– Такого просто не может быть.
– Приведи мне хотя бы одну причину, почему нет, – в голосе Сары явно слышалась уверенность в том, что муж не найдет приемлемое объяснение.
Но Ирв нашел.
– Я что‑то не припомню, когда в последний раз Соединенным Штатам удавалось хранить в тайне какую‑либо важную информацию такого уровня на протяжении добрых тринадцати лет.
– Ну что же, логично, – признала Сара после недолгого раздумья. – Порой ты выбираешь весьма странные способы утешения, но, знаешь, они помогают.
– А если я попробую еще один, более традиционный? – спросил он с надеждой.
– Нет, – ответила она, помедлив. – Я устала, да и настроение отвратное. Вряд ли мы получим от ЭТОГО большое удовольствие. А тогда какой смысл?
– Знаешь, ты несносна, когда руководствуешься только здравым смыслом, – обиженно проговорил Ирв.
Сара отреагировала на его последнюю реплику коротким смешком, закрыла глаза и почти мгновенно уснула. Ему ничего не оставалось делать, как последовать ее примеру.
* * *
«Лицо Олега, – неприязненно подумал Толмасов, – создано для того, чтобы хмуриться». Эти брови – про себя полковник по‑прежнему называл их «брежневскими», хотя генсек вот уже семь лет как отдал Богу душу и после смерти был основательно вывалян в грязи преемниками – нависали над глазами гэбэшника словно тучи, наползающие на солнце.
– Вам следовало спросить американцев о содержании шифровки, – угрюмо проговорил Лопатин.
– И как вы себе это представляете, Олег Борисович? Они ведь ни разу не интересовались содержимым наших передач. Кроме того, – добавил Толмасов, невольно вторя Эллиоту Брэггу, – вряд ли они ознакомили бы нас с содержимым послания. Если бы Хьюстон не имел причин скрывать от нас последнюю информацию, он не прибегнул бы к шифровке.
– Все же следовало спросить, – подал голос Валерий Брюсов.
– Что вы такое говорите, Валерий Александрович? – спросил Толмасов резче, чем намеревался. Обычно лингвист не высказывался в поддержку Лопатина, и если решился на это сейчас, то, видимо, неспроста. «Неужели я что‑то упустил из виду?» – подумал полковник.
Брюсов легонько потянул себя за ус – жест, вошедший у него в привычку с тех пор, как он начал отпускать усы, рыжеватые, довольно редкие и с проседью.
Потеребив другой ус, он сказал:
– Мы посылаем и принимаем информацию закодированной в силу привычки, по традиции, если хотите. Думаю, что даже товарищ Лопатин согласится, если я скажу, что для нас не имело бы особого значения, узнай американцы, что содержится в большинстве наших шифровок, как из Байконура на «Циолковский», так и отсюда на Землю.
Лопатин нахмурился еще больше.
– Полагаю, для некоторых случаев такое утверждение правомерно, – неохотно признал он, чем безмерно удивил Толмасова. – Ну так и что из того? – продолжил гэбэшник.
– Экипаж «Афины» наверняка догадывается об этом, – сказал Брюсов, назидательно поднимая вверх указательный палец – еще одна привычка, правда более давняя, приобретенная им за время преподавания в университете. – Они, должно быть, изучают нас, равно как и мы – их. Важная черта американцев – нарочитая открытость, не говоря уж о расточительности – в информационном смысле. Если же они получили шифровку, в ней почти наверняка заключено нечто необычное и важное; следовательно, нам стоит спросить их о ней.
– Что ж, попробуем, – пожал плечами Толмасов. – Я спрошу об этом у Брэгга во время ближайшего сеанса связи.
– Что ж, попробуем, – пожал плечами Толмасов. – Я спрошу об этом у Брэгга во время ближайшего сеанса связи. Интересно, что он ответит?
– Мои поздравления, Валерий Александрович, – встрял в разговор Шота Руставели. – Даже богослов мог бы гордиться столь лихо закрученной аргументацией, которая в нашем случае, похоже, близка к истине.
– Благодарю, Шота Михайлович, – Брюсов, как и многие университетские профессора, питающий слабость к лести, с деланной учтивостью склонил голову.
– Всегда приятно похвалить такого большого ученого… в языкознанье ведающего толк, – почти нараспев закончил Руставели, невинно моргнув черными глазами, в которых промелькнул озорной огонек.
Бросив на кавказца суровый взгляд, Брюсов молча удалился из рубки. Толмасов с улыбкой посмотрел лингвисту вслед. Если он до сих пор не уяснил, как легко можно попасться на удочку острого на язык грузина‑биолога, что ж, так ему и надо.
– А может вы, Шота, поговорите с американцами, дабы выяснить, каков характер информации, полученной ими из Хьюстона? – предложил Лопатин.
– Нет‑нет, только не я. Они находят мой английский даже еще хуже, чем вы находите мой русский, – проговорил Руставели, намеренно усиливая свой легкий южный акцент. По отношению к Лопатину и Толмасову он висел в воздухе вверх ногами, и это, похоже, его ничуть не смущало.
– Вы вообще способны быть сколько‑нибудь серьезным? – проворчал Лопатин.
– Сомневаюсь, – Руставели плавно развернулся и выплыл в коридор, насвистывая какой‑то веселенький мотивчик.
– Мне эти «черные»… – скривился Лопатин.
Руставели, единственного нерусского члена экипажа «Циолковского», мужчины считали беззаботным веселым бездельником – в соответствии со сложившимся в Советском Союзе стереотипом южанина. Он не оставался в долгу и чуть ли не открыто величал их занудами.
– Посмотрим, что он запоет в минервитянском климате. Он и американцы. – Лопатин злорадно хохотнул и картинно поежился.
Толмасов кивнул. Он понимал, что теплолюбивому Шоте вряд ли придется по душе холод Минервы. Что касается его самого, то он привык к сильным морозам еще в Смоленске, где суровые зимы были не редкость.
Вероятно, услышав последние слова гэбэшника, Руставели снова влетел в рубку.
– Насчет американцев не знаю, Олег Борисович, – сказал он, прямо‑таки излучая вежливую почтительность к собеседнику, – но я как‑нибудь переживу. В крайнем случае, попрошу Катерину уделить мне немного душевного тепла от щедрот своих.
Теперь пришла очередь хмуриться Толмасову. Молва приписывала грузинам совершенно неукротимый темперамент и успех в любовных делах, и Шота всем своим поведением только подтверждал эту легенду. Хотя грузин и доктор Захарова частенько ссорились, порой Катя провожала Руставели таким взглядом, что у Толмасова начинало от ревности сосать под ложечкой. На него самого она никогда так не смотрела.
– Вы вернулись для того, чтобы похвастаться вашими мужскими победами? – спросил он звенящим от напряжения голосом. – Прошу, избавьте нас от этого удовольствия. Мы обсуждаем серьезный вопрос и не…
– Нет, нет, Сергей Константинович, – перебил его Руставели. – Я просто хотел напомнить вам, что в конечном счете не имеет никакого значения, будете ли вы говорить с «Афиной» о шифровке или нет.
– Почему же? – Толмасов уже взял себя в руки, надеясь, что шуточки Руставели когда‑нибудь да иссякнут.
Правда, в данный момент грузин, похоже, не шутил.
– Потому что, весьма вероятно, Москва уже раскусила код американцев и вскоре пришлет нам сообщение о содержании шифровки из Хьюстона.