Вряд ли. – Вынув из кармана платок, принц аккуратно накинул его на гематитовый браслет. Медленно поднял украшение с пола. – Сложно оставаться живым, если твои молекулы перемешаны с молекулами камня в перекрытии… Однако артефакт приказал долго жить. Жаль. Я, кажется, увлекся сложными заклинаниями. Надо было выбрать что-нибудь попроще.
– Руин, а что такое «молекулы»?
– Потом объясню. Пойдем.
– Руин, его найдут. И обвинят тебя.
– Не думаю. Идем же.
До своих покоев они смогли добраться, не привлекая к себе излишнего внимания. Принц заставил сестру переодеться, отнял разорванное платье и куда-то унес. И никому не велел рассказывать о произошедшем.
Оулера начали искать на следующий же день, но нашли только через две недели, когда магический след Руиновых действий давно развеялся. Призванные на помощь мастера Высшей магии подтвердили, что тело принца буквально вплавлено в камень, каким образом это могло произойти – они не знают, следов традиционной магии не обнаружено, остатков воздействия белой магии также нет. и однозначное заключение дать невозможно. Видимо, имело место какое-то непредвиденное магическое действие, нечто катастрофическое. Возможно, принц неаккуратно экспериментировал с чарами. И хотя всем было известно, что Оулер не занимался магией, заключению пришлось поверить. А что оставалось?
Властитель не слишком долго тосковал о любимом сыне. Он хорошенько выпил с приятелями, поразвлекся с женщинами, поколотил жену и почти совершенно успокоился. Для полного счастья Арману-Уллу хотелось хорошенько проучить еще и Дэйна, но младшего сына не удавалось поймать даже в замке, а заставлять службу безопасности искать мальчишку было бы нелепо. Об Оулере очень скоро пере стали говорить, и запоздавшее письмо с соболезнованиями от старшего сына Армана-Улла пришлось уже некстати – во дворце начались праздники. Властитель даже не стал его читать.
Правителя начинали бояться все – не только недруги, но даже и любимчики. Арман-Улл становился все неадекватнее, то и дело его странные поступки превращались в дикие, крайне жестокие. Его начали бояться фаворитки, им все труднее и труднее было делать вид, что они испытывают к властителю хоть какие-то чувства, кроме страха и жажды наживы. Но Арману-Уллу было все равно.
Жена правителя теперь не просто избегала мужа, а пряталась от него. Его жестокость переплескивала через край, но, к счастью, он стал еще более рассеянным, чем был. Ни одна мысль не задерживалась в его сознании дольше чем на пять минут, и если Деборе удавалось избежать встречи с ним, все заканчивалось благополучно.
Она стала молчалива и замкнута, больше всего времени проводила в своих покоях, в постели. К побоям нельзя было привыкнуть, но Дебора за много лет совместной жизни научилась переносить их и обычно быстро приходила в себя. Но не теперь. Ее и саму удивляла ее слабость и апатия. Муж прежде бил ее куда сильнее, чем последний раз, но если прежде женщину поддерживала злоба, ненависть, то на этот раз и того не осталось. Деборе вдруг стало все равно. Она поняла, что жизнь ее так и останется неизменной и никакая злоба, никакая воля не помогут ей избавиться от ненавистного мужа. Он все равно сживет ее со света, у нее же нет ни одного шанса сжить со света его.
А раз так, все, что ждет ее в ближайшие годы – те же побои, то же насилие, те же лживые почести, которые она давным-давно перестала ценить. Лежа на кровати лицом вниз, Дебора впервые в жизни думала о том, что неплохо бы умереть прямо сейчас, прямо здесь.
Мысль текла вяло и бесконтрольно. Из глубин сознания наплывали воспоминания. Сперва лицо первого мужа. Он был страстен, красив и богат. И при этом адски ревнив. Он любил ее до безумия и сходил с ума при одной мысли, что она может полюбить кого-то еще. Дебора знала о его испепеляющей страсти. Она любила его всего пару лет после свадьбы, а потом начала изменять. Изменяла виртуозно, так что муж на протяжении десятилетий ничего не знал. Его долгие отлучки позволяли ей все скрывать, а бессмертие давало возможность не терять вкус к разного рода развлечениям, сколько бы дней рождения она ни праздновала.
Но и тогда она побаивалась. Она понимала, если муж узнает об изменах, может и убить. Под горячую руку, в запале. Но не изменять не могла. И постепенно возненавидела мужа, которого некогда горячо любила. Возненавидела за свой страх.
Когда он умер, она была счастлива. И перед тем как супруг в последний раз закрыл глаза, она из банального чувства мести прошептала ему на ухо имена всех своих любовников – длинный список, не меньше двадцати имен. Прошептала – и, увидев выражение его лица, почувствовала себя отмщенной.
А теперь думала – не за ту ли свою выходку она теперь платит? Ну изменяла; в конце концов, каждая вторая женщина хоть раз, да наставляла мужу рога. Но зачем было лишать человека иллюзии, которая согревала ему оставшиеся мгновения жизни? Будто бы недостаточно ему того, что он умирает. Умер бы спокойно… Так нет, надо было дать волю своей бабской стервозности. Впервые в жизни Дебора вдруг поняла, что поступила жестоко. Нечеловечески жестоко.
«Все бабы – стервы, – подумала она. – Вот уж верно. Зачем ты с ним так поступила?» И сразу вспомнила тех, с кем изменяла мужу. Не всех, лишь нескольких. И среди них одного. Мэльдора из клана Мортимеров. Дебора встречалась с ним недолго, всего какой-нибудь месяц (не считая долгих лет невинного знакомства), но почему-то сейчас подумала именно о нем. Может быть потому, что родила от него ребенка? Родила тайно от мужа и тут же сплавила отпрыска любовнику. Сейчас он уже должен быть совсем взрослым. Мужчина. Интересно, на кого он похож?
Мэльдор звал ее замуж. Давно, еще до того, как она вышла за своего первого. Но тогда он был всего лишь студентом – ни денег, ни положения – и она предпочла мужчину посолиднее. А потом… Потом она, пожалуй, вышла бы за него. Но не получилось. Дебора вдруг поняла, что если бы сейчас ей удалось сбежать от Армана-Улла, она сбежала бы, наверное, именно к Мэльдору. В Асгердан, или, как его еще называют, в Центр.
Дебора родилась в Асгердане. Она принадлежала к клану Диланэй, и пока клану не пришлось бежать из Центра – на то были свои причины – женщина даже не думала, что когда-нибудь окажется на Черной стороне. Диланэй бежали куда глаза глядят и лишь в мире под названием Провал осознали, что их занесло слишком далеко от источников энергии и продолжать путь они больше не могут. На Черной стороне было намного хуже со свободными магическими потоками.
Пришлось заключать договор с Арманом-Уллом. Правитель был из тех людей, которые никогда не упустят своей выгоды, он сумел содрать с бедствующего клана очень много ценностей – и, помимо всего прочего, потребовал в жены красавицу Дебору. Она сопротивлялась яростно, будто предвидела, во что превратится ее семейная жизнь, но клановое сознание – это клановое сознание. Наследнику погибшего патриарха достаточно было напомнить ей о «нуждах клана», и женщина не могла не подчиниться.
Теперь Диланэй больше нет в Провале. В один прекрасный день, накопив достаточно сил, они снялись и ушли, оставив Дебору на произвол судьбы. Несчастная супруга Армана-Улла знала – она никогда не простит своему клану этого предательства – и не давала себе труда подумать о том, что Диланэй, пожалуй, просто не смогли бы вытащить ее из прекрасно укрепленного, пропитанного черной магией дворца властителя. Только попались бы и пропали ни за грош.
Дебора закрыла глаза. Шевелиться не хотелось, видеть не хотелось, слышать не хотелось… жить не хотелось. Как всегда бывает, когда сон еще не знает, приходить или нет, сознание начало туманиться, и женщине стало неважно, реальность ли окружает ее или греза. Потому она не удивилась и не испугалась, когда обнаружила в комнате постороннего.
Вернее, супруга властителя вдруг поняла, что уже около полуминуты краем глаза рассматривает неизвестно откуда взявшегося мужчину. Бросались в глаза коротко подстриженные белокурые волосы с легким оттенком седины и быстрые синие глаза – та кие, какими они бывают у хороших психологов и просто очень проницательных людей. Довольно высокий и одет не по моде Провала, а – Боже мой, она уже почти забыла, как выглядит нормальная мужская одежда – в сером костюме, в белой рубашке и при галстуке. И лицо показалось Деборе смутно знакомым.
– Мэльдор? – вяло удивилась она, решив, что видит во сне своего прежнего ухажера лишь потому, что не так давно думала о нем. – Ты мне снишься?
Мужчина замер, глядя на Дебору, чуть приподняв бровь. Очень характерное выражение лица. Женщина прекрасно помнила этот взгляд, а еще помнила то, что так и не научилась понимать, означает ли он вопрос или насмешку.
– Ага, – сказал он негромко. – Я самый настоящий ночной кошмар.
– Мор, ты и во сне такой же невыносимый, как и жизни. – Она отвернулась и спрятала лицо в по душке.
– Если ты хочешь, я перестану тебе сниться, – предложил все тот же голос.
Нет– нет, – запротестовала она. Из-под подушки звучали приглушенно. Но голову поднимать не хотелось. Да и зачем? Если это сон, то мужчина все равно услышит каждое слово. – Я так рада тебя видеть. Пусть даже и во сне. Знаешь, я думала о тебе.
– Да? И что же ты обо мне думала?
«С ума сойти, – пришло в голову Деборе. – Какая у меня отличная память, как я хорошо помню Мэльдора. Ведь именно так он и говорил, именно с такими интонациями. Какой точный сон…»
– Я думала о том, что лучше б мне было выйти тогда за тебя замуж.
Короткое молчание. Потом мужская рука осторожно легла на ее плечо. И столько нежности было в этой ласке, столько мягкости, что женщина, за долгие годы поневоле сжившаяся с совершенно другим обращением, с ужасом поняла, насколько она умудрилась забыть о прошлом. Насколько отвыкла от нормальных отношений, построенных на принципе взаимной любви и согласия, насколько одичала в этом Провале. Слезы подступили к глазам, и Дебора почувствовала, что задыхается.
– Все еще можно исправить, разве нет? – продолжал голос – теперь он звучал совсем близко. – Я готов повторить предложение, если ты хочешь его снова услышать.
«Он в своем репертуаре», – с легким раздражением подумала Дебора, заметив в речи собеседника чисто юридические словечки, которыми он и раньше злоупотреблял… А потом вдруг поняла, что происходит. Она рывком поднялась на локтях, повернула голову. Он, оказывается, присел на край кровати, и от него едва уловимо пахло дорогим одеколоном. Видимо, перед тем как появиться здесь, он тщательно побрился.
– Ты?! – ахнула Дебора. – Это… ты?!!
– Я думал, ты давно поняла…
Его слова прервала пощечина. Дебора отдернула вспыхнувшую болью ладонь и крикнула:
– Ты мерзавец! Притворился сном, а теперь!… – Она зарыдала.
– Дорогая, ты в своем репертуаре. – Мэльдор на миг прижал ее руку к своей щеке. Глаза его улыбались. – Ты несправедливо меня обвиняешь. Разве можно притвориться сном?
– … Ты вынудил меня сказать, будто ты мне небезразличен, – и все обманом! Юрист хренов!
– Дорогая, не надо меня обвинять. Я тебя не вынуждал. И кстати, о том, что я тебе небезразличен, слышу в первый раз. Это правда?
– Мерзавец! – вскрикнула она, но ладонь Мэльдора погасила крик.
– Не кричи, родная, – уже серьезнее сказал он. – Не хотелось бы встречаться с местной охраной. Реневера говорила, будто дворец просто набит стражниками.
– Реневера?
– Она здесь была. Даже попала в плен. Но каким-то образом умудрилась сбежать.
– Так это была Реневера? Бедняжка. До меня доходили слухи, что в плен угодила какая-то девушка с Белой стороны. Я не думала, что она из клана Мортимеров… Подожди, это какая Реневера? Та малышка с косичками?
– Она давно уже не малышка. У нее взрослый сын. – Мэльдор пожал плечами. – В Провале время бежит чуть медленнее, чем в Центре.
– Но как ты узнал, где я? Диланэи вернулись и Асгердан?
– Нет. Как ушли тогда, так и пропали. Но я тебя разыскивал. И в конце концов, ты же сама сказала мне, где тебя искать.
– Я? Сама? – Глаза у Деборы округлились. По том она нахмурилась. – Прекрати издеваться. Я ни чего подобного не говорила. И не могла говорить. Я знаю, ты обожаешь мистификации. Уж если не хочешь говорить, откуда узнал, – не говори. Но врать не надо.
– Дорогая, я стараюсь без большой нужды не врать. Вранье – уголовно наказуемое преступление… Ты сама сказала мне, как называется этот мир.
– Да я с тобой не встречалась с тех самых пор, как…
– Мы встречались в астрале.
– Так это тоже был ты? – Дебора ахнула. Потом неожиданно покраснела. – Мерзавец.
– Вовсе нет. Я тебе не лгал и никем не притворялся.
– Но почему не сказал, что это ты?
– Не хотел тратить драгоценное время на выяснение отношений. Уверен, ты бы не удержалась и стала припоминать мне все, в чем я перед тобой провинился за месяц нашего романа. – Мэльдор посмотрел на часы. – Так, еще пару минут.
– Дорогие часы, костюм… Я вижу, ты преуспеваешь.
– Я не миллионер, но могу тебе пообещать, дорогая, что когда ты поселишься в Центре, ты не будешь нуждаться.
– С чего ты взял, что я поселюсь в Центре?
– Потому что я собираюсь тебя похитить. Чуть больше чем через минуту – заклинанию переноса надо стабилизироваться.
– Да кто тебе сказал, что я хочу быть с тобой?
– Ты сама. Ты сказала, что я тебе небезразличен. – Мэльдор подмигнул и слегка откинулся назад, чтоб, если разъяренной возлюбленной придет в голову еще раз шлепнуть его по щеке, она не смогла дотянуться.
– Я тебя ненавижу, – сказала женщина таким тоном, что стало ясно – смысл у фразы прямо противоположный. – И ты меня собираешься похитить? Где же твоя законопослушность?